— Бойцовский кот.

— Бойцовский клуб, а бойцовый кот, — поправил собеседника Валерий Николаевич, сидя на подоконнике, взобравшись на него вместе с ногами, и выпуская дым в приоткрытое окно. Подоконник был широкий, построенный вместе с домом много лет назад, когда квартирный вопрос решали с размахом и Сталинки еще в Хрущевки не превратились. Гостеприимный такой подоконник получился, почти как хозяин. При желании Мухин мог бы на нем, и поспать, вытянувшись рядом с котом, который часто грелся на солнечном подоконнике. А, если хозяина с котом согнать, то место хватило бы и для габаритного гостя, давившего задом кухонную табуретку.

— А ты прав Боб, вот стал тебе про киллера рассказывать, и сходство заметил. Бойцовый кот капрал Гаг и киллер Саша. Вроде Саша профессионал, но что-то такое есть в глазах, неопределенность какая-то, неуверенность. Чертики так и прыгают. Выдернули его из 90ых годов, к нам сунули, цели показали и вперед. Вот парень и растерялся.

— Сядь Муха за стол, не маши крыльями под окном, дым все равно сюда сквозняком тянет, а тебя просквозит, простынешь, — сказал Боб, давя свой окурок в пепельнице на столе. Пепельница стояла рядом с тарелкой гостя, на которой кучкой громоздились рыбьи кости. Судя по челюстям с зубами, этот пазл был недавно рыбьей головой.

— Мне и тут нормально, — отозвался Мухин, напоминающий не муху, а скорее кузнечика с острыми коленками, выпирающими из домашнего трико, — Вот и не знаю, что мне теперь делать Боб….

— Не знаешь что делать, не делай ничего.

— Но как же, Берик? Его же вытаскивать надо.

— Тебе его не вытащить, — грустно, но как-то отстраненно ответил Боб, более известный прихожанам как отец Василий. Надо сказать, что глаза у него давно уже стали грустными и какими-то больными, хотя улыбался он довольно часто, и встрече со школьным другом был всегда рад. Только глаза его радоваться разучились, и смеяться, и чудить…Ах, как они чудили по молодости когда втроем, третьим был Поляк, на мотоцикле «Урал», принадлежащему Поляку, пытались речку перепрыгнуть. Боб совершенно безбашенный, со ртом, разорванным улыбкой, с бешенными лихими глазами и волнистым чубом, раздуваемым ветром, сидел за рулем и выжимал из многострадального «Урала» все, что есть, до последней капли. Как пахла ночная степь, как оглушительно орали сверчки, но три пацана на мотоцикле орали еще громче.

— Боб! Ты чего? Мы же разобьемся на хрен!

— Не ссы Муха! Перелетим! Надо только верить!

Перелететь они, конечно, не перелетели, плюхнулись на мотоцикле аккурат посередине речки, благо там речка узкая была — метров пять всего. Несмотря на недолет, все остались живы и здоровы. «Урал» только на ездоков обиделся и заглох в речке надолго, его потом Поляк неделю завестись уговаривал. И генератор сушил, и катушки там какие-то менял. И Боб, будучи тогда не семинаристом, а студентом Томского института радиотехники помогал Поляку его реанимировать. Но вот этот чумной совершенно взгляд, и эта убежденность Боба, что нужно только верить и все получится, навсегда остались у Мухина в памяти. А Валера тогда не поверил, может потому они и не долетели…А Боб всегда верил. Верил, что его пьяным менты не загребут, и они мимо проходили. Верил, что со средненьким аттестатом сможет поступить не в самый простой институт, и поступил. Потом Боб поверил в Бога и ушел в церковь, а любимая девушка поверила в Боба, бросила консерваторию и стала его попадьей, и нарожала ему пятерых детей. И сейчас Мухин ждал от старого друга не совета, и поддержки, а этой вот его веры, что все будет хорошо, все уладится. Ждал и не находил…По уставшим и грустным глазам друга, в которых кажется, вместилась вся скорбь мира, он видел, что тот больше не верит..

Нет, Мухин никогда бы не спросил у Боба, верит ли тот по-прежнему в Бога, в людей больше не верит. В мелких, подленьких, со своими одинаковыми, серыми и мелкими грешками, порождаемыми жадностью, завистью, глупостью. И не ждет он от этих людей добрых и бескорыстных поступков, веры в любовь и Бога, и вообще ничего хорошего не ждет, кроме как покаяния в своей глупости и грехах. И то случается все реже. Покаяние искреннее случается все реже. Нет. Боб никогда не рассказывал про то, что ему говорят на исповедях, но по косвенным оговоркам, Мухин понимал, что от этих исповедей крокодил бы в уныние впал, а не то, что человек с тонкой душевной организацией.

— Ну, сам посуди Муха, доказательств у тебя никаких…кишки к делу не пришьешь? На них не написано, что они покойного адвоката? Нет. А если ты еще сделаешь глупость и покажешь им свой фильм «Вскрытие пришельца», который вы с Бериком Спилберговичем снимали, то заработаешь не Оскар, а как минимум соучастие. Поэтому, мой совет — Не жужжи…

— Ты как её привязывал?

— Крепко.

— А чего она тогда оторвалась?

— Вот сам бы и привязывал, — процедил сквозь зубы Чума и сплюнул, стараясь попасть плевком за границу аномалии. Слюна, достигнув асфальта на дорожке, пролетела сквозь него и пропала.

— У меня предложение, — сказал Сергей, — давай камеру к палке привяжем и в аномалию сунем? Пусть она снимет, что там внутри происходит.

Василий призадумался. Предложение интересное. Только вот фотоаппарат надо нормально на палке зафиксировать, чтобы не получилось как с кошкой. Стоило им только кошку туда бросить, так в руках дернуло, словно не кошка на том конце веревки висела, а как минимум сенбернар килограмм на шестьдесят.

— А если фотик сломается?

— Твой фотик, тебе и решать, — равнодушно пожал плечами Сергей. На его взгляд устаревшая пятимегапиксельная модель давно свое отслужила.

— Уговорил. Только я сам его привязывать буду, — сказа Василий искоса поглядывая на товарища. Но закрепить фотоаппарат на ветке, чтобы он не крутился, не вращался и был намертво зафиксирован, оказалось весьма непросто. А просто невозможно при помощи остатка бельевой веревки, поскольку острых углов и каких-то выпуклостей за которые можно было примотать, он не имел. Вот если бы был скотч…Но скотч найти на дачах было так же нереально, как снега в Африке. Проволоку бы тонкую, да за ушко куда ремешок крепится? Опять-таки, где взять проволоку?

— Проволоку бы…., - задумчиво произнес Василий. рассматривая старый фотоаппарат.

— Эх, ты! Проволоку! Дай сюда!

Чума отобрал у Васи камеру, отстегнул ремешок, сделал из него петлю, обвязал петлю вокруг ветки, в том месте, где сучок выпирал, и пристегнул ремешок опять к фотоаппарату.

— Видишь? Вот так надо!

Камера держалась, только ветку нужно было держать прямо, чтобы она не переваливалась и объектив на сучок не попадал. Конструкция вышла хилая, но при известной сноровке вполне работоспособная.

— А не оторвет?

— Да кто ж его знает?

— Сколько метров записи осталось?

— Сто с чем-то мегабайт.

— Не густо. Минут на пять хватит. Да нам впрочем, уже снимать нечего…, - вздохнул Василий.

— Ну не скажи…Можно еще проверить как аномалия отреагирует на воду или например огонь? Поджечь что-нибудь и туда закинуть.

— Ладно, давай попробуем и так…

Полухин взял в руки ветку с привязанным фотоаппаратом и поводил ей из стороны в сторону, приноравливаясь, и представляя как он будет снимать. Камера держалась. Тогда резко дернул на себя, имитируя, если чего-то там застрянет. Фотик дернулся и прижался объективом к сучку. В принципе пойдет, не будет же он сразу его выдергивать? Что-то снять шанс был. И тогда без долгих раздумий Василий поправил камеру, включил запись, и медленно стал погружать ветку по ту сторону. Ветка спокойно и без усилий погрузилась в пустоту.

С замиранием сердца парни выждали секунд тридцать, потом Полухин нежно потянул ветку назад. Она так же спокойно вышла обратно.

— Входит и выходит. Замечательно выходит! — радостно засмеялся Сергей, наблюдая с каким напряжением ботаник держит ветку, словно тигра кормит, который вот-вот на него кинется.