Вернувшись домой, застал приглашение к обеду в кают-компанию крейсера "Жемчуг". Кают-компании "Изумруда" и "Жемчуга" сдружились еще на Невском заводе во время постройки и теперь встретились братски.
Эскадре Рожественского у мыса Доброй Надежды пришлось вынести жесточайший шторм. За два месяца стоянки у берегов Мадагаскара, давно уже не получая писем и газет, все страшно извелись; об участи нашего "Догоняюще-отстающего" отряда не было ничего известно с самой Суды. Эскадра сидит без гроша денег (банков здесь нет, разменять кредитивы негде) и без сапог - запасных в порту Императора Александра III не дали, а старые давно износились. Не так-то легко и прокормить 18 000 человек. Запасы замороженного мяса на специальном пароходе "Эсперанс", вследствие порчи рефрижератора, протухли. Туши, выброшенные в большом количестве в открытое море, принесены обратно течением и плавают по всему рейду, застревают у берега, заражая воздух зловонием.
Настроение на эскадре не из важных. Все злы. Пишутся громовые приказы. Рожественский постарел на 20 лет, а теперь, говорят, серьезно болен, адмирал Фелькерзам тоже. О выходе "самотопов" Небогатова уже известно. Радости мало.
На "Анадыре" вследствие плохой изолировки большой паровой трубы, проходящей через угольные трюмы, произошло самовозгорание около 1000 тонн угля. Посылаются люди со всех судов для разгребания угля и перегрузки его по остывании при помощи барказов на другие корабли. Этой работой заняты уже несколько дней.
5 февраля. На "Изумруде" два тяжело больных офицера. Один из них списывается вовсе с эскадры, другой, старший инженер-механик, начавший кашлять кровью, не хочет и слышать об этом. "Все равно", - говорит, - "и так скоро помирать". Милейший Александр Данилович Семенюк в бою блестяще выполнил свой долг; несколько месяцев спустя, надорванный трудностями и лишениями похода, он умер от скоротечной чахотки. Не так-то легко далось это плавание. Громадное большинство офицеров эскадры до сих пор еще платится своим здоровьем за понесенные труды; то один, то другой выбывает из строя.
Мне на "Аврору" предложено вторично. Я сильно колеблюсь, стараясь предугадать свою судьбу.
Где лучше погибать? На "Изумруде" или на "Авроре"? Почем знать! Отказываюсь. Жаль покинуть судно, в постройке которого я принимал деятельное участие, товарищей и команду, с которыми успел сродниться за полгода плавания.
7 февраля. Читаю вдруг приказ командующего эскадрой: "Судовой врач крейсера II ранга "Изумруд" назначается старшим врачом крейсера I ранга "Аврора", N. назначается младшим врачом крейсера I ранга "Аврора"... с оставлением на госпитальном судне "Орел" в распоряжении флагманского врача".
Вот оригинальный и неожиданный приказ. Я буду нести двойные обязанности, a N., помимо своего содержания плюс содержание от Красного Креста, будет получать еще морское довольствие младшего врача с "Авроры", ничего ровно на ней не делая. Очень мило.
Откланявшись командиру, обняв товарищей, простившись с командой, отваливаю на вельботе от борта "Изумруда" и долго продолжаю оглядываться на красивый стройный крейсерок, ныне ставший мне родным.
Итак, жребий брошен. Участь "Авроры" - моя участь. Вельботные особенно лихо налегают на весла. Крейсер "Аврору"[28] легко узнать издали по трем высоким трубам, каких нет ни у одного из других судов. Четверть часа спустя я вступаю на его борт, являюсь командиру, знакомлюсь с офицерами.
Капитан 1 ранга Евгений Романович Егорьев известен всему флоту, как лихой и бесстрашный моряк, образцовый командир и милый собеседник. На меня он произвел сразу самое симпатичное впечатление. Офицеры крейсера молоды, энергичны, живут дружно и сплоченно. Чистота на судне, порядок - образцовые. Все это дело рук старшего офицера Аркадия Константиновича Небольсина, энергичного и неутомимого. Я быстро схватываю разные мелочи опытным глазом, и радуется мое сердце моряка. Первое впечатление от "Авроры" самое благоприятное. Команда веселая, бодрая, смотрит прямо в глаза, а не исподлобья, по палубе не ходит, а прямо летает, исполняя приказания. Все это отрадно видеть.
На первых же порах меня поразило обилие угля. Много его на верхней палубе, а в батарейной палубе еще больше; три четверти кают-компании завалены им. Духота поэтому нестерпимая, но офицерство и не думает унывать и не только не жалуется на неудобства, а напротив, с гордостью сообщает мне, что до сих пор их крейсер по погрузке был первым, брал первые премии и вообще на очень хорошем счету у адмирала.
Зато осмотр медицинской части привел меня в полное уныние... Лазарета нет. То, что было лазаретом, операционной, до самого потолка завалено мешками с сухарями. Аптека, правда, свободна от сухарей, но в ней из-за жары нельзя работать; ванной также нельзя пользоваться: крейсер загружен, сидит в воде по самые иллюминаторы; стоки гораздо ниже уровня воды, и последняя не вытекает, а напротив, хлещет из-за борта, а потому стоки запаяны.
- Где же больные? Где лазарет?
- Больных у нас очень мало, - утешает меня старший офицер, - а лазарет находится в батарейной палубе на рундуках.
Отправляюсь в батарейную палубу. На высоких рундуках, на которые и здоровому-то трудно влезть, ютятся рядом несколько лихорадящих больных, в соседнем отделении лежит рожистый. Мне объясняют, что переселение лазарета из жилой палубы в батарейную вызвано невозможной жарой и духотой в этих помещениях. В справедливости сказанного я убедился тотчас же при первом обходе.
13 февраля. Первые дни посвящены мною всецело ознакомлению с судном и с командой. Вот уже второй день я произвожу медицинский смотр. Что здесь за молодцы! Здоровые, стройные, так весело и бодро подходят, дают бойкие ответы. Заглянул в камбуз, в баню. Хорошо кормят, часто моют, умелое строго-разумное обращение так во всем и сказывается. Зато и по работе аврорская команда, говорят, первая на эскадре и пресамолюбивая - никому уступить не хочет.
Команды у меня теперь не 300, а 600 человек. Больных среди них действительно мало - на амбулаторный прием явилось не более 20 человек, в то время как на "Изумруде" больные просто одолели: последние месяцы по утрам являлось до 60 человек. Такое различие в состоянии здоровья команды "Изумруда" и "Авроры" объясняется тем, что "Аврора" плавает уже не первый год: люди привыкли, обтерпелись, загорели, обветрились, а изумрудцы большей частью молодые матросы и вдобавок только что с Невского завода, где они принимали участие в работах по постройке крейсера.
Перспектива очутиться в бою одним с 600 человек команды мне вовсе не улыбается. Впрочем флагманский врач уверяет, что N. назначен временно до прихода врача с эскадрой Небогатова. "У Вас обязательно будет младший врач; уже вторая телеграмма послана".
Отлично. Будем ждать. Мы так не торопимся, что младший врач может еще десять раз прибыть на частном пароходе.
Медицинский персонал на крейсере "Аврора" по своей численности больше такого же на "Изумруде". Фельдшеров - два, санитаров - четыре. Старший фельдшер Уласс во время моего первого дальнего плавания на броненосце "Сисой Великий" находился у меня младшим фельдшером. Санитары - молодцы. Все уже дослуживают срок своей службы.
Трудно примириться с лазаретом на рундуках, и я ломаю себе голову, стараясь что-нибудь измыслить. Очень жаль свой прежний лазарет на крейсере "Изумруд", небольшой, но сверкавший чистотой, белизной, с массой всяких удобств и приспособлений.
Я забыл сказать, что "Аврора" тот самый крейсер, которому не посчастливилось в Гулле - его расстреливали свои же суда. Команде было приказано лечь, а из боевой рубки засигналили всеми сигнальными средствами, имевшимися в распоряжении, зажгли так называемую "рождественскую елку", фальшфейера, лучи прожекторов пустили вверх. "Александр III" в это время как раз навел дула своих огромных 12-дюймовых чудовищ и готовился ахнуть по "Авроре" залпом, от которого ей был бы капут. Стрельба стихла. Попаданий оказалось всего пять, и два из них в каюту судового священника.
