Народ пробуждается в буквальном смысле. Навстречу ему по широкой беломраморной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, шагает лейтенант Петров в одной майке с перекинутым через плечо белым вафельным полотенцем.

– Доброе утро! – приветствует он боевого товарища, позевывая во весь свой щербатый рот.

– Доброе, коль не шутишь! Ты не сдаваться идешь с белым флагом? – буркает в ответ Анатолий, слегка удивляясь такому вот небоевому прикиду товарища: «Как-никак, а это Кремль, Дворец съездов. А он тут гуляет в неглиже».

– Анатолий Николаевич! – не обращая внимания на недовольный тон капитана, доверительно обращается к нему Михаил. – Тут, кажется, такой сюжет заворачивается, мама не горюй! Наших отцов-командиров пригласили к самому… – и Михаил показывает глазами вверх.

– Бойцы гудят!

– Ладно, иди мойся! Аника-воин! – усмехается, несмотря на холодок в груди, капитан. – А то на завтрак опоздаешь!

– Какой уж тут завтрак, в Кремле-то? – полувопросительно, полуутвердительно добавляет Петров.

– Вот и я говорю! – неопределенно хмыкает Казаков.

А в зале все уже проснулись. Кто сидит прямо в камуфляже в шикарных креслах. Кто лежит. Ждут. Переговариваются. А поговорить есть о чем. Информация поступает разноречивая и разноплановая. Красавец мужчина подполковник Горчаков, молодцеватый и подтянутый, рассказывает сидящим рядом офицерам о своих вчерашних вечерних приключениях по дороге на базу:

– Иду по улице. Сплошным потоком тянутся к телецентру зеваки. С детьми, собаками, семьями… На углу толпа ротозеев. Чуть поодаль горят троллейбус и большой рекламный щит. С той стороны, навстречу, подтягивается зеленая колонна бронетехники. В пламени огня вижу, что от колонны отделяется «коробочка»[1]. Ствол пулемета опускается. И она дает длинную очередь над головами тусовщиков. Небо темное. И трассер прямо расчерчивает его.

Но ротозеи продолжают глазеть… Я чувствую, что следующую бронетранспортер даст совсем низко. Кричу им: «Ложись! Ложись! Детей куда тащите, придурки!» И точно. Только успеваю упасть на землю, как он дает. Крупнокалиберные пули стригут ветки молодых березок, вырубают из стволов куски и щепки… Народ как стая бросается врассыпную…

Анатолий слушает его рассказ и думает: «Да, это не девяносто первый. Тогда стрелять боялись. Теперь все изменилось. Народ озлоблен. И уже готов идти стенка на стенку!»

– Товарищи офицеры! – раздается впереди зычная команда.

Из боковой двери в зале появляются одетые в полевую форму отцы-командиры: Карнухин, Алексин, Мальцев. Они взволнованы. Доносят чудные новости и приказы, которые получили сверху. До Казакова, стоящего в толпе офицеров, долетают и падают в зал, как увесистые камни, громкие слова:

– В Москве мятеж!

Мятежные депутаты Верховного совета заняли Белый дом! Сделали из него штаб по борьбе с президентом. И объявили президента низложенным… Вчера в столице захвачена мятежниками мэрия. Затем они направились в Останкино…

Был бой. Есть убитые и раненые… Ситуация накаляется с каждым часом… Руководство приказывает нам выступить на защиту законной власти…

Мы от имени всей группы уверили президента, что готовы приступить к операции… Может быть, придется штурмовать Белый дом…

Последняя фраза утонула в дружном, недоуменном гуле.

– Опять нас подставили! – злится стоящий рядом с ним усатый, как морж, Степан Михайлович.

– Мы крайние! – громко, чтобы было слышно, басит здоровенный подполковник Грачухин.

– Даже Грачев попросил в ответ на приказание штурмовать, чтобы ему дали письменный приказ… А нас, как всегда, и не спрашивают…

– Подставят, а потом бросят на съедение, – выкрикивает кто-то из середины группы.

Все они грамотные люди. Многие с высшим образованием. И прекрасно понимают, кто кому реально в стране подотчетен и должен фактически подчиняться. И, проще говоря, выходит, что сегодня Россия парламентская, а вовсе не президентская республика.

– Боязно, однако! – шепчет про себя Анатолий. – Как бы не вляпаться. – И добавляет уже погромче: – Кто тут прав? Кто виноват? На одной стороне – Ельцин и его люди, министр обороны, начальник ФСО. Вся исполнительная власть. На другой – опять же вице-президент, спикер парламента, всенародно избранные депутаты. Пойди тут разберись.

– Без бутылки ну никак, – горько смеется Мишка Петров.

Народ угрюмо и упорно молчит.

Казаков не так давно вывел для себя, как ему кажется, простую, но очень эффективную формулу поведения в таких нестандартных ситуациях, которыми сегодня так изобилует их жизнь. Если не знаешь, как поступить, поступай по закону. Но сейчас закона нет. Одна власть поднимается на другую.

И тут ему в голову приходит спасительная мысль. И он озвучивает ее немедленно:

– А пусть конституционный суд даст нам разъяснение по этому поводу!

– Точно!

– Правильно!

– Это будет справедливо! – подхватывают его идею стоящие рядом офицеры.

А там впереди ее уже через минуту передает начальству подполковник Горчаков.

– Что делать будем? – Мальцев, командир группы, Герой Советского Союза, слегка растерян. Он совсем недавно призван из запаса. Его поставили во главе спецподразделения. На него надеются. Ему казалось, что он-то знает каждую мысль, каждое движение душ своих подчиненных. А тут такой конфуз. Народ против. Требует решения Конституционного суда.

Командир в нерешительности обращается к своим заместителям повторно. Карнухин вытирает платком вспотевший лоб. И отвечает:

– Надо звонить шефу!

Это значит: самому Барсукову. Коменданту Кремля.

После по-военному недолгих телефонных переговоров отцы-командиры сообщают кучкующимся в зале спецназовцам:

– Ребята! Кто пойдет с нами на встречу? Давайте отберем людей авторитетных и принципиальных.

Не проходит и получаса, как они уже шагают по длинным кремлевским переходам и лестницам. И, наконец, всей своей небольшой и молчаливой, только на ходу перекидывающейся односложными замечаниями группой прибывают в зал Совета безопасности России.

Несколько минут стоят в нерешительном ожидании, поглядывая на «советскую роскошь отделки». Все здесь просто и примитивно. Это уже потом, через несколько лет, когда Ельцин окончательно забронзовеет, этот зал, впрочем, как и другие кремлевские покои, будет заново отделан и обставлен – роскошно, по-царски. А пока – спартанская обстановка. И они профессионально осматривают ее, ожидая и не ожидая какого-нибудь подвоха.

Обычно офицеры группы, как и все сильные, тренированные люди со здоровой, отрегулированной психикой, радушны и добродушны. Но сейчас они угрюмы и настороженны.

Появляется Барсуков. В генеральском кителе с большими звездами. Здоровенный, спортивный, щекастый, но уже слегка зажиревший детина. Глаза круглые, навыкате.

Здоровается с этими суровыми, много чего в жизни повидавшими мужчинами:

– Ну что, товарищи командиры? Есть проблемы? – начальник охраны старательно прячет за улыбкой свою тревогу и раздражение.

Но и он как-то тушуется, когда после взаимных рукопожатий, отдания чести, прищелкивания каблуками командир группы, особо не выбирая слов, по-военному докладывает:

– Группа не хочет идти на штурм. Личный состав считает, что все происходящее антиконституционно. И для выполнения приказа нам нужно решение Конституционного суда!

Такого еще не было никогда. Скорее небо упадет на землю, чем советский офицер откажется от присяги. А тут приказ не какого-то абстрактного военачальника, а самого Верховного главнокомандующего.

Но они уже не советские «винтики и шпунтики». За эти годы многое изменилось. В том числе и их взгляды.

Барсуков некоторое время переваривает эту информацию, серея лицом, но быстро справляется и так же официально-сухо говорит:

– С вами хочет поговорить сам президент! Через несколько минут он будет здесь!

И действительно, через какое-то время к ним заходит личный телохранитель Бориса Николаевича Коржаков. Высокий, под два метра ростом, человек необычайной физической силы, с жестким прямоносым лицом. Бросается в глаза зачесанная волосами залысина и тонкие, поджатые губы. Он, в отличие от Барсукова, в штатском. И так до сих пор не приобрел дворцового лоска. И, судя по всему, так и не научится тонким византийским интригам при дворе нового президента.