Я познакомилась с Анной уже довольно давно, мы часто встречались на занятиях в реабилитационном центре для людей, которые подверглись бытовому насилию в семье. Я уже много лет работаю там волонтером, но каждая история вновь и вновь поражает меня до глубины души. За каждой такой, казалось бы, типичной историей, искалеченная психика, судьба отдельно взятой женщины.

По данным последнего масштабного исследования, почти восемьдесят процентов опрошенных женщин из двадцати стран столкнулись хотя бы с одним из проявлений психологического насилия со стороны мужа.

Каждое седьмое убийство на Земле происходит внутри семей, и свыше сорока процентов из них – по вине мужчины. Кроме того, бытовое насилие, как это ни странно, больше всего распространено в развитых странах.

Мы много разговаривали с Анной. Ее история, с одной стороны, своеобразна, а с другой – совершенно обыденна.

Наши беседы были связаны не только с ее замужеством и последующими событиями, она рассказала мне и о своей жизни, такой, какой она ее запомнила.

Не стоит упрекать Анну в обрывочности ее историй – таковы свойства нашей памяти, она выхватывает из потока сознания самые важные воспоминания.

Сейчас Анне тридцать два, события, о которых пойдет речь в этой книге, произошли с нашей героиней почти пять лет назад – все это время молодая женщина пытается забыть свои переживания и научиться жить заново. Я рада, что благодаря родным и близким у нее это уже получается.

Быть может, кто-то, прочитав эту книгу, упрекнет нас в том, что она лишена художественной изящности, но мы ставили перед собой задачу рассказать честно, документально, ничего не утаивая, – все именно так, как рассказывала наша героиня.

К сожалению, домашнее насилие – это одна из самых тяжелых социальных проблем современного общества, поскольку выявить факт его существования подчас бывает непросто. Жертвы семейных драм избегают обращаться за помощью, стремясь спрятать семейные конфликты от глаз посторонних. Некоторые, наоборот, просят о помощи, но их никто не хочет слышать.

Домашнее насилие может выражаться в форме физического, психологического, сексуального или экономического воздействия на человека.

Эта проблема имеет гендерные признаки – чаще всего жертвами домашнего насилия становятся женщины.

Мы еще раз выражаем благодарность и уважение тем женщинам, которые нашли в себе силы рассказать о том, что с ними случилось, не побоялись изменить свою жизнь.

Отдельную благодарность я выражаю Анне, которая разрешила мне записать ее историю и попытаться помочь тем женщинам, которые еще раздумывают, стоит ли открыто говорить о проблемах в их семье.

Я прихожу в себя и слышу мерный писк какого-то прибора. Мне хочется глубоко вздохнуть, но попытка набрать побольше воздуха в легкие причиняет нестерпимую боль. Мне хочется пить, но я не помню, что нужно сделать для того, чтобы попросить воды. Хочу открыть глаза, посмотреть, что происходит вокруг, но мне и это не удается – они чем-то залеплены.

Пытаюсь поднять руку или ногу, но совсем их не чувствую.

Я отчаянно пытаюсь вспомнить, кто я, где нахожусь и что произошло, но меня постоянно сбивает этот противный писк, который никак не дает сосредоточиться на одной мысли.

Прислушиваюсь к себе – все тело болит и не подчиняется моим желаниям. Особенно сложно дышать, а еще нестерпимо болит в области живота. Стараюсь не думать об этом и отгоняю неприятные мысли.

Нужно успокоиться, сосредоточиться, тогда я пойму, что со мной произошло. Мое сознание затихает, и я стараюсь понять себя. Я слышу в себе стук, довольный слабый, но в тоже время равномерный и настойчивый. Он такой гулкий, что разносится по всему моему опустевшему телу. Мне требуется некоторое время, чтобы понять – так бьется мое сердце. Иногда, как будто чего-то испугавшись, оно затихает, вместе с ним прекращается внешний писк. Наверное, этот таинственный прибор каким-то образом следит за моим сердцем.

Почему-то мне становится страшно, я хочу крикнуть, чтобы эту писклявую машину выключили, мне больно, по почему-то никто этого не понимает, я не могу двинуться – пусть они вернут гибкость моим рукам и ногам, вернут мое зрение, уберут эту ноющую постоянную боль внизу живота, я не могу больше ее переносить.

Я не знаю, сколько я так лежу, но постоянно мы примиряемся с пищащим прибором, он больше не раздражает меня, наоборот, кажется, успокаивает, и я уношусь в какое-то ирреальное розовое пространство, плыву на покачивающемся облаке, до меня долетают порывы свежего ветерка, я спокойна и расслабленна.

Из этого состояния меня возвращают далекие, еле различимые голоса. Они нарушают мой покой, и мне это совсем не нравится, без них было так хорошо, а теперь они заставляют думать, какая-то мысль беспокойно мечется в моей голове, но я, как ни стараюсь, все никак не могу ухватить ее. Хочется обратно на облако, в розовую реальность, но голоса никак не дают мне вновь забыться.

Их всего три, два кажутся очень знакомыми, а один, бархатный баритон, я точно слышу в первый раз. Мне хочется понять, что обсуждают эти голоса, но сначала их разговор долетает до меня какими-то несвязными отрывками.

– Успокойтесь, Маргарита Васильевна, ей сейчас стало гораздо проще дышать, слышите, больше никаких хрипов, дыхание равномерное, – говорит незнакомый баритон.

– Я вам всю жизнь буду благодарна, что спасли ее, как же мы ее не уберегли, – всхлипывает знакомый женский голос.

– Успокойтесь, все позади, главное, что она жива, – звучит печальный мужской голос.

– Что же теперь будет, за что нам все это?! Она же такая добрая девочка была всю жизнь – слова никогда никому поперек не скажет, заботливая, отзывчивая. Я во всем виновата, всю жизнь ей испортила, она работала за пятерых, – причитает женщина.

– Успокойтесь, Маргарита Васильевна, я уверен, все образуется, мы же все вместе, мы поможем Анне справиться с горем, – успокаивает ее знакомый мужской голос.

– Да, сейчас вы должны быть с ней предельно внимательны, заботиться о ее состоянии, относиться с пониманием ко всем просьбам. Да уж, бедная девочка, – сочувственно произносит баритон.

– Как же она мучилась, на седьмом месяце такое пережить. Бедная моя, доченька…

Я чувствую, как в моей руке прикасается теплая ладонь. Я вздрагиваю: мама. Да, это она, моя мама стоит и плачет надо мной. Постепенно сознание и воспоминания начинают возвращаться ко мне.

– Она пошевелилась, – говорит мама. – Доктор, что это значит?

– Думаю, она начинает постепенно отходить от наркоза. Это хорошо, – говорит баритон, принадлежащий врачу.

– Что же мы ей скажем? Голос мамы звучит совсем тихо.

– Правду, конечно же, это тяжело, но, сами понимаете, мы не сможем ничего от нее утаить, – отвечает врач.

– Да, Маргарита Васильевна, нам придется сказать, что ребенок погиб при родах. Скрывать не имеет смысла, да это и невозможно. Но…я сам не знаю, как смириться с этим, я виноват, так виноват, зачем только я оставил ее одну? – сокрушается мужской голос.

– Глеб, – нерешительно говорит мама, – быть может, не стоит ей говорить, что она сама…ну… то, что она сама спровоцировала эти роды?

– А что мы ей скажем? – говорит Глеб.

– Что угодно, но только не это, она так мечтала о малыше, готовилась, моя бедная девочка, не понимаю, что на нее нашло.

– Я сам не знаю, кто мог подумать, что эти ее приступы агрессии станут проявляться все чаще во время беременности.

– Я думаю, что лучше не травмировать ее сознание, – вторит маме врач. – Достаточно того, что она узнает, что потеряла ребенка. Нам нужно еще выяснить причину неврозов, но мне тоже искренне жаль, Глеб что это произошло в твоей семье. Глядя на нее, не подумаешь, что эта тихая девушка на такое способна. Тем более порезать собственного мужа.