– Ну, ты еще не настолько стара, чтобы говорить такие вещи. Вот подожди, доживешь до моих лет. Тогда все будет так просто, ты и представить себе не можешь. Значит, ты бывала в том баре?

– Да, заходила иногда с девчонками, честолюбивая молодая культистка, любительница дешевого вина.

– Некоторые вещи с годами не меняются, – улыбнулась Зизи.

– Ты права. Подозреваю, что у него возникли ко мне какие-то чувства, так он смотрел на меня иначе, чем на других, а когда наши взгляды встречались, он никогда не отводил глаза первым. А я сидела и болтала с разными мужчинами, которые подходили познакомиться, и периодически посматривала на Люпуса. Любовь питается ревностью – так он сам сказал мне однажды. А еще он сказал, что, работая в трактире, часто видел это. Короче, как-то раз он помог мне подняться с пола, принес большую кружку воды и подождал, пока я протрезвею. У него были такие милые глаза – как у волчонка.

– Дорогая, как это романтично! Ты облевалась, а он помог тебе умыться.

– Зизи, заткнись! Все было совсем не так – нам было весело. А еще мы много развлекались друг с другом, и это тоже было приятно. До Оледенения можно было уходить в степь или в лес на многие мили от города. Мы ставили где-нибудь палатку и проводили долгие летние вечера в объятиях друг друга. Иногда мы уходили подальше от моря, туда, где озера, удили рыбу, жарили ее на костре. Я ставила силки на зайцев, а иногда пользовалась его луком и стрелами, чтобы завалить оленя. Мне нравится наш остров, наш Й’ирен. Здесь можно чувствовать себя так, словно ты один на свете. Иногда мы любили друг друга по четыре раза в день.

– Хватит. А то я буду завидовать. Надо выпить, и мне плевать, что еще рано. – Зизи встала, подозвала молодого официанта и приказала ему принести виски к ее кофе. Усевшись снова, она сделала Беами знак продолжать. – Первый раз за год слышу историю о чем-то похожем на любовь.

– Короче, я была старше на два года. Он был податлив, наверное поэтому нам было так хорошо вдвоем. Мне иногда надо было кем-то верховодить, а он терпеть не мог принимать никаких решений. А еще мне часто хотелось поделиться с кем-то своими неприятностями, а он любил слушать.

– И чем все кончилось? – спросила Зизи. – Все у вас было славно, но из-за чего-то вы все же расстались?

– Армия, – объяснила Беами. – Он хотел поступить в Ночную Гвардию, а я хотела остаться тут и продолжать работу. В империи редкая женщина представляет собой что-то сама по себе, а мне тогда казалось, что реликвии способны дать мне такую возможность. Я не хотела жертвовать своими занятиями ради кого бы то ни было. Мы начали ссориться, стали вытворять такие вещи, ну, знаешь, бесили друг друга, делали так, чтобы каждый хотел другого больше. Он обещал, что будет часто писать, и сначала я действительно получала длиннющие письма, по нескольку страниц каждое, потом они стали все короче и короче и наконец превратились в записочки. Вскоре и они перестали приходить.

– Ну вот, – объявил внезапно проснувшийся Римбл, на которого к тому же напала болтливость, – теперь ты разбиваешь мне сердце. Я написал бы об этом стихи, да ведь ты подотрешь ими задницу. – И он принялся теребить золотые кисточки, свисавшие с края его маски.

– Твои стихи даже на такое простое дело не годятся, ты, кретин поганый, – объявила Зизи, а Беами расхохоталась.

Как будто используешь реликвию, чтобы проложить путь назад, в свое прошлое.

Вот она, редчайшая возможность, шанс, который дается немногим. Беами не помнила, когда она в последний раз переживала подобное: страх выжигал ей внутренности, ее беспокоило, хорошо ли она выглядит, свежее ли у нее дыхание, не слишком ли резкие, в конце концов, подобрала она духи. Ее волновало, как он относится к ней теперь, спустя годы: по-прежнему или иначе? Глядя в зеркало, превратившееся для нее в орудие самоанализа, она отмечала изменения, привнесенные возрастом. И все же она была еще молода. Ведь не века прошли с их последней встречи.

Надев свой самый лучший наряд – темно-красное платье с черной шалью, образ, который в Виллирене не выходил из моды уже пару лет, – она ждала. Ждала его.

Беами оглядела свою комнату. В ней было полно дорогих вещей: резное красное дерево с другого острова, тончайшей выделки ковры и занавеси, украшенные орнаментами племен, о которых здесь никто не слышал, безделушки, неведомо как называвшиеся и для чего предназначенные, хрустальный консольный столик. Роскошь служила здесь демонстрацией богатства ее мужа, но ее заботило не это. Более глубокое чувство ослабило ее связь с вещами.

О чем я думала, приглашая его сюда?

Отопительная система снова зашлась в сиплом кашле, где-то попало в трубу огненное зерно. На улице мело, снег привлек ее внимание, и она подошла к окну взглянуть на внешний мир. Люди еще не попрятались по своим домам, напротив, укутанные в меха, они сновали взад и вперед по улицам, занимаясь своими делами: кто-то продавал биолюмы, торговцы спешили на ирен, телеги и фиакры стучали колесами по мостовым.

А вдруг Малум раньше времени вернется домой?…

Сейчас Малума не было, но ведь это, в конце концов, дом их семьи и его собственность. Хотя, с другой стороны, чего она так боится? Можно подумать, она уже с головой запуталась в сетях любовного романа, а не готовится исследовать свои былые эмоции, к которым она не возвращалась много лет, которые пыталась забыть. И все же, что ни говори, отдаться этому давно не испытываемому волнению было приятно. Снова начать чувствовать с такой силой – просто начать чувствовать. Это было похоже на игру, и ей показалось, что она вот-вот лопнет от нетерпения.

А может, это просто похоть? Она понадеялась, что нет.

Стук в дверь.

Она застыла на месте, но скоро поняла, что отвечать придется самой. Спустившись вниз и часто дыша, она открыла дверь одному из наемников Малума.

– Прошу прощения, мадам, – пророкотал плечистый громила в толстом плаще и с голой, как колено, головой. – Тут к вам военный. Говорит, ночной гвардеец.

– Да, все верно… Я его жду. Это касается разработки новых методов защиты. – Она совсем забыла про этих типов. А что, если они донесут обо всем Малуму? Нельзя, чтобы он ее в чем-нибудь заподозрил, а значит, надо вести себя спокойно.

– Хорошо. – Охранник сделал жест куда-то в сторону.

Один миг, и Люпус уже стоял перед ней, озадаченно глядя на громилу, которого он только что обошел. На нем была форма ночного гвардейца, вся черная, не считая едва заметных узоров декоративных швов и золотой имперской звезды на груди. Только теперь Беами поняла, как он возмужал.

Она впустила его в дом и заперла за ним дверь.

– Давайте пройдем в кабинет и продолжим обсуждение там. – Она сказала это громко, чтобы громила за дверью слышал, и Люпус, судя по его лицу, понял зачем.

– Ведите. – Люпус эксцентрично взмахнул рукой, подыгрывая ей.

Сердце Беами билось так, что едва не выскочило из груди, пока они шли по коридору и входили в подвальную комнату, где она занималась исследованиями культистских технологий.

Там она зажгла три фонаря – на ощупь, наизусть зная расположение всех вещей, – но все же едва не опрокинула один из них, так она волновалась. Любому чужаку эта комната должна была показаться огромной свалкой, скоплением любопытных, но непонятных для непосвященного деталей. Однако она годами изучала и описывала эти предметы, систематизировала их, проводила с ними опыты, сначала одни, потом другие, непрерывно гадая, суждено ли ей раскрыть загадку какого-нибудь инструмента древних и не закончится ли это ее смертью.

Она отодвинула в сторону реликвию бротна – большой разлапистый конус с завивающимися проволочными усиками на вершине.

– Что это? – спросил он.

– Проект, который я делаю для каменщиков и архитекторов, – объяснила она, дивясь тому, зачем они тратят время на разговоры о ее работе. А сама уже рассказывала ему, что нашла способ обращать камень в пыль мгновенно и что ее идея заинтересовала городских чиновников и бизнесменов. В то же время она чувствовала, как у нее пересыхает во рту и нервы берут свое.