— Но почему же вам все-таки не хватает вагонов? — спросила Вера Владимировна. — Ведь вроде бы заранее известно, сколько вы дадите продукции, а следовательно, известно, сколько и вам потребуется вагонов? Кто-то же, как мне кажется, должен заранее побеспокоиться, чтобы эти вагоны были?

— Понимаю, понимаю… Вы хотите предложить немедленно найти виновного и наказать его? Вас в данном случае интересует, так сказать, нравственный аспект проблемы… Понимаю. Но меня — если уж откровенно — интересует прежде всего результат. Вам нужен виновный, а нам — вагоны, чтобы и я, и мои помощники могли спокойно спать по ночам. Вот что!..

— Как вам будет угодно. Но… мне показалось… из-за недостатка вагонов вам придется однажды остановить комбинат…

— Ну, до этого пока дело не доходит. Как-то выкручиваемся, хотя нарушается ритмичность производства, медленнее, чем можно и должно, растет производительность…

— Странно… Кто-то же виноват в этом? Кто?..

— Отвечу. Наше несовершенное хозяйственное законодательство. Неувязки и противоречия в нем. А отсюда и такое явление, как правовой нигилизм, то есть пренебрежительное отношение к праву. Иной думает: «Раз я министр, то для чего мне, собственно говоря, считаться с предприятием? У меня, мол, достаточно широкие права». При этом он забывает, что есть права, которые закрепляются за предприятиями и которые связывают и министра и любого хозяйственника. Ведь мы же, Вера Владимировна, выдвигая встречные планы, чаще всего только и надеемся, что нам повезет с вагонами. А нам чаще — не везет. Нас режут без ножа! В прошлом году, к примеру, мы не смогли своевременно вывезти шестьсот тысяч тонн готового концентрата! То есть фактически-то выполнив план, не выполнили его… И это далеко не впервые… Мы часами просиживаем в конце каждого года у телефонов и ждем, как манны небесной, пойдут в министерстве на то, чтобы перышком, обыкновенным перышком, вычеркнуть из наших обязательств эти ставшие вдруг лишними тонны готовой продукции! Понимаете?.. А ведь в них, в этих тоннах сверхплановых, труд. Да еще какой! Мы, как только могли, тормошили рабочих, разжигали их энтузиазм лозунгами, соревнованиями… План и только план! А спроси меня — знал я тогда, что вагонов не будет, а без них не будет и плана, потому что мы завалим основной показатель его — реализацию? Отвечу — знал. Так за чем же я гнался тогда, а? — напрягал технологическую нить комбината до того, что она, понимаете, звенела, как эта… струна в тумане?… Не помню, кто это так сказал…

— Вначале Гоголь, а потом Достоевский, — сказала Вера Владимировна, неподвижно глядя на Михеева.

— Вот, вот, Достоевский… Да-а… — Михеев шумно выдохнул из себя воздух. — Не-ет, дорогая моя Вера Владимировна… Не ладно мы покуда работаем. Не так. Ведь сегодня, как никогда раньше, понятие «план» должно приближаться, вернее, сливаться с понятием «разум». План — не каприз. Не свое и чье-то желание. Да и не самолюбие руководителя, наконец. План — это осознанная необходимость и железная логика производственного бытия. В конце-то концов, партия и правительство требуют от нас, руководителей, совершенствования всей системы показателей, лежащих в основе оценки нашей деятельности, и прежде всего эффективности и качества нашей работы. Эти показатели призваны-то соединять воедино, вы понимаете — воедино? — интересы каждого работника с интересами предприятия, на котором этот работник трудится, а интересы предприятия — с интересами всего государства. Лучше, по-моему, не придумаешь!

— По-моему, тоже, — сказала Вера Владимировна.

— Конечно! Это же аксиома взаимовыгоды, круговая порука ее. То, что выгодно мне, работнику, должно быть выгодно предприятию, а то, что выгодно предприятию, — должно быть выгодно государству. Следовательно, наступает пора всепроникающей экономической инициативы, когда и предприятие, и вышестоящие над ним инстанции управления должны объединять свои пожелания, ища оптимальный результат. Но… Ох уж это проклятое «но»… Я ведь сегодня-то у министра не выдержал, Вера Владимировна, и, по правде сказать, сорвался… Надоело, понимаете, играть в кошки-мышки! Мы же с Сорогиным друг друга почти наизусть знаем… Ведь не один пуд соли за эти годы съели, а он меня, как приготовишку, вздумал пытать — ну почему это я, мол, не выступил, не проявил, так сказать, инициативу первым?.. Тьфу, простите. Мне стало противно. И я задал Сорогину вопрос в лоб: а почему же ты, зная про наши невеселые на комбинате дела, сам, первым, не начал на совещании этот разговор?.. Ведь если уж на то пошло, то мы, предприятие, и без того отвечаем за все. Да, да — за все!.. В этом, если хотите, исключительное положение и особая роль предприятия по сравнению с любыми вышестоящими над ним управленческими инстанциями. Они-то ведь непосредственного участия ни в производстве, ни в реализации готовой продукции не принимают. И мало того, не несут даже финансовой и юридической ответственности по обязательствам руководимого ими сверху предприятия. Вот так-то, милая Вера Владимировна… Их основной вид продукции — своевременные и продуманные решения. А Сорогин любит повыжидать… Вот и получается у нас ерунда: мы, на предприятии, ждем инициативы сверху, а в министерстве, наоборот, снизу… Иван кивает на Петра, а Петр на Ивана. И в результате даже виноватых не сыщешь. Все виноваты, понимаете. Все… — «и я в том числе» — не договорил Михеев, ему сделалось жарко: он почувствовал, как кровь горячо нагревает щеки и уши… Михеев вздохнул и упрямо мотнул головой. — В общем, Вера Владимировна, я считаю, что сегодня, как никогда раньше, необходимо скорейшее устранение недостатков в самом содержании норм хозяйственного права. И для этого нужны радикальные меры. Прежде всего — четкая кодификация хозяйственного законодательства, то есть издание обобщающего закона типа хозяйственного кодекса или основ хозяйственного права, где будут решены важнейшие вопросы регулирования хозяйственных отношений как по горизонтали, так и по вертикали. Мне думается, Вера Владимировна, что это позволит расширить прежде всего права крупных производственных единиц — объединений, комбинатов. Бояться тут нечего. Это ни в коем случае не подорвет дефективность планирования. Наоборот, если комбинат получит право на корректировку дополнительных заданий, которые порой авторитарно включаются нам в план вышестоящими инстанциями, то это сработает только на пользу общего дела. Ведь, согласитесь, если до предприятия доводится план, не согласованный по всем показателям, то этим нарушается закон. Ведь так?

— По-видимому, так, — сказала Вера Владимировна.

— Во-от… А юридически воздействовать на вышестоящий орган мое предприятие не может. Приходится исполнять, что приказано. Поэтому я и считаю, что надо быстрее и законодательно запретить вышестоящим органам доводить до предприятий план, не согласованный по всем показателям. Дополнительные задания, как мне кажется, должны устанавливаться двумя путями: либо включением в основной план, но с обязательной корректировкой их на комбинате, за счет имеющихся у него резервов, либо без включения в основной план, но тогда только с согласия комбината или объединения. Короче, Вера Владимировна, как это ни странно, но в расчетах Кряквина подытожены мои же собственные раздумья. Да, да… Вот ведь в чем собака зарыта! И вот почему мне так тошно сделалось после того, как я ознакомился с этими расчетами… Мне стало стыдно. Понимаете, стыдно… Ведь я все эти годы дрался за концентрат, как за свою жизнь. И когда меня спрашивали: дашь столько-то, надо, — я отвечал: дам! — Михеев поднес к лицу кусок хлеба. — Я не мог иначе. Не имел права. И любой ценой добивался своего… Любой, Вера Владимировна! И вот он — результат… Кряквинские расчеты. Документ, в первую очередь обвиняющий меня. И — безжалостно…

— Так в чем же их суть, этих «кряквинских расчетов»? — спросила Вера Владимировна.

— Сейчас объясню… Понимаете, еще проектным заданием мощность нашего комбината по апатитовому концентрату была определена в четырнадцать с половиной миллионов тонн в год. При содержании пятиокиси фосфора в руде — восемнадцать и две десятых процента. Эта деталь чрезвычайно важна… Однако впоследствии нам пришлось добывать и перерабатывать руды значительно менее богатые основным и интересующим нас полезным компонентом. Все это, сами понимаете, было вынужденной необходимостью. Надо было… И это постепенно привело к общему снижению содержания пятиокиси фосфора в добываемой руде. Вполне естественно, что постепенно упала мощность обогатительных фабрик комбината, производящих концентрат. Фабрикам же теперь пришлось перерабатывать и обогащать в два-три раза больше руды. Это, я думаю, вам хорошо понятно… Со своей стороны мы вроде бы сделали все, что смогли: за счет внедрения технического прогресса повысили производительность оборудования и на фабриках и тем самым хоть как-то, но компенсировали снижение мощностей… В общем, пока, внешне, все как бы идет нормально…