Я помню, как трудно было поместить в одном весьма распространенном столичном органе прекрасно написанное официальное донесение адмирала Энквиста о бое. Наконец, поздно, поздно оно появилось, но как? Анонимно, со слов какого-то "очевидца", не только без подписи адмирала (что, конечно, имело уже не тот вес), но без всякой подписи.
Так же и моя статья, из которой можно было усмотреть, что мы не только все "бегали" с поля сражения, но и что-то там делали, завалялась в редакционной корзине той же газеты. И вот теперь, выслушивая ряд боевых выводов, поучений и морали от лиц, не нюхавших пороху, больно сжимались сердца уцелевших участников боя и кипели негодованием. "Неправда! Неправда! - Хотелось крикнуть нам. - Не вам бы это говорить, не нам слушать!"
Вынужденное отступление после упорного боя, удачный прорыв через неприятеля, превосходившего во много раз численностью, не есть позорное трусливое бегство. Эти скромные незаметные герои, без единого ропота отдававшие свою жизнь, умиравшие без громких фраз в бою и от ран в Маниле, не заслужили того, чтобы их чернили в глазах Родины.
О! Тому, у кого поднялась рука добивать своих товарищей, немногих, имевших несчастье остаться в живых, никогда не понять всей глубины, всего трагизма Цусимской катастрофы! Бывают нравственные раны, которые гораздо тяжелее физических. Неужели морякам (под этим словом я разумею настоящих, действительно плававших моряков, а не кабинетных теоретиков) так легко, так просто перенести на своих глазах гибель родных судов, всего флота, друзей, товарищей, надежд - всего-всего! Если я, врач, следовательно, во флоте по служебному положению - штатский человек, отдавший флоту только 10 лет, правда, лучших лет моей жизни, за это короткое время так успел сродниться с ним, полюбить его, что боялся сойти с ума, когда начинал вдумываться во всю глубину нашего несчастья, то что же должно было тогда твориться в душе вот этого старика адмирала, который отдал флоту не 10 лет, а всю свою жизнь, который со своими двумя картонными крейсерами в бою отважно бросался на 10-11 неприятельских судов?
Разве кто-нибудь из нас посмеет сказать, что он прятался от смерти? И не так же ли вели себя остальные офицеры и команда? Нужно было чудо, чтобы кто-нибудь из нас уцелел, и вот мы остались живы, то есть не все мы - много наших товарищей рядом с нами сложили свои головы. Сложил ее и наш лихой командир - вспомните потери наши.
Остальные? Да, живы. Живы... как так? Зачем? Почему именно мы остались живы, в то время как товарищи наши, друзья, братья гибли тут же рядом на наших глазах? Ведь с мыслью о смерти неминуемой мы уже давно сроднились, сроднились еще тогда, когда там, в Петербурге, Кронштадте, Либаве, Черном море сами напрашивались в плавание. Разве мы не понимали истинного положения дела, не знали, на что идем?
Наши надежды были более чем скромны! Прорваться во Владивосток, хотя бы с половинным числом судов, сильно избитых, - вот о чем мы мечтали, а о том, что с нами будет там, дальше, во Владивостоке, не хотели и спрашивать себя.
Много ли нас уцелело бы в дальнейших передрягах! Но горькая действительность разбила все наши ожидания. После всего того, что нам пришлось видеть и перечувствовать, мы и сами не рады тому, что остались в живых, спаслись из этого ада, из этой бойни!... Много времени нужно было для того, чтобы сродниться с той мыслью, что судьба зачем-то пощадила нас, очнуться от того кошмара, под влиянием которого мы, не рассуждая, слепо шли, шли, шли вперед. О, как же нерадостно было наше возвращение к жизни... И, что обиднее всего, в Маниле мы были поставлены в такие условия, что и слова в свою защиту сказать не могли.
Газеты доходили до нас слишком поздно, месяца полтора-два спустя, когда общественное мнение о нас уже было составлено. И никогда эти жалкие несправедливые статейки не принимались так горячо, так близко к сердцу моими бедными измученными товарищами, как в это время. Хотя и разбитые, но доблестно сражавшиеся в бою крейсера "Аврора", "Олег" и "Жемчуг" были достойны и лучшей участи, и лучшей, более справедливой оценки. И горько поэтому было нам :на чужбине, несмотря на все радушие жителей, отнесшихся к нам чрезвычайно сердечно и участливо.
Биографические данные о лицах, упоминаемых в книге
Авроров Алексей Петрович (1877 - ?) - младший врач эскадренного броненосца "Орел".
С отличием закончил медицинский факультет Императорского Юрьевского университета (1902). В апреле 1903 г. определен на службу в Морское ведомство, а спустя месяц назначен младшим врачом в 32-й флотский экипаж в Севастополь с прикомандированием к морскому госпиталю.
Первая кампания (с августа по сентябрь 1903 г.) - на эскадренном броненосце "Двенадцать Апостолов", вторая (с июня по сентябрь 1904 г.) - на минном транспорте "Дунай". В октябре 1904 г.. согласно приказа, отправился в Одессу на пароход Добровольного флота "Воронеж" на должность младшего врача. После присоединения судна ко 2-й эскадре флота Тихого океана переведен (10 мая 1905 г.) на эскадренный броненосец "Орел".
В августе 1905 г. явился к прежнему месту службы в Севастополь; судовой врач эскадренного броненосца "Пантелеймон" (1905-1906), младший врач Сибирского флотского экипажа и судовой врач транспорта "Аргунь"(1906-1907); младший врач 7-го флотского экипажа (1907-1908).
Уволен со службы 20 октября 1908 г. в связи с психическим расстройством, вызванным как участием в Цусимском бою, так и нахождением в заключении на борту крейсера 1 ранга "Очаков", во время его расстрела при подавлении вооруженного выступления 15 ноября 1905 г., среди других арестованных лейтенантом П. П. Шмидтом офицеров эскадренного броненосца "Пантелеймон".
За участие в Русско-японской войне 1904-1905 гг. награжден орденом Св. Анны 3 ст. с мечами (1907).
Аннин Всеволод Павлович (1872-1935) - старший судовой врач крейсера 1 ранга "Олег".
Выпускник Императорской военно-медицинской академии (1895); младший ординатор Двинского военного госпиталя (1896), младший врач 3-го Балтийского, 6-го и 18 флотских экипажей с прикомандированием к Кронштадтскому, а затем к С.-Петербургскому морским госпиталям (1896-1899) слушатель Водолазной школы, которую окончил со званием "Водолаз" (1898-1899), экстернат Глазной клиники Военно-медицинской академии (1900-1903), во время работы в которой защитил в 1901 г. диссертацию на степень доктора медицины, старший врач 8-го флотского экипажа (1903), крейсера 1 ранга "Олег" (1904-1906) и 1-го Балтийского флотскою экипажа (1908), ординатор Кронштадтского морского госпиталя в глазном отделении (1907-1910), старший врач и преподаватель Водолазной школы (1910-1922), летом 1917 г. организовал и провел впервые в России глубоководные погружения водолазов на глубину 57,6 м на внешнем Ревельском рейде; во время Гражданской войны находился в эвакуации вместе с Водолазной школой в г. Вольск (1918-1922), практические плавания от Водолазной школы на учебном судне "Африка" (1911-1917) и пароходе "Боттырь" Волжской военной флотилии (1918-1920), заведующий глазным отделением Петроградского военно-морского госпиталя и старший врач Центра политических курсов (1922), врач Артиллерийской школы Балтийского флота (1923-1924) и Военно-морского училища им. Фрунзе (1924-1928).
В 1929 г. был демобилизован по возрасту, но затем по вольному найму работал сначала в Ленинградском военно-морском госпитале (1929-1933), а потом врачом-лаборантом в Учебном отряде подводною плавания (1933-1935).
Награжден: орденами - Св. Анны 3 ст. (1903) и 2 ст. (1911), Св. Станислава 3 ст. (1903) и 2 ст. с мечами (1907), Св. Владимира 4 ст. (1915); медалями - в память Русско-японской войны 1904-1905 гг. (1906), 300-летия царствования дома Романовых (1913), 200-летия Гангутской победы и знаком отличия за выполнение всеобщей мобилизации 1914 г. (1915).
