- Но ты все-таки ела это.

- Только для того, чтобы как-нибудь убить время. И, в конце концов, не умирать же мне с голоду на высоте девять километров над землей. Все, я пошла в душ, а ты пока посмотри список галерей. Вот он. - И она протянула Сорину блокнот, где красивым почерком были написаны несколько названий.

Из четырех галерей, которые так или иначе могли заинтересовать любовников, больше всего Андрею понравилась одна, директором которой, судя по записям Люси, был некий герр Рахлин. Если имена других владельцев звучали абсолютно по-немецки и ничего не могли сказать Андрею, то фамилия «Рахлин» вселяла в него смутную надежду на встречу с бывшим соотечественником. «А раз так, - подумал Андрей, - значит, и торговаться будет легче, значит, и бюрократических проволочек будет меньше. Конечно, шанс, что нас опять кинут или попытаются это сделать, весьма велик: ведь наши соотечественники славятся такого рода демаршами. Однако мудрость приходит с опытом, и так просто я им в лапы не дамся. А говорить на родном языке все же приятней».

- Люси, - крикнул он девушке.

- Да, - отозвалась подруга, выходя из ванной.

- Что ты знаешь о галерее Рахлина?

- Рахлин? Дай-ка вспомнить… А, ну да, Рахлин, мы же говорили в Лондоне. Это какой-то бывший русский.

- Я думаю, что скорее нынешний еврей, - парировал Сорин.

- Еврей, татарин - какая разница? Для нас вы все - русские, вы же выходцы из России.

- Ну-ну, извини.

- Толком я ничего не знаю. Галерея у него года четыре, хотя не поручусь за точность. Занимается он, по-моему, всем: знаю, что иконами, знаю, что авангардом. Про авангард мне сказали друзья в Лондоне. А почему ты выбрал именно его?

- Видишь ли, мне приятнее говорить с соотечественником на родном языке, чем на английском с немцем.

- Да, но все ваши, как правило, скрытые мафиози.

- Не преувеличивай, дорогая, - сказал Сорин. - Кроме того, не забывай, что и мы не очень в ладах с законом, не так ли?

- Ты хочешь прийти к нему с картинами?

- Зачем же, - удивился Андрей, - мы отнесем ему фотографии. У тебя ведь есть камера?

- Конечно, - ответила Люси.

- Будь добра, одолжи ее мне.

Он быстро распаковал короб с картинами и, только приготовившись к съемке, вспомнил:

- Боже мой, они ведь все записаны! Сколько потребуется времени, чтобы смыть всю эту мазню?

- Какой ты грубый, - обиделась Люси. - Мое бессмертное творчество называть мазней! Ну, я думаю, около дня.

- Тогда приступай, пожалуйста, немедленно.

- А ужин?

- Ах да, обед… Хорошо. Отправимся сейчас поесть, потом вернемся в номер, и ты займешься отмывкой. А я пока проведаю мистера Рахлина.

- Один?

- Налегке. Отчего бы и нет?

Они быстро нашли какой-то рыбный ресторанчик, перекусили на скорую руку, с удовольствием выпили по кружке пива, Люси побрела в гостиницу, а Сорин взял такси и поехал на встречу с владельцем галереи.

Минут двадцать таксист нарезал пространство Берлина на ровные квадратные ломти, после чего остановился возле современного здания из стекла и бетона, одного из тех многочисленных гигантов, полужилых, полуофисных, в изобилии возникших в Берлине за последние восемь лет. Андрей расплатился и покинул автомобиль.

Большая стеклянная дверь «Fine Art Gallery» оказалась запертой, но возле нее к стене был прилеплен маленький ящичек-домофон. Собравшись с духом, Сорин нажал кнопочку.

- Was wollen Sie?[10] - произнес женский голос.

- Э-э… Is it gallery?[11] - спросил Андрей, сразу переходя на английский язык.

- Да, галерея, - ответила невидимая секретарша, также переходя на понятный посетителю язык. - Что вам угодно?

- Я хотел бы переговорить с господином Рахлиным.

- По какому вопросу?

- По вопросу картин, разумеется, - ответил Сорин, начиная раздражаться на то, что какая-то неизвестная немка держит его перед запертой дверью.

- Откуда вы? - продолжала свой допрос секретарша.

- Послушайте, мисс, - произнес Сорин, - я очень рекомендую вам впустить меня потому, что, если господин Рахлин узнает о том, какие картины я хочу предложить и какие по вашей милости он может упустить, поскольку я отправляюсь в другую галерею, боюсь, что вы не останетесь на этом теплом месте.

- Входите, - сказала немка металлическим голосом, и Сорин толкнул стеклянную дверь.

До сих пор Андрею не приходилось бывать в художественных галереях Запада, однако пространство, открывшееся перед ним, полностью соответствовало тем образам, что рисовались в его мозгу: небольшой холл, устланный серым ковровым покрытием, две хромированные вешалки на множество рожков справа, а слева - небольшое офисное помещение, отделенное от основной части галереи стеклянными раздвижными панелями. Там за матовым стеклом видны были шкафы и полки с каталогами и книгами, журнальный стол, диван, компьютер и неясные мелькающие тени двух или трех человек. Впереди, убегая от Сорина вдаль, простиралась анфилада, выстроенная из специальных экспозиционных щитов так, чтобы делить единый вытянутый в глубину зал на множество небольших и вполне уютных помещений. Сделав несколько шагов вперед, Сорин успел заметить вдалеке какие-то скульптуры, стоящие на небольших подиумах почти на полу, яркие живописные полотна и ряд фотографий, напомнивших ему работы Родченко.

Вглубь он пройти не успел, поскольку из-за стеклянной перегородки навстречу ему выскочила, видимо, та самая немка, с которой он только что беседовал по домофону.

- Здравствуйте, - сказала она, отпуская Сорину дежурную и несколько холодноватую улыбку. - Как вас представить?

- Передайте господину Рахлину, что с ним хочет переговорить коллекционер из России, - сказал Андрей.

- И все? - удивилась немка.

- И все. Скажите ему также, что у меня есть интересные произведения художников начала двадцатого века. Возможно, они заинтересуют господина Рахлина.

- Одну секунду, - и она вновь скрылась за перегородкой.

Секунда растянулась минуты на три. Сорин услышал короткий диалог, смутно доносящийся из офисного пространства, и, наконец, к нему вышел господин лет шестидесяти, повадками и одеждой скорее напоминавший крупного теневого дельца конца семидесятых годов, чем современного западного торговца произведениями искусства.

- Я вас слушаю, - сказал господин по-английски, с чудовищным акцентом, не представясь.

- Вы - мистер Рахлин? - продолжил по-английски Сорин.

- Он самый.

- Тогда, вероятно, вы говорите по-русски, - сказал Андрей, переходя на родной язык.

- Говорю. Так что у вас?

- Не могли бы мы говорить не на проходе? - спросил Андрей.

- Хорошо, пройдемте в офис, - пожал плечами Рахлин. - Прошу.

И Андрей вошел в деловую часть галереи. Там действительно располагалось несколько мягких уютных диванов, небольшой журнальный столик, на котором стояла массивная хрустальная пепельница, а в углу высились три шкафа со справочниками и каталогами по искусству. Андрей уселся, Рахлин же продолжал стоять, пристально глядя на пришедшего.

- Так что же вас привело ко мне? - спросил он.

- Понимаете, - сказал Сорин, - по воле обстоятельств в моем распоряжении оказалось несколько картин, в частности Марка Шагала, Василия Кандинского.

- Набор превосходный. А кто подтвердит, что это подлинные вещи?

- Еще в Москве я показывал их экспертам, - ответил Сорин. - У них работы не вызвали сомнений.

- Кто же их смотрел?

- Свидерская.

- Вот как? - поднял бровь Рахлин. - Сама Свидерская? Это серьезный эксперт.

- Да-да, именно она. Хотя, конечно, документальных подтверждений у меня нет, но я надеялся здесь, в Европе…

- А как к вам попали картины? - прервал Сорина Рахлин.

- Это долгая история, мне не хотелось бы занимать ваше время. Скажем, они мои.

- Контрабанда?

- Ну, до некоторой степени. Вы же знаете российские законы.

- И что вы хотите?

- Как и все, - улыбнулся Сорин, - продать.

- Молодой человек, - начал Рахлин, - я бизнесмен честный и не связываюсь с контрабандой.