И, наконец, песенность интонаций, очень точно выраженная в названии (« Песни на слова Бернса»), является выражением постоянно, хотя и неравномерно развивающейся тенденции к сближению жанра романса и песни.

Почему же в таком случае песни Свиридова были восприняты как явление весьма своеобразное и новаторское? Видимо, дело именно в сочетании всех названных линий в одном произведении, сочетании, требующем значительной творческой активности. Так, песенность интонаций обычно влечет за собой обобщенность характеристики, а у Свиридова она сочетается с яркой индивидуализацией образа, живого, неповторимого… Песенность интонаций почти всегда связана с куплетностью или варьированной куплетностью структуры. У Свиридова рамки песни широко раздвигаются, и делается это самыми различными способами, а не только путем варьирования.

Наиболее яркими в цикле оказались песни, рисующие образ «главного героя» - парня с простой, цельной, честной и неподкупной душой. Он обрисован в песнях «Возвращение солдата», «Робин», «Горский парень», «Честная бедность». Песни эти близки по своей жанровой основе; они либо непосредственно, как в

«стр. 294»

«Возвращении солдата», либо в «подтексте» (как в «Робине» и «Горском парне») связаны с жанром солдатской песни-марша. Близки они и по интонационному типу: им присущи очень «твердые», определенные, несколько размашистые интонации, с ясной ладово-гармонической основой.

Такого типа интонации мы найдем и в «Возвращении солдата», и в «Робине», и в «Честной бедности». Сравним, например, начальные фразы всех трех песен:

Несколько иначе охарактеризован герой в песне «Горский парень». Его образу приданы черты большой мужественности, героизма - особенно выразительно несколько тяжеловесное, с нарочитыми интонационными архаизмами и гармоническими «жесткостями» вступление, музыка которого звучит и в заключении песни на словах:

Легче солнце двинуть вспять,

Чем тебя поколебать,

Славный горский парень!

Едва ли не лучшая из названных выше песен - «Возвращение солдата», превращающаяся в живую, как будто нарисованную с натуры песню-сценку. Простенький мотив солдатской песни-марша, которую напевает солдат, коротая путь домой, разнообразится свободными импровизационными тональными сдвигами и чередуется с маленькими фортепианными интермедиями.

«стр. 295»

Солдат пришел в родные места - и марш уступает место напевной мелодии, очень светлой, лиричной, но сдержанной. И потому вполне естественно звучит ее переход в тему солдатской песенки. Замечательно просто и выразительно передана в музыке встреча солдата с его милой. Когда девушка говорит с возлюбленным, не узнавая его, звучит вторая, более напевная часть песни-марша и уже затем - громко и торжествующе - ее начало на словах:

И вдруг, узнав мои черты

Под слоем серой пыли,

Она спросила: это ты?

Потом сказала: Вилли!

И следующая затем ликующая интермедия фортепиано говорит без слов о радости встречи после долгой разлуки [1]. В общей композиции песни-сценки она как бы выполняет функцию пантомимы.

Заметим, что ясность тематического строения, образующего четкую, сложную трехчастную форму (с контрастной средней частью типа трио, что весьма характерно именно для маршей), сочетается в этой песне с большей свободой тонального плана, очень освежающей восприятие многочисленных повторов. И в этой связи очень важно отметить, что длительно подготовляемая тональная реприза приходится как раз на ту самую «пантомиму встречи», о которой говорилось выше.

Если из двух действующих лиц «Возвращения солдата» музыкальную характеристику получает лишь главный герой, то в песне «Финдлей» нарисованы живые портреты обоих участников диалога. Почти зрительно ощутимо переданы здесь и легкие, крадущиеся шаги девушки и вся обстановка ночной встречи.

Песня Бернса «Финдлей» положена на музыку многими композиторами. Но все они видели только комизм этого странного любовного объяснения, где девушка говорит за двоих, а ее поклонник немногословен до предела.

[1] Не отражает ли эта песня, как и другие, близкие ей, одну из характернейших тем советского искусства послевоенных лет - тему возвращения на родину?

«стр. 296»

Свиридов увидел за комической ситуацией лирику и дал это почувствовать уже в маленьком фортепианном вступлении, очень хрупком и нежном:

Эта «тема любви» проходит в варьированном виде еще дважды в виде лирических интермедий.

С большой психологической тонкостью и глубиной выражена вся гамма чувств девушки: от испуга и нерешительности к лукавому кокетству и затем - к непреодолимому стремлению навстречу любви. Есть что-то общее в этой сценке - в нежной хрупкости общего колорита, в характере мелодии-«говорка» - с песней Шостаковича «Дженни», о которой говорилось выше, в главе о творчестве Шостаковича. И, видимо, эта близость музыкальных образов рождена близостью трактовки самого песенного жанра, стремлением к его драматизации.

В песнях Бернса Свиридова привлекли не только лирика и юмор, но и обличительный пафос, протест против несправедливости. В этом отношении особенно примечательно «прочтение» композитором песни «Всю землю тьмой заволокло». И опять-таки его подход в корне отличен от подхода других композиторов, услышавших в этой песне только обычную застольную. В трактовке Свиридова она превращается в трагический монолог о нужде и горе. Все средства выразительности, а особенно тяжелый, угловатый синкопированный ритм [1] способствуют созданию угрюмого, сумрачного колорита в этой совсем не веселой, а горькой и отчаянной «застольной».

[1] Здесь, правда, нет «превращения ямба в хорей», о котором пишет Л. Полякова в уже не раз упоминавшейся нами статье. Речевое ударение сохраняется, поскольку ударный слог вдвое длиннее неударного, и этим уравновешивается значение тактовой черты.

«стр. 297»

Очень выразителен и интонационный строй песни. Обратим, например, внимание на то, какое важное место занимают тритоновые интонации. Все это очень ясно видно по цитируемой ниже фразе:

В припеве песни обращение к хозяйке «Еще вина!» получает трагический смысл, выражая желание забыться, утопить в вине все житейские горести. В конце песни эти возгласы звучат как полный бесконечного отчаяния крик.

Парадоксальность трактовки жанра застольной песни приводит на память вокальные произведения Мусоргского, и прежде всего его «Трепак» из «Песен и плясок смерти». Эта аналогия не случайна; традиция Мусоргского, столь действенная для советской музыки (или по крайней мере для наиболее значительных ее представителей), в творчестве Свиридова, как и в творчестве Шостаковича, сказалась особенно явно - не только в музыкальной стилистике, но, прежде всего, в чуткости к большим жизненным проблемам, в обличительном пафосе многих произведений.

Трагическая застольная - не единственное произведение социального плана в цикле Свиридова. Ему корреспондирует заключительная песня цикла - «Честная бедность», где тоже говорится о неравенстве и несправедливости. Стоит, например, сравнить следующие слова обеих песен:

Богатым праздник целый год,

В труде, в нужде живет народ…

(« Всю землю тьмой заволокло »)

«стр. 298»

Мы хлеб едим и воду пьем,

Мы укрываемся тряпьем

И все такое прочее.

А между тем, дурак и плут

Одеты в шелк и вина пьют

И все такое прочее.

(« Честная бедность »)

Но если в «застольной» протест выливается в стихийном бунте, то в «Честной бедности» поэт, а за ним композитор провозглашают положительную идею: славят честность, труд и братство людей.