– Не гони лошадей, Арнуми, – вздохнула Самана. – Не видишь, девчонка не в себе. А то ведь грохнется в обморок, на себе придется тащить.

– Ну ладно, – кивнула старуха, состроила очередную гримасу и снова повернулась к Луку. – Ты рот-то закрой, дитятко. Без свадьбы никак. По-другому на пристань вам не попасть. Портовая бирка у меня одна, а без нее стражники как клещи вопьются. Тем более кто-то наозоровал у главных рядов со щитами кланов, ловчие уж все торговые ряды запрудили, и стражников теперь во всяком дозоре четверо вместо двух, да еще и на мостках добавились. Я смотрю, у тебя не один медяк, так имей в виду: подставят шлем – не скупись. Так что свободный проход – только если свадьба или похороны. Но с похоронами частить не следует. Разве только зараза какая на хиланской ярмарке начнется? Хотя, – старуха вдруг помрачнела, – чую беду я, дитятко. Ох чую. Но не теперь. Вскорости.

Музыканты и в самом деле коротали время в соседнем шатре. Едва Лук вышел в суету ярмарки, старуха высунула голову наружу, ловко свистнула через щербину в зубах. Тут же из-за полога вывалили сразу с полдюжины изрядно хмельных игрунов: один с узким и длинным хурнайским барабаном, один с бубном, трое с затейливыми гиенскими дудками, да еще один с хомутом на плечах, на котором висело с десяток колокольцев и просто каких-то звонких железок. Лук успел отойти ровно на двадцать шагов, как музыканты нестройно грянули какую-то мелодию, причем страдалец в хомуте вплел в нее пьяный голос, и свадебная процессия двинулась к пристани, до которой всего-то и надо было пройти сотню шагов меж торговых рядов, миновать будку стражи да спуститься с высокого берега по старательно подновленной деревянной лестнице.

У ее начала маялись четверо стражников, один из них позвякивал деревянным ларцом для сбора монет у поднимающихся с пристани и возвращающихся на нее, а второй вешал им на шею бирки вроде той, что болталась и на шее Лука. Еще двое зевали и переминались с ноги на ногу, полируя длинные рукояти секир. На Лука никто не обратил внимания: обслужили не глядя. Один стражник приподнял с его лысой головы обвислую шляпу, второй стянул бирку и передал ее первому, тот вернул шляпу на место, после чего второй подставил ларец под монету и расплылся в улыбке, смотря Луку за спину. Парень спустился на пару ступеней, оглянулся и сам не сдержал неловкой улыбки. Свадьба и в самом деле выглядела как настоящее празднество. Музыканты за сотню шагов успели сыграться и слегка протрезветь, молодые, как и положено, выглядели испуганно и скованно, зато Самана и Нега если кого и напоминали, то щедрых подружек невесты. В руках у первой был объемистый мех с вином, а у другой ковш, в который она набирала хмельного напитка и одаривала всякого. Так что к лестнице процессия явно должна была увеличиться числом празднующих раз в пять.

Лук поправил мешок на плече, сеть, перехватил багор и зашагал вниз по лестнице, понимая только одно – жизнь его претерпевает крутой поворот. Оставалось только узнать, что затеял Курант, где он сам и из-за чего происходит то, что происходит? Неужели из-за его шалости возле столба со щитами? Так отчего было не собрать повозку да не отправиться обычным путем по городам и деревенькам Хилана? Никто ведь не видел, что глаз нарисовал именно Лук? Или все дело в явлении черного сиуна? Лук попытался вспомнить, как выглядел сиун, ведь мелькнуло перед ним что-то похожее на лицо, но некстати вспомнил произошедшее в доме кузнеца и едва не оступился. О чем он тогда думал, когда не только узнал убийц матери, но и минутами позже увидел, как один из них грабит дом кузнеца, уводит его дочь. Ни о чем. Он вышел из-под навеса, когда ловчий уже спустился с лестницы. Мгновение стоял, не зная, как окликнуть воина, который как раз перешагивал через труп, но окликать не пришлось. Лала, увидев мертвого отца, завизжала еще громче, захрипела, забилась в истерике, а ловчий сбросил с плеча мешок, замахнулся, чтобы отвесить ей затрещину, но заметил Лука и все понял. Или не все, потому что разглядел блеск отполированного клинка и расплылся в улыбке, верно рассчитывая вернуть заказчику дорогой меч. Отшвырнул в сторону девчонку, выдернул из ножен свой клинок, но ударить не успел. Метнувшийся к нему парень вдруг исчез из-под удара, возник справа, шею засаднило, и двор кузнеца поплыл от ветерана-ловчего куда-то в сторону и вверх. Что же случилось потом? Почему все последующее Лук помнил так, словно смотрел чужими глазами на чужие руки? Чужие руки перехватили длинную, удивительно удобную рукоять меча, сделали два быстрых движения и лишили хрипящего воина ушей.

– Что ты делаешь? – испуганным голосом пролепетала за спиной Нега, но руки, уже не чужие, а собственные руки Лука подняли трофеи с окровавленных ступеней и насадили их на крюк, на который еще недавно лучший кузнец Хилана вешал железные щипцы. – Что ты делаешь? – повторила сквозь чуть слышный вой Лалы Нега.

– Я знаю, – сказал тогда Лук, прежде чем понять, что те чужие руки тоже принадлежали ему, и прежде чем изогнуться в приступе рвоты над деревянной кадушкой. – Я знаю, что все убитые в Харкисе были лишены ушей. И моя мать тоже. Так надо, Нега.

– А ну-ка, малец, посторонись! – услышал Лук знакомый голос, отшатнулся в сторону, но вроде бы остался неузнанным. Крепкий кессарец, который не так давно проиграл ему серебряный, скользнул взглядом по лицу парня, но взгляд его остался равнодушным. За кессарцем несколько слуг тащили какие-то мешки и закутанные в ткань ящики. Среди теснившихся у пристани кораблей Лук разглядел крутобортое судно из Хурная, на мачте которого был укреплен темно-синий щит с изображением руки, но музыканты играли уже на ступенях, и он тоже поспешил свернуть на дорожку, ведущую с пристани. У вторых мостков, которые скрипели под ногами свежими досками, снова стоял стражник, но и он смотрел не на Лука, а на свадебную процессию, хотя шлем держал перед собой так, как следовало. Лук звякнул последним медяком и, постукивая о доски багром, подошел к низкому, но довольно большому кораблю, нос которого и в самом деле был выполнен в виде конской головы. Струг был заполнен мешками, ящиками и бочками, возле которых возились не менее десятка крепких вольных, но прямо у борта Лука ждал высокий и худой мужик с растрепанными седыми волосами и тонким шрамом, тянущимся от середины лба до правого уголка рта. Не говоря ни слова, он бросил на мостки короткий трап, поймал Лука за руку, затащил его на судно и ощутимо приложил ладонью по затылку, пробурчав что-то вроде «умрешь, пока дождешься». Лук оглянулся, увидел, что Нега уже потчует вином последнего стражника, и скинул с плеча тяжелый мешок. Музыка смолкла, музыканты отправились вверх по лестнице, а четверка празднующих оказалась на борту.

– Уходим, Нигнас, – бросил Харас, не выпуская из ладони руки вовсе потерявшейся Лалы, и мужик тут же махнул рукой, крепкие ребятки подскочили к бортам, уперлись длинными веслами в дно реки, и тяжелый корабль начал медленно отходить от пристани.

– Подождите! – Лук растерянно посмотрел на Саману. – А где же Курант? И куда мы?

– Там, – махнула Самана в сторону натянутого у кормы тента. – С той стороны.

Она не успела договорить, а Лук уже пошел вдоль борта, обходя гребцов, которые начали прилаживать на место весла, не до конца уложенный груз, готовясь увидеть что-то страшное. Страшное он и увидел. Курант, издавая отчетливый трупный запах, лежал на носилках, закутанный в полосы какой-то серой ткани, и на глазах у него темнели большие хиланские медяки.

– Как же это… – осел на соседнюю скамью Лук.

– Не сказала, что ли? – шевельнулись губы «мертвеца», заставив Лука тут же захлебнуться то ли слезами, то ли истеричным смехом.

– Случая не было, – сказала Самана, присев рядом с Луком и обняв его за плечи. – Неге сказала, а ему нет.

– Где она? – едва открывая рот, спросил старик.

– Здесь, – бросила девчонка, садясь рядом с Луком с другой стороны. – А Харас на носу. Пришлось прихватить с собой еще кое-кого. Девчонку одну, мою ровесницу. Лала ее зовут.