— Сломает, — убежденно сказал Гимов Юлию Петровичу.

— С вашим мнением согласен… — с видом знатока поддержал его Юлий Петрович.

— Об чем речь! — хохотнул Клыбин. — Альберт Анатольевич и слона завалит.

— Спорим? — предложил всем троим Скороходов.

— На что?

— На ящичек «рижского»…

— Я разниму, — разбил их Конусов, заместитель директора комбината по производству, как бы подчеркивая этим шутливым движением невидимую, но существующую границу взаимосимпатий между этими людьми.

— Вы готовы? — не скрывая превосходства, спросил Студеникин.

— А вы? — ядовито ответил Тучин.

— Начали!

Видимо, Студеникин решил с ходу опрокинуть внешне слабоватую руку Тучина и в первое же свое усилие вложил все, на что был способен.

В зале сделалось очень тихо. И слышны стали скрипы стульев под борющимися, их натруженное, неровное дыхание. Лицо Студеникина побагровело, но… удивительная штука… рука Тучина даже не дрогнула, только усы его чуть-чуть покривились…

— О-о-го! — азартно сказал кто-то.

— Пашенька, держись… — шепнула жена Беспятого.

— Дыши глубже, Михайловна, — невозмутимо сказал Беспятый, поблескивая глазами. — Подложи-ка мне вон того продукта. Ага, мяска… Тучина оглоблей не перешибешь. Он же до самой пятки деревянный.

— Ты скажешь…

Тусклыми накрапами выступил пот на лбу Студеникина. Чувствовалось, что он выкладывается на всю катушку, но тучинская рука по-прежнему мертво и неколебимо стояла прямо.

— А теперь… Сту… де… ни… кин… — натужно выцедил из себя Тучин, — следи… внимательно… за рукой. Вот за этой. С колечком… Не люблю я… пижонов. Не… люблю. Даже… если… и уезжают они… насовсем…

Рука Студеникина завибрировала на локте и… пошла, пошла, пошла книзу… Стукнулась о столешницу.

Еще с секунду в зале сохранялась полная тишина. И официант, молоденький паренек в щегольском белом смокинге, продолжал окаменело стоять на стуле, чтобы лучше видеть, с подносом в руках. Потом поднялся шум…

— Качать Тучина!

— Шайбу!

— Ну? — сказал жене Беспятый.

— Пивко-то когда будем пить? — с подначкой поинтересовался у Гимова Скороходов. — Я не спешу. Летом, а? На рыбалке…

— Невероятно… — пожал плечами Гимов.

— Да он же устал. Устал!.. С двумя ведь до него ломался, а то бы… — оправдывал Студеникина Клыбин.

— Павел Степанович, ты бы уж поделился с Альбертом Анатольевичем опытом, а? Как таких вершин достичь? — шутливо попросил, подергивая щекой — тик, Конусов.

— А-а… Пожалуйста. Секретов тут никаких, — сказал Тучин, надевая пиджак. — Приедете в Москву, Альберт Анатольевич, первым делом купите в ЦУМе махровое полотенце. Да… И утречком, пораньше, помочив его под краном, выжимайте… Сперва по часовой стрелке, после… — Остальное утонуло в хохочущем гвалте.

— Товарищи! Прошу всех к столу! — звонко прокричала Люба, жена Студеникина. — Горячее остывает! Отбивные из сохатины!

— Друзья! — обратился ко всем Студеникин. — Минуту внимания! Ну пожалуйста… Я хочу сказать… Я хочу сказать, что, честное слово, я счастлив… что работал с вами. Без вас я бы не смог защитить диссертацию и прочее… Я буду всегда помнить о вас… А вы… не забывайте про нас с Любой. За вас!

— Не забудем… — буркнул в усы Тучин.

— Не делай волны, — осадил его Беспятый.

За столом ели, смеялись, громко разговаривали.

— …какой он все-таки интересный… — вперехлест судачили между собой о Студеникине женщины.

— И талантливый…

— Совершенно не понимаю, почему наш Михеев так легко отпускает его с комбината?

— А при чем здесь Михеев? Кряквин…

— Да ну?.. Вы в курсе?

— Не знаю, не знаю…

— Перестаньте! Интересно же…

— За-ви-ду-ет.

— Кряквин Студеникину?!

— А что?

— Не-ет, да что вы?! Тут что-то другое. Может быть, Михеев?

— Михеев мне нравится. Он хоть и бука, но-о…

— А Кряквин?

— Фи-и… Грубиян.

— Зато…

— Не знаю, не знаю… Вот Михеев — это…

— Он, говорят, не стал выступать в Москве…

— И правильно сделал.

— Почему?

— А нечего! Нечего на рожон лезть. Я, например, своему всегда говорю — сиди и помалкивай больше…

— А вот Кряквин бы, говорят, выступил…

— Ну и что?

— Не знаю…

— …он, значит, поглядел на нее, вроде не беременная… Не видать живота-то. И спрашивает: «Простите, сударыня, на каком вы месяце?» А она ему: «Всего полтора часа. Но я так устала!» — досказывал Шаганский анекдот Конусову.

— Смешно…

— …звоню я, звоню Толмачеву на склад — занято. Полчаса наяриваю по телефону — занято! Хватаю машину — к нему. А он сидит как дундук с трубкой около уха и глаза закрыл. Ну, думаю, когти отбросил. А он как заорет: «Го-ол!..» Оказывается, его жена трубку дома к приемнику приставила, и он за хоккей болеет. Вот так мы и работаем! — гневно осуждал кого-то Клыбин. — Гнать надо таких с производства! Как вы считаете, Альберт Анатольевич?

— …трех экскаваторов не хватает. Руками я, что ли, вскрышу должен вести?

— Зубами, — меланхолично сказал Беспятый и вдруг запел:

Поезжает-то милый да во дороженьку,

           во дороженьку.

Ой во недальнюю дорожку да во печальную,

           во печальную.

Ой да не воротится мой милый да со дороженьки,

           со дороженьки…

Ой да, мой милый, да мне тошнешенько,

           мне то-о-шнешенько…

И постепенно смолкли все за столом, удивленно глядя на Беспятого, что, откинувшись головой на спинку стула, вел и вел эту печальную, никому не знакомую здесь песню негромким, с приятной хрипинкой баритоном…

Гимов набросил на плечи ремни аккордеона и одними басами оттенил светлую, раздумчивую грусть этих слов…

Ой да надорвется сердечко, ой да слезно илачучи,

           слезно плачучи…

Ой да во слезах-то дружка, дружка да поминаючи,

           поминаючи…

Ой да во слезах-то дружка да и помяну всегда,

           помяну всегда…

Ой да помяну-то его да во каждый час,

           да во каждый час…

Ой да во каждый час, да час с минуточкой,

           в час с минуточкой…

Беспятый умолк, полез в карман за папиросами, закурил, а в зале все еще продолжалась тишина… Потом кто-то захлопал.

— Егор Павлович, простите, — сказал Студеникин. — Что это вы пели? По-моему, очень старое что-то…

Беспятый меланхолично наполнил свою рюмку и встал.

— Безусловно. Ее моя матушка поет, сибирячка… Вот уж кто это дело умеет. У-у… За матерей наших прошу принять… За родительниц!

Все с чувством выпили.

Гимов, шептавшийся о чем-то с Гороховым, заместителем директора комбината по капитальному строительству, поднял руку:

— Прошу слова! Мы вот тут с нашим капитальным строительством сейчас совещание провели… И вот что решили. Вы, конечно, в курсе, что послезавтра в городе состоится официальное открытие наконец-то построенного плавательного бассейна. Так вот… Вениамин Александрович Горохов, под чьим чутким надзором и строился так долго и нудно бассейн… имеет при себе ключи от него и разрешает потихонечку опробовать водичку. Кто за?

Все подняли руки.

— Принято единогласно.

— Только потихонечку, потихонечку, товарищи! Без шума!.. — тонким и писклявым голосом закричал Горохов.