Состояние шаха ухудшалось, и три недели спустя, 18 октября, доктора Кина опять вызвали в Мексику. Теперь шах сказал Кину, что у него была лимфома56 и что группа французских врачей лечила его в течение ряда лет, однако это оставалось секретом. Об этом знали лишь немногие люди, близкие к шаху, в частности его жена. Поразительно, но никто в Соединенных Штатах, ни в правительстве, ни вне его, не имел никакого представления о том, что шах болен. Кин немедленно проинформировал медицинского сотрудника Госдепартамента о том, что шах страдает злокачественной лимфомой, осложненной, возможно, внутренним обструктивным заболеванием, вызвавшим желтуху. Кин сказал, что для лечения при наличии времени можно сформировать медицинскую бригаду, чтобы лечить шаха в Мексике, однако ему лучше было бы приехать в Нью-Йорк. Кин также проинформировал Джозефа в Нью-Йорке, а я затем распорядился, чтобы Джозеф позвонил по телефону Ньюсому и проинформировал его о том, что серьезность медицинских проблем шаха дает аргумент в пользу его немедленного приезда в Соединенные Штаты и что я буду готов договориться с какой-то из нью-йоркских больниц.
Президент Картер и его советники рассмотрели эти факты на заседании 20 октября. Сайрус Вэнс в своих мемуарах «Трудные решения» писал: «Мы вплотную столкнулись с необходимостью решения, когда соображения обычной благопристойности и гуманности необходимо было сопоставить с тем возможным вредом, который мог быть причинен персоналу нашего посольства в Тегеране». После детального рассмотрения президент Картер объявил, что шаху будет разрешено приехать в Нью-Йорк для «диагностики и обследования по гуманитарным соображениям».
Премьер-министр Базарган был лично уведомлен поверенным в делах США о состоянии шаха. Хотя иранские руководители предупредили, что пройдут враждебные демонстрации, они считали, что американское посольство будет в безопасности. Администрация также получила заверения от президента Лопеса Портильо, что шаху будет разрешено вернуться в Мексику после его лечения в Соединенных Штатах.
Затем 22 октября шаха проинформировали, что он может приехать в Соединенные Штаты. Однако правительство США по-прежнему не взяло на себя «официальной ответственности» за шаха. Когда его чартерный рейс приземлился в Нью-Йорке ранним утром 23 октября, его встретил Боб Армао, который далее проводил его в больницу Нью-Йорка, где Джозеф Рид организовал его госпитализацию под псевдонимом «Дэвид Ньюсом», что настоящий Ньюсом не посчитал особенно забавным, когда узнал об этом.
КРИЗИС С ЗАЛОЖНИКАМИ
Реакция на появление шаха в Нью-Йорке была приглушенной. Несколько сот протестующих, осуждавших шаха, провели демонстрацию около больницы Нью-Йорка, однако на них почти не обратили внимания. В Иране реакция была совсем иной. Несколько дней по всей стране шли мощные демонстрации, кульминацией которых было нападение на посольство США и захват 4 ноября более 70 американцев. То, что «студенты», удерживавшие посольство и заявлявшие, что они «следуют линии имама», требовали от имени аятоллы Хомейни выдачи шаха Ирану, чтобы судить его за его преступления в качестве цены за освобождение заложников, носило зловещий характер.
Аятолла получил в свои руки «событие», и вот-вот должна была начаться более радикальная фаза иранской революции.
Усилия Базаргана по освобождению заложников оставались безрезультатными; через два дня его правительство было распущено и заменено другим, более соответствующим по своей тональности антиамериканским и фундаменталистским взглядам Хомейни. Новый министр иностранных дел Абул-хасан Банисадр потребовал выдачи шаха, возвращения всех его богатств и прекращения американского «вмешательства» в дела Ирана в обмен на заложников. Администрация Картера отвергла эти требования, а затем начала наращивать экономическое давление на Иран с целью заставить освободить заложников.
14 ноября Банисадр выступил с угрозой отозвать все резервы Ирана со счетов американских банков, всего около 9 млрд. долл., если шах не будет немедленно выдан Ирану. Через несколько часов после заявления Банисадра президент Картер заморозил официальные иранские активы и депозиты как в Соединенных Штатах, так и в иностранных отделениях американских банков. На этот момент сумма кредитов, предоставленных «Чейзом» правительству Ирана, и других требований к нему составляла 366 млн. долл., однако мы также располагали их депозитами, составлявшими чуть более 509 млн. долл. Мы немедленно исполнили распоряжение президента; на следующий день мы объявили, что правительство Ирана находится в состоянии дефолта по своим обязательствам и осуществили зачет наших кредитов против иранских депозитов, а также погасили все наши требования об оплате к Ирану.
15 ноября я позвонил президенту Картеру и сказал, что ситуация достигла такого момента, когда частные граждане уже не имеют больше возможности справляться с ней. Я сказал, что шах, которому проводилась лучевая терапия по поводу рака, сознавал проблемы, вызванные его прибытием в Нью-Йорк, и считал, что через несколько дней достаточно окрепнет, чтобы быть в состоянии отправиться в дорогу. Я попросил президента направить в Нью-Йорк своего полномочного представителя, чтобы отрегулировать эту ситуацию. Президент отказался на том основании, что он не хотел выглядеть так, будто вынуждает шаха оставить Соединенные Штаты, поскольку это можно было трактовать как уступку давлению Ирана. Таким образом, несмотря на нараставший кризис, президент по-прежнему не желал брать официальную ответственность за шаха.
Две недели спустя, 30 ноября, эта история получила еще один странный оборот. Я собирался выступать с речью в Миннеаполисе, когда мне позвонил по телефону один из старших помощников Лопеса Портильо и проинформировал, что Портильо решил отменить выданное шаху разрешение на пребывание в Мексике после истечения срока его визы 10 ноября, поскольку присутствие шаха представляло собой угрозу национальным интересам его страны. Когда я спросил его, почему он позвонил именно мне, тот ответил, что Лопес Портильо был в негодовании от того, как администрация Картера реагировала на иранский кризис, и предпочел отправить это уведомление через меня, а не через Государственный департамент. Я отметил, что это внезапное изменение позиции Мексики носило очень неуклюжий характер, поскольку шах планировал вернуться в Куэрнаваку и другого места для возвращения у него не было. Он сказал, что решение было окончательным, и попросил меня передать это сообщение президенту Картеру, что я и сделал через аппарат Белого дома.
Отказ Лопеса Портильо сдержать свое обещание заставил президента Картера принять на себя ответственность за шаха и его передвижение. Вскоре после моего звонка в Белый дом, президент направил своего адвоката Ллойда Катлера в Нью-Йорк. С приездом Катлера я смог, наконец, полностью выйти из этой игры.
Последующая цепочка событий, произошедших с шахом: его госпитализация в Техасе, то, что с ним произошло в Панаме, а также его возвращение в Египет, где он умер в июне 1980 года, носит печальный характер. Роберт Армао оставался с ним до самого конца, однако все дальнейшие договоренности осуществлялись Белым домом Картера в качестве составной части усилий по освобождению американских заложников.
Моя последняя встреча с шахом произошла 23 октября 1979 г. - в день, когда он прибыл в Нью-Йорк. Я тайно прошел в больницу Нью-Йорка через задний вход, чтобы не встречаться с протестующими и с прессой. С ним были Фара Диба и его бывший министр финансов Хушанг Ансари. Мы обменялись с шахом лишь немногими словами; он явно был истощен и выглядел худым и бледным, страдал от сильных болей. Он пожал мою руку и поблагодарил за ту помощь, которую я предоставил ему в предшествующие месяцы. Я пожелал ему всего хорошего, мало что мог сказать ему вдобавок к этому - и после этого ушел.
ШАХ В РЕТРОСПЕКТИВЕ
