Он ещё раз принюхался к следу и со всех ног бросился по нему вдогонку. Нос его, этот чудесный, непостижимый вожатый, уже шептал: «Скорей!»

С удвоенным пылом понёсся он вперёд и вдруг ещё раз напал на след Рыжего. Всего несколько минут назад Домино пересёк этот след совершенно равнодушно, но теперь всё изменилось: опять новое чувство переполнило его. Теперь это была бешеная злоба. Вся его шерсть, от ушей до хвоста, ощетинилась.

Наконец, пробежав три-четыре поляны, он увидел обеих лисиц. То, что они делали, не походило ни на преследование, ни на драку, и было неясно, в мире они или во вражде. Чужая лиса, небольшая рыжая самочка с пышной белой манишкой, отбегала немного вперёд. Рыжий быстро настигал её, и тогда она оборачивалась и кидалась на него. Он отскакивал, но не огрызался. Так они продолжали бежать, бросаясь из стороны в сторону. При виде этой сцены целая буря страсти и гнева овладела Домино.

Ему почему-то казалось, что он имеет больше прав на внимание Белогрудки, и он был немало озадачен, когда она отвергла его ещё энергичнее, чем соперника. С диким рычаньем Домино обернулся к Рыжему. Тот поднял хвост, выпрямился и, оскалившись, показал два ряда страшных зубов.

Несколько секунд они стояли так один против другого. Воспользовавшись этим, Белогрудка опять пустилась бежать. Соперники быстро последовали за нею, угрожая друг другу на бегу, и Домино первый нагнал беглянку. Она остановилась и огрызнулась, но не очень сердито. Рыжий подошёл с другой стороны и увидел, что ему угрожают и Домино, и Белогрудка.

Соперники схватились между собой. Рыжий был опрокинут и лежал, щёлкая зубами. Домино стоял над ним, но не делал ему никакого вреда.

Белогрудка побежала снова, а соперники держались теперь по обе стороны её, рыча друг на друга.

По мере того как они перебегали через поле, Белогрудка понемногу удалялась от Рыжего и приближалась к чёрно-бурому лису, а когда все трое опять остановились, то лицом к лицу оказались уже не трое друг против друга, а двое против одного. Высокий чёрный лис выпрямился во весь свой рост, шерсть на его шее ощетинилась, хвост поднялся. Грозно рыча и оскалив свои блестящие зубы, он гордо двинулся на противника, а по пятам за ним пошла Белогрудка.

Рыжий понял, что для него всё кончено, повернулся и понуро побежал прочь.

Светлая весна вступила в свои права на Голдерских холмах. Потемнели склоны холмов, вскрылись реки, воздух наполнился хлопаньем крыльев, громкими криками на заре и свистом маленьких жабят в уже оттаявших прудах.

В лесу, ещё одетом по-зимнему, проглянула сквозь снег грушица и, выпрямив свои блестящие листочки, казалось, говорила: «Вот чего я ждала, вот когда кстати мои красные ягодки». Куропатки, белки и сурки лакомились этим угощением «Вороньего месяца», и у всех, кто любит мир диких животных, невольно являлась отрадная мысль о том, как мудро мать-природа поступила, припася к голодному времени такую вкусную пищу.

В лесах и на озере уже начиналась пора ухаживаний, которая говорила о близком зарождении новых жизней. Всё это находило живейший отклик в сердцах Белогрудки и Домино.

Как только по откосам заструились первые холодные ручейки тающего снега, наша пара отправилась на поиски жилища.

Они бегали и искали, искали и бегали повсюду, или, правильнее, искала одна Белогрудка, а Домино лишь покорно следовал за ней. Так исходили они песчаные равнины на востоке от Голдерских холмов. Но там везде встречались маленькие знаки, оставленные другими лисицами, смысл которых в переводе на лисий язык был вполне ясен: «Чужим здесь придётся брать место с боя». Затем они излазили все овраги Голдера. Однако в оврагах лежал ещё слишком глубокий снег. Вернувшись снова к реке, они наконец напали на осиновую рощицу – ту самую осиновую рощицу, где протекло детство Домино. Тут поиски его подруги, по-видимому, окончились, так как на этот раз она нашла всё, что было ей нужно.

Понюхав там и сям, она начала рыть яму в чаще орешника. Земля здесь была покрыта глубоким снегом, под которым лежал толстый слой опавших листьев, и потому сохранила свою мягкость. В других же местах земля была совершенно промёрзшая, и лисице не удалось бы вырыть нору.

Какое-то необъяснимое чутьё подсказало ей, что нужно рыть именно тут. Домино тем временем взобрался на вершину ближайшего холма и сидел там на страже. Проработав около часа, лисица вылезла из ямы, и Домино сменил её.

Так они рыли поочерёдно несколько дней, и наконец нора была готова. Эта нора состояла из длинного коридора, который сначала спускался вниз, затем шёл кверху, в более широкое помещение, откуда другой коридор вёл в боковое помещение; первый же коридор снова поворачивал кверху и, достигнув замёрзшего слоя земли, пока оканчивался там.

Лисицы ежедневно царапали изнутри замёрзшую землю, которая с каждым днём всё более и более оттаивала, и наконец пробились наружу. Аккуратный круглый вход в нору они прикрыли пучком прошлогодней травы. После этого они зарыли первоначальный вход. Около нового входа не было вырытой земли, и никто не мог бы заметить его, даже стоя рядом, а растущая трава с каждым днём скрывала его ещё больше.

Пищи стало попадаться уже немало, и однажды, поймав неосторожного сурка, вышедшего побродить ночью, Белогрудка зарыла его в сухом песке боковой комнаты.

Теперь супруги старались как можно реже попадаться кому-нибудь на глаза вблизи норы. Много раз Белогрудка бегала по воде ручейка, чтобы не оставлять заметных следов к дому, а Домино нередко распластывался за поваленным деревом в траве, пока какой-нибудь деревенский мальчик проходил мимо, даже и не подозревая близкого присутствия лиса. Чёрно-бурый зверь с каждым днём всё более опасался таких прохожих.

Когда вслед за «Вороньим месяцем» наступил «Травяной», воздух лесов и полей наполнился ожиданием грядущего плодородия. И с Белогрудкой произошла резкая перемена: она стала избегать Домино, как врага, и свирепо рычала на него, когда он пытался следовать за нею в нору.

Домино по целым дням не заходил в нору. И вот во время его отсутствия произошло знаменательное событие.

На свет появилось пять лисят, маленьких, нескладных, «безобразных», как сказали бы люди, но для матери они были самыми прелестными, самыми драгоценными существами в мире. С этой минуты, охваченная материнским чувством, она целиком и безраздельно принадлежала своим детям.

Лишь много часов спустя она решилась на минутку оставить их одних, и то затем только, чтобы утолить жажду прохладной водой ближайшего ручейка. Там на берегу ждал Домино. Белогрудка слегка повела ушами, но не издала ни звука и вообще ничем не показала, что заметила своего супруга. Он лёг ничком на листья, а она вернулась в нору. На следующий день Белогрудка почувствовала голод, но и не подумала выйти за добычей. Пища была у неё припрятана заранее в норе.

Два дня спустя, когда запасы иссякли, она вышла из норы и неподалёку от входа нашла кучку недавно убитых мышей. Быть может, отец принёс их для детей, а не для матери. И мыши пошли впрок детям, хотя были съедены матерью. С этих пор Белогрудка ежедневно находила какую-нибудь пищу, оставленную у входа в нору или спрятанную поблизости в траве.