Рысь положили на широкие еловые лапы и поволокли к избушке.

– Федор, а мы ведь теперь живые!

Федор молчал, пряча в усах довольную улыбку.

– Федор, а ты не боялся, что рысь не пойдет по своим следам? Свернула бы куда-нибудь в сторону – и все.

– Почто же в сторону, если можно своим следом, а не целиком лезть? Она ведь глубокий снег не любит. Ну и с лежки так стронул, чтобы к тебе пошла, своим следом.

– Все это ясно. Ну а вдруг еще бы на какой след наткнулась и ушла?

…Весело потрескивали в чувале дрова. На жарких углях шипел большой, доверху наполненный мясом горшок. Росин уже не мог не улыбаться. Сияющий, суетился возле чувала, поворачивая вертела с шашлыками.

«Ишь, повеселел, – думал Федор, растягивая на жердине рысью шкуру. – А то ведь и выжить не чаял. Буковка к буковке отчет переписывал, чтобы другие, мол, разобраться могли. А теперь и переписывать бросил».

Федор достал из горшка громадный кусок мяса и, ухватив его обеими руками, принялся есть.

– Ну и вид у нас, Федор! Вот бы кто посмотрел. Наверняка бы пошел слух о западносибирской разновидности снежного человека.

Росин тоже ухватил здоровенный кусок.

– На каждый бы день такой горшок. Ничего бы, можно зимовать, а, Федор?

– Еще такого кота промыслим, вот и живи не тужи.

Через несколько дней Росин и Федор опять брели по заснеженному урману.

Кругом ровная, нетронутая белизна снега. Изредка попадали старые, затвердевшие следы рысей.

– Что-то последние ночи тихо было, не орали рыси. Не ушли ли?

– Вот и я, Федор, думаю. Может, и было два самца. Одного убили, а другой с рысью ушел… Тебе, пожалуй, в избушку пора – не погас бы огонь. А я еще похожу, может, все-таки найду свежий след.

…Уже не солнце – месяц светил Росину, когда он возвращался к избушке.

– Ушли, Федор, рыси. Часа три по следам шел. Так и идут напрямую. Следы не очень старые. Дня два назад ушли.

– Худо дело, – в раздумье сказал Федор, поправляя палкой дрова в чувале. – Могут не вернуться: к весне дело… Опять на голодный паек переходить надо.

На другой день в избушке опять запахло пареными вениками, и снова на столе «березовая каша». И чтобы сэкономить силы, ни Росин, ни Федор почти не вставали с нар.

– О чем думаешь? – спросил Росин, увидев, что Федор лежит с открытыми глазами.

– О винтовке, – не поворачивая головы, ответил Федор. – Ларманкин, поди, мою забрал. Поначалу он не записался, а потом вроде бы и жалел.

– Помешался ты на своей винтовке. Сколько раз говорил, достану тебе винтовку! Ведь я же работаю там, где все разнарядки на охотничье оружие составляют.

– Теперь там другой работает.

– Ничего, винтовку я тебе все равно достану, об этом не беспокойся… А я знаешь чего бы больше всего хотел?… Газетку свеженькую. Представляешь!.. От строчки бы до строчки. Скоро год – ни радио и ни газет. Как дикари… Приеду домой – целая стопа!

У Федора от этого разговора сами собой начинали двигаться пальцы, как будто свертывал самокрутку. У него разговор о газетах вызывал одно желание – покурить бы.

Он молчал. Задумался о чем-то… Задумался и Росин.

– Федор…

– Чего тебе?

– Тоска.

– Да… Не больно весело… На месяц, на два мы уходить привычные, а столько без дома – тоска… Каждую зиму на промысел. Привык вроде. А тут, на тебе, – тоска.

– Тебя вот нет, в тайге пропал. Выйдет там Наталья замуж. Молодая еще.

– Полно, так скоро не хоронят.

– Верно, не должны бы… Да скоро ли эта весна!

Росин встал с нар, распахнул дверь избушки и зажмурился. На озеро нельзя было глядеть: нестерпимо сиял снег.

– Федор, разве когда-нибудь раньше снег так блестел? А посмотри, тайга – на ветках ни снежинки. И солнце пригревает, прямо чувствуется! Сдает зима!

– Похоже, верно, конец зиме, – сказал Федор, заглядывая с нар в распахнутую дверь.

…Неспешно, но уступала зима свою власть весне. Недели полторы назад шел последний снежок. Он был особенно мелким, как будто ссыпались остатки снежинок. Все шире и глубже становились воронки вокруг деревьев. Местами на них проглянули зеленые листья брусники. Невидимая еще вода начала подтачивать сугробы. Серый, пропитанный влагой снег оседал со вздохом, будто надоело ему недвижно лежать эту долгую зиму.

Однажды в полдень Росин распахнул дверь и увидел: на озере, у берега проступила над снегом полоска воды.

– Вода! Федор! Вода! Ведь мы по этой воде домой, представляешь, домой поплывем! Как все, будем жить, ты только подумай, как все! – Вадим черпал пригоршнями и разбрызгивал сверкающую на солнце воду.

Федор тоже подошел к воде, хмуро посмотрел на кусты.

– Ты сюда погляди. Росин пожал плечами:

– Ничего не вижу. Ты о чем?

– Вода прошлую весну гляди куда поднималась. – Федор показал рукой на едва заметную белесую полоску. – Если и дальше тепло так попрет, опять столько воды будет. Затопит избушку, а плыть еще рано, по протоку лед не промоет.

…На глазах, почти как сахар в горячем чае, таял снег.

В три дня потемнело, набухло озеро. Появились забереги.

И вот на одном из них зашевелился и поплыл ком снега.

– Федор! Да это же лебедь! Смотри, прилетел!

Птица настороженно, как палку, выпрямила шею, посмотрела в одну сторону, в другую и, взмахнув большими крыльями, полетела дальше, на север.

– Теперь недолго, – сказал Федор, провожая глазами птицу. – Потерпим и коры поедим.

Росин тоже стоял в дверях и смотрел на улетающую на север птицу.

– Опять с луком охотиться можно. Ты бы сшил что-нибудь непромокаемое, а то, где ни ступишь, вода.

– С таким струментом не пошьешь. В избушке сидеть придется. Весной вода едкая, разом застудишься. Особливо на голодное брюхо. Вон уж у порога вода проступила. Скоро поплывем.

Красный шар солнца еще высоко над горизонтом завяз в непроглядном сером тумане. А под вечер над тайгой расползлась моросящая мелким дождем густая серая хмарь.

– Слышишь, Федор, как дождь шумит?

– Этот быстро снег сгонит, – ответил Федор.

Росину теперь было страшно спать. Он боялся, что уснет и больше не проснется. Каждый вечер его мучила эта мысль. И когда он просыпался, то просыпался с радостью, что жив.

Неспешно горел в чувале огонь. Пламя расползлось по костру и будто глодало свою пищу, оставляя от дров только хрящеватые рядки красных углей… Поздно ночью последний язычок пламени мигнул… мигнул еще раз и пропал, унеся с собой свет. Сразу зашевелились на нарах Росин и Федор. Темно – значит, время подбросить дров. Они научились помнить это даже во сне.

– Лежи, Федор, я встану.

Росин прыгнул на пол. Бултых!.. И ноги в воде.

– Неужто вода в избушке? – испугался Федор.

– Холоднющая, как лед! – Росин был уже снова на нарах.

За стенкой шумел ливень.

Федор бросил на угли клок сена. Оно вспыхнуло и на секунду осветило избушку. Черная вода уже подбиралась к нарам, к чувалу. Она залила всю избушку. Плавали дрова, кое-где всплыли жердины пола.

Сено сгорело – опять только угли было видно в чувале.

– Озеро из берегов вышло! – не то с радостью, не то с испугом проговорил Федор.

За дверью шум ветра мешался с шумом ливня.

– Вадя, лодка!