По мере того как он рос, его способности развивались; правда, он не стал в одиночку по ночам совершать набеги на какой-нибудь затерянный в пустыне шатер или грабить беспечного путника, а собрал вокруг себя юношей из своего племени, которые не колеблясь признали в нем предводителя и во всем ему повиновались. С таким мощным подкреплением он и пускался в самые рискованные предприятия. Он, например, распространял слух, что приближается караван, везущий сокровища, и, когда воины соседних племен покидали лагерь, чтобы преградить путь каравану, Салем устремлялся к их шатрам, где оставались только старики и дети, забирал скот и продукты; в другой раз, когда из Суэца в Каир или же наоборот действительно шел богатый караван, он посылал араба сообщить поджидавшим его племенам, что на их лагерь совершено нападение, п, когда те опрометью мчались к своим шатрам, Салем, хозяин и царь пустыни, безнаказанно грабил караван и обирал, как ему заблагорассудится, купцов и паломников. Наконец слух об этих дерзких и частых грабежах долетел до Суэцкого бея. Суэц - перевалочный пункт на пути в Индию, ворота Аравии. Он утратил половину былых богатств, когда был открыт морской путь вокруг мыса Доброй Надежды, и теперь лишь время от времени караваны привозили сюда свои грузы; Суэцкого бея серьезно беспокоили набеги Салема, из-за которых караваны станут обходить Суэц стороной, и он отдал грозный приказ схватить разбойника. Целый год велись напрасные поиски; Салем вовсе не скрывался, напротив, каждый день приносил новые вести о его подвигах, но он ускользал от преследователей с таким проворством и отвагой, что бей пришел в ярость и решил сам отправиться на поиски бандита и поклялся не возвращаться в Суэц без Салема.
Бей разбил лагерь на дороге из Суэца в Каир, там, где сейчас устроили привал мы, и его шатер стоял точно на том же месте, где находилась наша палатка. И вот после того как раскинули шатер, поставили вокруг отборные войска, в караул назначили самых зорких часовых и привели оседланного скакуна, бей снял саблю и парадный машлах, улегся на ковре, положив кошелек под голову, помолился Мухаммеду и уснул, вверив себя Аллаху и его пророку.
Проснулся бей на рассвете; ночь прошла спокойно, пи разу в лагере не прозвучал сигнал тревоги; каждый воин был на своем посту, каждая вещь находилась на своем месте, кроме сабли, машлаха и кошелька - они исчезли.
Бей два раза хлопнул в ладоши, и вошел его приближенный раб, но тут же в изумлении отпрянул от своего властелина: ведь он видел своими глазами, как за час до восхода солнца бей выехал из лагеря верхом на коне и еще не возвращался.
Слова раба насторожили бея, а что, если конь разделил участь сабли, машлаха и кошелька? Раб кинулся к лошадям и спросил у конюха, где любимый скакун бея; тот ответил, что, после того как бей трижды хлопнул в ладоши, как было условлено, он подвел ему коня, бей сел на него и скрылся в пустыне и пока не возвращался.
Сперва бей хотел отрубить головы часовому, рабу и конюху, но, поразмыслив, решил: это не вернет ему ни саблю, ни машлах, ни кошелек, ни коня, и раз уж обманули его самого, то сам бог велел обмануть существа низшего порядка - часового, раба и конюха. Он размышлял три дня и три ночи, пытаясь понять, каким образом произошла эта кража, потом, видя, что напрасно теряет время, решил обратиться к самому вору - узнать у него правду; он велел объявить во всех окрестных племенах: если Салем захочет передать ему или сам расскажет о дерзкой краже, которую он совершил, бей не только не накажет его, но и наградит тысячей пиастров (триста французских франков); он дал слово мусульманина - а на Востоке это слово свято,- что, поведав ему все об обстоятельствах кражи, Салем останется на свободе и сможет уйти.
Салем не заставил себя долго ждать. В тот же вечер к шатру бея явился араб лет двадцати пяти - двадцати шести, небольшого роста, хрупкого телосложения, с живыми глазами и дерзким видом, одетый в синюю полотняную рубаху, и заявил, что готов сообщить его милости интересующие его сведения. Бей, человек слова, принял его, как и обещал, и вновь посулил тысячу пиастров, если тот скажет правду; Салем объяснил, что пришел сюда не из корыстных побуждений, а приняв вежливое приглашение столь могущественного владыки. Желая быть во всем точным, он попросил разложить предметы на свои места, приказать часовому пропустить его, а конюха - привести коня, как в ночь кражи. Бей счел эту просьбу вполне справедливой и повесил на столб, поддерживающий шатер, другую саблю, бросил на диван другой машлах, положил под ковер другой кошелек, велел оседлать другую лошадь и лег, как в ту ночь, когда Салем нанес ему первый визит, с той только разницей, что сейчас он смотрел во все глаза, стремясь ничего не упустить. Все встали по местам, и на глазах многочисленных зрителей началось представление. Салем отошел от шатра шагов на пятьдесят; снял рубашку и привязанные к ней шнуры и зарыл их в песок, чтобы они не стесняли движений. Потом он лег плашмя п пополз, как змея, так, что его смуглое тело наполовину зарывалось в песок. Время от времени, же- лая придать происходящему большую достоверность, он озирался, будто боясь быть замеченным или услышанным, затем, удостоверившись в том, что все спокойно, продолжал медленно и бесшумно продвигаться вперед. Достигнув шатра, он просунул голову под полог, и паша, не заметивший, чтобы шатер шелохнулся, неожиданно увидел перед собой устремленные на него горящие, как у рыси, глаза. Сначала он испугался, поскольку был не готов к этому вторжению, но, вспомнив, что это лишь игра, продолжал лежать неподвижно, будто спит. Осмотрев шатер, Салем исчез, и наступила тиши- па, только слышно было, как скрипит песок под ногами часового. Внезапно что-то темное возникло на пути света, лившегося из отверстия вверху шатра, через которое проникала ночная прохлада; по опорному столбу, как тень, соскользнул человек и очутился у изголовья ложа бея; он встал на колено и, опершись на левую руку, прислушался к дыханию якобы спящего владыки, а в правой руке у него поблескивал короткий кривой кинжал. Бей почувствовал, как на лбу у него выступил холодный пот, ибо он понимал, что его жизнь сейчас в руках того, за что голову он обещал награду в тысячу золотых цехинов. Но тем не менее он продолжал играть свою роль в этой странной комедии; дыхание его оставалось спокойным, сердце билось по-прежнему ровно - он ничем не выдал своего страха. В это мгновение, когда все словно замерло, бею показалось, что под его изголовье скользнула чья-то рука, по если бы он спал, то не заметил бы этого движения, настолько неощутимым оно было.
Салем бесшумно поднялся, не спуская глаз со спящего; только в левой руке, прежде пустой, он теперь держал кошелек.
Затем он взял кинжал и кошелек в зубы, пятясь, отошел к дивану и, все так же неотрывно глядя на бея, взял машлах, медленно надел его, протянул руку, снял саблю, повесил ее на пояс, обмотал вокруг головы и талии два куска кашемира, служившие бею тюрбаном и поясом, смело вышел из шатра, поравнялся с часовым, который почтительно с ним раскланялся, три раза ударил в ладони, чтобы привели лошадь; предупрежденный конюх повиновался этому приказу. Салем взлетел на коня и подъехал к шатру, где стоял полуодетый бей.
- Суэцкий бей,- сказал Салем,- вот так я поступил четыре дня назад, чтобы завладеть твоей саблей, машлахом, кошельком и конем. Теперь я получил сполна: вместо тысячи пиастров, что ты мне обещал, я уношу сегодня саблю, машлах, кашемиры, кошелек и лошадь, которые стоят около пятидесяти тысяч.
С этими словами он пустил лошадь бея в галоп и исчез, как тень, в ночной мгле, в бескрайних просторах пустыни.
Бей велел передать ему, что назначает его кашифом своей гвардии, но Салем отказался: он предпочел быть владыкой пустыни, нежели невольником в Суэце.
- Вот,- продолжал Бешара,- что произошло между Суэцким беем и вором Салемом. Берегите свои сабли, машлахи, кашемиры и кошельки, так как сейчас мы находимся в тех местах, где случилась эта история.
