В комнате горел свет. Кто-то сидел на подоконнике.

Семен знает, кто зажег свет в комнате. Спешить больше некуда. Трезвея, он сел на грязную ступеньку крыльца, закурил и тянул папиросу, пока не загорелся бумажный мундштук. Потом пошел к себе.

Их было четверо. На подоконнике в плаще и в кожаных перчатках сидел Феликс. Его фуражка с коротким козырьком лежала тут же. На кровати Федосова полулежали Меньшенький и Кузьмин. Свои телогрейки они сложили на табуретку.

На кровати Семена поверх одеяла спал четвертый — Мишка. Он до самого подбородка укрылся старой, еще курсантской, шинелью.

— Здравствуйте, мальчики, — осипшим от волненья голосом сказал Семен с порога. Плащ был застегнут неправильно: уголок воротника мешал говорить. Он стал расстегивать его и не смог, потянул. Верхняя пуговица с мясом упала на пол.

— Привет, старина, — сказал Феликс, соскакивая с подоконника. Он шел к Семену, снимая перчатки.

Семен принялся стаскивать плащ. Не рассчитав, задел рукой умывальник. Вода полилась в таз.

— Я каждую ночь видел вас всех во сне, а Ризнича, кажется, наяву, — криво усмехнувшись, сказал Семен.

— Ф-феликс, — подал голос Меньшенький. — Мы зря не слопали крабов и н-не вып-пили коньяк. Я говорил, что он придет ч-чуть теплый.

Только сейчас Семен заметил, что на столе стоит ведро, из которого торчат бледно-розовые клешни вареных крабов.

Феликс не ответил Меньшенькому. Он цепко взял Семена пальцами за щеки. Диковатые глаза Феликса смотрели на него из-под припухших век. И Феликс показался ему далеким. Как в бинокле, если смотреть в него с другой стороны.

— Было очень плохо, старик? — тихо спросил Феликс.

Слезы мешали Семену смотреть. Он хотел сказать, что нельзя так долго болтаться черт знает где, хотел сказать, как ждал их и боялся. Но, помимо воли, из него перли какие-то другие, ненужные слова. Отбросив руку Феликса, он заходил по комнате, крича и размахивая кулаками, и нес чепуху.

Проснулся Мишка. Он сел на койке, тупо переводя взгляд с одного на другого, спросил;

— Чего он авралит?

Семен так бы и продолжал до утра, если бы не Кузьмин. Неожиданно просто тралмастер сказал:

— Давай посуду, Семен...

Нашлась только одна кружка. Свою Федосов увез в Рязань.

— Эх, молодо-зелено, — проворчал Кузьмин, вытаскивая из кармана пластмассовый складной стаканчик.

Семена силой усадили на кровать между тралмастером и Мишкой, еще не проснувшимся окончательно. Напротив устроились Феликс и Меньшенький. Ведро с крабами водрузили между коек на табуретке. Было тесно. Коленями Семен больно упирался в ребро табуретки. Феликс налил до краев обе посудины. И, поколебавшись, отставил стаканчик в сторону.

— Будем из одной, — объявил он и поднял кружку. — Старина, — обратился он к Семену, — мы неплохо тралили...

Семен перебил его:

— Костя, этот капитан не приходил в машину довертывать шурупы? — Он нажал на слово «этот». — Теперь капитаны знают, где и что довертывать!

Феликс нахмурился.

— За то, что мы снова вместе, — сказал он и выпил первым.

— Миша, — сказал Феликс Лучкину. — Ты останешься здесь. До нашего прихода. Твою вахту отстоят. Я скажу. А то этот осел начудит, на свою голову. Мы придем в десять. Нет, в одиннадцать, — поправился он, для чего-то посмотрев на часы.

Семен улетал домой. Это сделали Феликс и Меньшенький. Они пришли точно в одиннадцать. Феликс вынул из внутреннего кармана тужурки голубой авиационный билет и сказал:

— Твой самолет уходит завтра в пятнадцать часов по местному. Одевайся. Пойдешь с Костей в отдел кадров, потом в бухгалтерию. Тебе дали отпуск. Вещи мы с Мишей соберем.

Семен не сопротивлялся. Ему даже стало легче.

У автобусной остановки Меньшенький вопросительно посмотрел на него и хлопнул белесыми ресницами:

— М-может, п-пешком?

— Давай пешком...

Он обрадовался:

— П-понимаешь, все никак находиться не могу, соскучился...

— Пойдем пешком, Костя.

— Завидую тебе. — Голос у Кости был тихим и грустным, — На материк, домой поедешь... А мой дом здесь... Я даже в Москве только п-про-ездом был... В детстве...

— Может быть, я не вернусь, Костя.

Он испуганно глянул на Семена сбоку.

— С-семен, ты вернешься... Эт-т-то, — он неловко повел рукой в сторону бухты, — въедается. Вернешься, Семен. Только осенью, к самым штормам...

— Как ты думаешь — завтра погода летная будет? — спросил Семен.

— Улетишь. Часок продержат на аэродроме, и улетишь.

— Почему часок? Я знаю — сутками сидят.

— Ты полетишь с Елизова, там другое дело. Южняк потянет — и п-порядок...

Начальник отдела кадров Красиков, шумный, какой-то взбудораженный, с веселым ожесточением накинулся на Баркова. Семен думал, что его будут расспрашивать. Но Красиков тотчас усадил его за стол и хлопнул перед ним листком бумаги. Пока Семен писал заявление об отпуске — ручка была тонкой и перо царапало, — он несколько раз выбегал из комнаты, шумел в соседнем кабинете и носился по коридору. Потом выхватил заявление, едва Семен успел расписаться, и умчался снова. Семен ждал его минут пять.

— Вот! Поезжай, механик, — радостно засмеялся он, словно не Барков, а сам уезжал в отпуск. — Поздравляю! Повезло!

— Спасибо, — буркнул Семен.

— Ты что — не рад?!

— Почему же, рад...

Красиков повел его к двери, приятельски положив на плечо свою пухлую розовую руку.

— Да, — спохватился он и вернулся к столу. Молниеносно перебрал кипу бумаг, выдернул оттуда один серый листок, нашарил конверт, свернул бумажку вчетверо и сунул ее в конверт.

— Это тебе, механик, на добрую память, — хитро подмигнул он.

Семен сунул конверт в карман и пошел по коридору.

На улице он достал конверт. На папиросной бумаге был текст какой-то радиограммы. Листочек истрепался — его немало потаскали.

По закорючке вместо подписи принявшего Семен узнал радиста с «Коршуна» и усмехнулся, вспоминая маленького доктора.

В аэропорт ехали на такси. Чемодан положили в багажник. Моросило. Щелкал стеклоочиститель, размеренно мотались по ветровому стеклу щетки. Впереди качалась залитая талой водой дорога.

Меньшенький сидел рядом с водителем. На заднем сиденье — Мишка, Феликс и Семен. Кузьмин принимал сельдяные снасти и не поехал.

Они прибыли в два часа дня. Мишка и Меньшенький подхватили чемодан и отправились регистрировать билет и оформлять багаж. Уже подали автобус для выезда к самолету. Весь двор заполнили пассажиры. Чтобы не толкаться, Семен и Феликс отошли к киоску — там была лужа, и никто туда не подходил. На грузовике повезли вещи. Чемодан Семена лежал сверху.

Феликс проводил грузовик взглядом и произнес:

— Вещи повезли. Улетишь.

— Да, — сказал Семен, — наверно.

— Старина, — сказал Феликс, — ты должен вернуться. Делай что хочешь, но ты должен вернуться.

— Я должен только тебе — за билет.

Феликс огорченно покачал головой и прищурился, точно ему было больно:

— Я не прощу себе, если ты не вернешься. Нельзя оставлять все так, как сейчас. Иначе от нас всю жизнь будет нести дохлой рыбой...

Он помолчал, ожидая, что Семен что-нибудь скажет ему. Но Семен глядел в сторону. Тогда он сказал:

— Я говорил тебе, что Славиков и Мелеша тогда пришли ко мне в рубку, оба. Я говорил... Помнишь?

— Помню...

— Я послал их тогда к черту... Но, кажется, я понял, в чем дело, старик...

— Не полощи мне мозги, товарищ капитан...

— Я только хотел сказать, что это добрые парни. Четыре года мы не замечали таких парней. Понимаешь? В команде двадцать шесть человек, а мы всегда были только впятером. Брали рыбу — считали, что это мы: Кузьмин, ты, Меньшенький, Мишка и я. В пролове сидели — тоже на себя принимали. Вспомни-ка, Семен, кто-кто у нас только не толкался на судне! Сколько этих Кибриковых прошло через «Коршун»! Кибриков-то еще ладно — матрос. А Табаков? Что, не было среди механиков или на мостике таких? А мы привыкли. Лишь бы нас не касалось. Приходили такие, как эти десятиклассники, мы и их под одну гребенку... И в результате обделались по самые уши...