Съехались князья в Москву по первому зову великого князя, смирили гордыню. Знали - за Иваном Орда. Да и сама Москва не та, что была при Юрии. Поднялась! Ох как поднялась! Всё то в короткое время совершилось, руку Москвы не токо Тверь и Псков, но даже сам Новгород испробовал. А в прошлое лето московская дружина Ростов разорила. Пришлось князю Василию смириться.

Довелось отцу Власию на княжьем пиру услышать, как говорил хромой рязанский князь Коротопол суздальскому Константину Васильевичу:

- У Москвы что ни день, то сельцо новое, то город. Умер Андрей Угличский, всё Ивану завещал, скончался дмитровский князь Борис - Дмитров Москве отошёл. А тут на хребте Орда висит, и не только мужики, но и бояре от неё спасенья в Москве ищут.

Константин согласно кивал. В разговор вмешался ростовский князь Василий.

- Фёдор Галичский глаза вот-вот закроет. Верно, тоже удел свой Москве отпишет.

Князья так увлеклись, что и не заметили подошедшего Калиту. Нахмурившись, тот сказал с укоризной:

- Пора уразуметь вам, что Русь тогда сильна и славна, когда повинуется старшему. И не потому, что так Иван хочет. Люд со всей Руси тянется к Москве. А князья же наши сели гузнами на родительские столы, аки псы на сене, и не помышляют о всей Руси!

Отец Власий с княжьего пира поспешил к себе и всё слышанное записал.

Припомнив всё это, старый монах прошёл в угол, где на полках ровными рядками лежали трубочки летописей, с любовью провёл по ним сухой обескровленной рукой, с горечью подумал:

«Донесут ли годы до потомков сей нелёгкий труд? Проведают ли они о столь памятном времени, когда встала Русь? - И тут же твёрдо решил: - Проведают! Бо о том не токмо аз повествую, но и иные летописцы».

Наримант был одним из семи сыновей великого князя литовского Гедимина. Судьба не наделила его большим умом, как брата Любарта, правившего в галицко-волынской земле и вместе с русскими отстоявшего её от польского короля, или храбростью, как брата Кейстута, не раз водившего полки против немцев-рыцарей, или хитростью и ловкостью, как брата Ольгерда… Длинный и костлявый, Наримант был просто сыном Гедимина.

Но Наримант любил власть и поэтому охотно согласился искать удачи в богатой новгородской земле.

Перед отъездом отец сказал: «Дружина с тобой будет малая, а посему на силу не надейся. Но одно знай: ежели придёшься по нраву новгородцам да станут они за тя горой, пойду на помощь, буду защитой от Москвы. А коли не придёшься им ко двору, на помощь не надейся, аще когда Москва да Новгород совместно станут, та сила нам не по плечу».

Наримант задумался. Хорошо отцу говорить, а ему- то как? Ведь это Новгород! Правда, Александр говорил, что в Новгороде есть бояре, кои Москвой недовольны, но сам-то не поехал с ним, остался во Пскове!…

Приближалась ночь. В лесу быстро темнело. Наримант пустил коня рысью. Вскоре лес поредел и вдали завиднелась огороженная высоким тыном боярская усадьба. Навстречу вынеслась свора собак. Со злобным рычанием она подкатилась под ноги лошадей. Из ворот выбежала многочисленная боярская челядь, скинув шапки, дождалась, пока подъедут воины. До слуха Нариманта донёсся чей-то испуганный голос:

- Литва!

Наримант остановил коня, приподнялся в стременах.

- Чья усадьба и дома ли боярин?

Из толпы вышел средних лет мужчина, в новой нагольной шубе, ответил:

- Тиун я болярина Безносова. И усадьба это его. А сам болярин наш только вчерась из Ноугорода приехал…

Вскоре Наримант сидел в жарко натопленных хоромах, на столе ендова с хмельным мёдом, закуски. Тусклый огонёк свечи выхватывал из темноты ветвистые оленьи рога, под ними на стене висели меч, щит, кольчужная рубаха, шелом.

Хозяин, боярин Безносов, стоял у двери и жаловался гостю, что-де московский князь самоуправничает. Нариманта от обильной еды и питья разморило. Как сквозь сон, слышится ему голос хозяина:

- Люди его хорошо б чернь, а то боляр притесняют… Слыхано ли дело, с боляр деньги берут. А кто голос противу него подаст, тех казни лютой предаёт. Боляр родовитых Захарьина и Ларионова за то, что к Литве тянулись, сами в лесу заморозили, да всё на князя Александра спихнули… А те, княже, - Безносов подошёл ближе, зашептал, - первоначально надо в Ноугород будто гостем заявиться. Гостем тя в город пустят, привечать будут. Русь гостям завсегда рада… Мы же тем часом, боляре, Москвой недовольные, добрых молодцев настроим и на вече своё сотворим, московского посадника изгоним да тя князем ноугородским выкрикнем. И быть те, княже, нашим заступником…

Шумит и волнуется Великий Новгород. На торгу народ бил смертным боем ключника боярина Безносова за то, что кричал: «Пора Ноугороду от Москвы к Гедимину подаваться!» О том же кричали по кружалам пьяницы-ярыжники.

Заговорил народ, глядя на таких горланов.

- Знать, болярами куплены, пьянчуги!

- Ох, не к добру пустили в город литовского княжича!

Разнеслась та весть по всем пяти концам, взволновала люд.

К посадскому держать совет явились тысяцкий с архиепископом, кончанские старосты да иные знатные бояре, кто руку Москвы держал.

Судили-рядили и порешили, не мешкая, собрать вече.

Ударили в колокол. Повалил народ, запрудил Ярославово дворище. Мастеровые все к своему концу льнут.

Вавила стоял, окружённый кузнецами. Ноги в лаптях пробирает мороз, и он время от времени топчется на месте. Мороз лезет и под рваную шубу. Вавила ёжится и через головы разглядывает площадь.

Вон купцы со своими сотскими держатся особняком, знай, мол, наших. Бояре надвое разделились. Кто к Литве тянет, те вокруг Безносова и Якушкина толпятся, те, кто к Москве, в стороне сгрудились. Вблизи бояр крикуны вьются. Вавила знает, от них на три сажени вином прёт. Таких в Новгороде немало.

Вот через толпу пробрался посадник с тысяцким. За ними на помост поднялись кончанские старосты. И не успел посадник отвесить поклон Параскеве Пятнице, как крикуны завопили:

- Посадника вон!

- Посадник не Новгороду, Москве служит!

- Нариманту поклониться!

Вавиле знакомы были эти речи. Это самое он слышал тогда и в боярской гридне. Кузнец закрыл глаза, и на миг предстал перед ним боярин Захарьин. Вавила даже голос его скрипучий услышал.

Кузнец вздрогнул, оглянулся. Прямо на него, не сводя осоловелых глаз с помоста, лез оборванный мужик и орал:

- Литовского княжича просить!

Вавила стукнул кулаком ему в зубы, цыкнул:

- Умолкни!

Мужик зашатался, сплюнул кровью, прохрипел:

- Чего дерёшься, болярин Безносов жбан вина выставит!

Пьянчугу под хохот и свист - «не примазывайся к кузнецкому люду» - вытолкнули из толпы. Кто-то рядом с Вавилой пробасил:

- Не гостем Наримант приехал, а со злым умыслом!

- Со злым умыслом! - подхватил Вавила.

- Не отдадим Новгород литовскому княжичу! - заорали кузнецы.

На плотницком конце подхватили:

- Указать Нариманту путь от Новгорода!

- Оставить московского посадника!

- От Москвы не отходить!

- Не отходить! - подхватило вече, заглушив другие голоса.

Данилка загляделся, как на Неглинке мальчишки тешатся. Привязали крепким лыком сосновые полозки к лаптям и скользят по льду. Не заметил, как Лука подошёл и дёрнул за рукав.

- Слыхал, тверской князь Константин Михайлович в Москву пожаловал. Недавно на свадьбу и то, говорят, с неохотой ехал, а тут и не зван - и на те.