Экипировка происходила в студии Борнео, расположенной в исторической части Цюриха. Степанов стоял в костюме клоуна перед зеркалом, бросая напряжённые взгляды в окно, ему мерещился блеск прицелов, направленных на него оптических винтовок, когда раздался звонок в дверь, топот, и в студию ввалились товарищи Борнео. Публика – в высоких длинных и широких сабо, клетчатых штанах, попугаевых и павлиньих расцветок рубахах, кретинических масках и шляпах. Степанов не верил, что в таком виде позволительно передвигаться в метро, ехать в трамвае или такси. Тем не менее, компания ни с воздуха свалилась, и ни в подъезде переоделась. Клоуны смеялись гомерическим хохотом, издавали вопли эксионовых страданий, плясали, ходили колесом. С ужимками и смешными подходами они раскланивались перед Степановым. Степанов вскоре узнал их имена: Ганс, Фриц, Эрих, Пьер, Мальвина и Рита.
Нарумяниная Мальвина с пышным рыжим начёсом искусственных волос изображала гросс-маму, прародительницу матерей. Её попа топорщилась необъятными полуглобусами, грудь пузырилась виноградинками из сада гигантов. Выставив непомерной величины сосцы, она уселась на колени к Степанову, поваленному на софу, и изобразила, что собирается кормить его несуществующим молоком. Степанов отплёвывался, чувствуя вкус пластиковых сосков, усиленно запихиваемых ему в рот. Пьер в роли Пьеро, обладавший грустным набеленным лицом и волочившимся по полу чёрным халатом с большими жестяными пуговицами, заламывал трагически руки, брызгался, вместо слёз, водой из клизмы. Дюймовочка Рита играла красавицу. Талию её утягивал широкий пояс, из корсета вываливались женские прелести, а элегантные ягодицы призывно уходили назад. Рита колотила Мальвину веером, оттаскивая от Степанова. Пьер Пьеро рыдал. Ганс , Фриц и Эрих , гномы – переростки, пытались раздеть и одновременно защекотать Степанова. Когда клоуны унялись и выпустили полумёртвого от шуток Степанова, зажглась прощальная перед гастролями вечеринка. Степанов никогда не пил столько пива и шнапса.
Утром у него зверски трещала голова. Полчаса после пробуждения он вообще не мог вспомнить, где находится, в своей ли московской квартире, на вилле Кальвадоса или лежит в траве парагвайской сельвы. Степанов ощупывал постель и ошарашено осматривал комнату. Последнее, что он помнил из вчерашней вечеринки, это отчаянный крик клоуна Борнео:
- Папаша Кальвадос отправил нас кривляться в Южную Америку, отчего не на Южный полюс?! Ура! Ура!! Ура!!!
« Какое безобразие!» - прошептали сухие губы Степанова, а кисть зашарила по тумбочке в поисках спасительной минералки.
Движение разряженных клоунов по аэропорту производило фурор. Особенно ликовали дети. Они подбегали поближе, дёргали клоунов за цветные штаны, лезли в объятья. Не очень хорошо чувствовавшие себя утром клоуны отвечали ужимками, кривлянием и смешными прыжками. Ганс дудел на дуде, Фриц из мыльницы с лохань пускал мыльные пузыри, величиной с голову телёнка, Эрих играл на гармошке, Пьер Пьеро шёл на ходулях, Мальвина и Рита танцевали, Борнео угощал встречных конфетами. Герой Степанова обладал наиболее забавным и длинным носом. Дети зверски щипали его за щиколотки, требуя, чтобы он наклонился. Когда Степанов, выполняя требования, приседал или наклонялся, мальчики и девочки моментально вцеплялись ручонками в длинный нос. Отрывать их приходилось с рёвом и криком. Те дети, которых взрослые не пускали к клоунам, рыдали. Те, кого пускали, пребывали в неописуемом восторге. «Хобот!! Хобот!!!» - дико кричали дети про нос Степанова. И он шёл гордый, как слон, чуть подпрыгивая, чтобы примериться к дурацкой походке остальной группы. Степанов тихо спросил Борнео, а нельзя ли было костюмы одеть уже на выступлении. Тот отвечал, зачем же лишать маленьких бездельников удовольствия, опять же, нам просто необходимо, чтобы о нас писала пресса, и нас показывали по «ящику». И разве Степанову не необходима маскировка? В костюме клоуна его гарантировано не опознают.
Когда сели в самолёт, Степанов понял, как прав Борнео. Клоуны, давно зная друг друга, составляя компанию, уселись кружком. Степанов оказался в стороне. Женщина обратилась к нему, спросив, не свободно ли рядом место. Степанов вздрогнул, узнав голос. В проходе стояла Гипайша. Подобное совпадение возможно с человеком, которому до невероятия не везёт. Степанов сдавленным голосом отвечал, что рядом с ним свободно. Впрочем, и без того на это место у Гипайши имелся билет. Ближе к проходу сел сопровождавший Гипайшу плотный человек средних лет с набитыми кулаками. Степанов узнал в нём мужчину, которого принимал за мужа Гипайши в пургу на склоне горы. Гипайша пару раз назвала мужчину Капитаном. Позади Степанов на среднее кресло уселся ещё один качёк, его называли Боцманом. Капитан и Боцман, обращаясь к Гипайше, называли её Эстер.
В полёте компания Эстер вела себя шумно. Впрочем, клоуны сидевшие через проход, не отставали от бандитов. Боцман и Капитан стаканами пили неразбавленный виски. Эстер предпочитала кампари. Капитан сосал черенок незажжённой трубки. Изрядно выпив, Боцман и Капитан предложили налить Степанову. Тот претворился утомлённым и неопределённо буркнул в ответ. Степанов боялся говорить отчётливо, что бы Эстер не узнала его по голосу. Степанов претворился, что дремлет. Усталость помогала ему. Нывшие от горных лыж ноги требовали покоя. Тело и голова после вчерашней вечеринки находились в таком состоянии, будто Степанова прошлую ночь били подушками или мешками с горохом. Степанов клонился вперёд и вбок. Засыпая, он беспрестанно натыкался накладным носом на спинку впереди стоящего кресла.
У подвыпивших бандитов развязались языки. Не обращая внимания на спавшего, по их мнению, Степанова, они потребовали, чтобы Эстер показала выкраденные из дома Кальвадоса карты. Эстер проделала это не без удовольствия. Она разложила на коленях севера Парагвая. Бандиты водили по карте пальцами, выбирая маршруты подхода к месту, обозначенному красным кружком. Слышались сдавленные реплики: « Теперь мы найдём», « Полковник будет доволен». Боцман зашептал в ухо Эстер: « Золотишко наше!»
Степанов хотел предложить, чтобы троица уселась в одном ряду и не тревожила его. Он бы пересел на место сидевшего сзади Боцмана. Но, страшась за голос, Степанов молчал.
Самолёт сел на дозаправку в Лиссабоне. Там Степанова достали клоуны. Они потащили запасаться портвейном и мадерой, покупать сувениры. Клоуны опять привлекли всеобщее внимание. Пёстрые костюмы, яркий грим, вздыбленные причёски намертво приклеивали детей. Пришлось выступить с импровизированным концертом. Клоуны жонглировали бутылками и сувенирами, вертелись колесом. Мальвина и Рита предложили детям прыгать через скакалку. Неизменный восторг вызывал Пьер на ходулях. Объявили посадку, и Борнео обошёл зрителей со шляпой. Степанов же застрадал от боли в спине. В течение представления, он по просьбе Эриха, встав на четвереньки, катал детей по кругу.
Краем глаза Степанов заметил Эстер, расхаживающую по залу и звонившую по телефону. Верно, она докладывала Родригесу, операция прошла успешно, следует приостановить раскопки, сместить их в нужном направлении.
Степанов чувствовал беспокойство. Перед выходом из самолёта он переложил сентаво с чипом из сумки в карман. Он крайне не хотел, чтобы монета выпала, потерялась или была выкрадена, как прошлый раз в доме Хуаниты. Но куда её спрятать? Степанов не нашёл ничего лучшего, как положить монету под язык. За сим последовала цепь несчастий. Проходя через ворота металлоискателя, Степанов «зазвенел». Контролёры его остановили и попросили пройти снова. Опять дребезжащий звук. Степанов догадался, причина – монета с чипом во рту. Степанов поднёс ладонь к подбородку, чтобы выплюнуть монету, и застыл, поймав пристальный взгляд Эстер. Она прошла досмотр, и стояла около металлоискателя, ожидая скользившую по транспортёру дамскую сумочку. Эстер, как рентгеном, насквозь смотрела через клоунскую оболочку Степанова. Она не видела, но чувствовала истину. Возможно, Степанова выдавали прикрытое наивной дурашливостью напряжение и скрытое недоброжелательство.
