соответствующих “литературных жанров”, введенная в качестве неотъемлемого элемента этих

ловких словесных ухищрений. Исходя из этого любое противоречие между двумя текстами

объясняется тем, что каждый из авторов различным образом выражал свои идеи и

представления, то есть прибегал в этих целях к своему собственному “литературному жанру”.

Такой довод, конечно же, признается не всеми, поскольку ему недостает весомости. Однако

сегодня еще нельзя сказать, что он отвергнут полностью и мы на примере Нового Завета увидим, как к нему, не стесняясь, прибегают в попытках объяснить откровенные противоречия в

Евангелиях.

Есть и еще один путь сделать приемлемым то, что логика отвергает в анализируемом тексте. Он

заключается в том, чтобы окружить текст апологетикой, которая отвлекает внимание читателей от

решающей проблемы — от истинности самого текста, и направляет их внимание на другие

проблемы.

К подобному способу прибегает кардинал Даньелу в своих рассуждениях о Потопе. Они

опубликованы в обозрении “Живой Бог” (“Dieu Vivant” [19]) под заголовком “Потоп, Крещение, Суд” (“Dйluge, Baptкme, Jugement”). Кардинал пишет: “Церковь издревле видит в теологии Потопа

образ Христа и самой Церкви”. По его мнению Потоп — это эпизод “огромного значения”, это

“суд, состоявшийся над всем человечеством”. Цитируя из “Homilies on Ezekiel” Оригена, о

“кораблекрушении всей Вселенной, спасенной в ковчеге”, кардинал Даньелу размышляет о

ценности числа восемь, “выражающего количество людей, спасенных в ковчеге (Ной, его жена, три сына и их жены)”. Он также по-своему использует мысли Юстина, записанные в “Диалоге”: “Они символизируют собой восьмой день, когда Христос восстал из мертвых” и “Ной, первенец

нового Мироздания, есть образ Христа, которому предстояло воплотить в жизнь предначертанное

Ноем”. Кардинал продолжает сравнение между Ноем, спасшимся в деревянном ковчеге, а также

— с одной стороны, водой, заставившей его поплыть (“вода Потопа, из которой было рождено

новое человечество”), и деревянным крестом — с другой. Он подчеркивает ценность этих

символов и делает вывод об огромной значимости, которую “таинство Потопа имеет для

укрепления духовности и веры”. Вот так.

О подобных сравнениях, преисполненных апологетики, можно говорить много. Нам же следует

помнить, что эти комментарии событий невозможно отстаивать как истинные факты — ни с точки

зрения их всеобщего характера (крупномасштабности, сравнимой с размерами Вселенной), ни с

точки зрения времени, которое отводит им Библия. Обращаясь к подобным комментариям, мы

попадаем в Средневековье. В те времена любой текст Библии надлежало принимать таким, какой

он есть. Об ином подходе, исключавшем соглашательскую позицию, не могло быть и речи.

И все же приятно сознавать, что эпохе насаждаемой темноты и невежества предшествовало

время, когда были живы и логические подходы. Здесь можно упомянуть позицию святого

Августина, проистекающую из его образа мышления, исключительно прогрессивного для его

эпохи.

Во времена отцов Церкви проблемы критического анализа текстов Библии, очевидно, все же

поднимались, поскольку святой Августин затрагивает их в своем послании N№82. Наиболее

показателен в этом плане следующий отрывок: “Ни к каким из Книг Писания я не относился с

таким вниманием и уважением, как к тем, которые называют “каноническими”, так что я твердо

верю, что при их написании их авторами не было допущено ошибок. Когда же мне в этих книгах

попадается положение, которое кажется противоречащим реальности, у меня нет сомнения в том, что или текст моего экземпляра ошибочен, или переводчик точно не придерживался

первоисточника, или же мне самому недостает понимания”.

Для святого Августина было непостижимо, чтобы Священный текст мог содержать в себе

ошибочные сведения. И когда ему попадались положения, которые, как казалось, противоречили

Истине, он тут же задумывался над причиной этого, не исключая гипотезы о том, что погрешности

эти исходили от людей. Тем самым святой Августин очень четко установил догму о

безошибочности первоначального текста.

Это — позиция верующего человека с критическим складом мышления. Ведь во времена святого

Августина такой вопрос, как противоречие между некоторыми Библейскими текстами и научными

знаниями, вообще не ставился.

Современные же специалисты имеют противоположные проблемы — с отстаиванием текста

Библии от любых обвинений в искажении событий. Так, отец Де Во в своем вступлении к Книге

Бытия объясняет причины, вынудившие его защищать тексты любыми путями, даже несмотря на

то, что они неприемлемы ни с научной, ни с исторической точек зрения. Он просит нас не

подходить к Библейской истории “согласно правилам исторического исследования, соблюдаемым

людьми сегодня”. Как будто могут существовать несколько способов написания истории. История, будучи рассказана с неточностями и искажениями — это признбет всякий — превращается в

исторический роман. Однако же этот комментатор Библии отвергает какую бы то ни было

проверку приводимых в Библии описаний на основе их сравнения с данными геологии, палеонтологии, древнейшей истории. “Библия не несет ответ ни перед одной из этих дисциплин, и если кто-то будет сопоставлять ее с данными этих наук, это приведет лишь к надуманному

противостоянию или искусственной гармонии” [20]. Можно указать, что автор в данном случае

размышляет по поводу тех мест в Библии, которые никоим образом не гармонируют с данными

современной науки, — по поводу первых одиннадцати глав. Тем не менее, несколько Библейских

описаний были в наше время подтверждены (в данном случае это эпизоды из времени

патриархов или, иначе говоря, Пророков). И отец Де Во не отказался привлечь эти современные

знания с тем, чтобы поддержать ими Библейские истины. “Тень сомнения, брошенная на эти

описания, должна уступить место благоприятному свидетельству о них истории и археологии

Востока” [21].

Иными словами, если наука полезна в таком деле, как подтверждение Библейских истин, она

призывается, “берется на вооружение”. Но если наука “аннулирует” Библейские описания —ссылаться на нее недопустимо.

Стремясь примирить непримиримое — теорию об истинности Библии с неправдоподобностью

некоторых фактов, приводимых в Ветхозаветных описаниях — современные теологи употребили

все свои старания на то, чтобы подвергнуть пересмотру классические концепции. Подробные

описания этих хитрых, пространно излагаемых, изощренных идей, выходят за рамки проблем, обсуждаемых в этой книге. Но для примера можно привести хотя бы работу О.Лоретца (1972) “Что

такое Библейская Истина?” (“Quelle est la Verite de la Bible?” [22]). Лишь один такой пример будет

достаточен, чтобы на его основании сделать вывод об отношении к науке в официальных кругах

Церкви. Итак…

Автор отмечает, что Второй Ватиканский Собор “так и не утвердил принципов, на основании

которых проводится разграничение между вымыслом и Истиной в Библии. И это невозможно в

принципе, поскольку Церковь не может устанавливать Истину или такие научные методы, на

основании которых можно было бы выносить принципиальные решения по такому вопросу, как

Истинность Писаний”.

Отсюда очевидно, что не Церкви судить о ценности научного метода как одного из средств

доступа к знаниям. Но дело здесь совсем в ином.

Это вопрос не теорий, а твердо установленных фактов. В наше время даже не нужно быть

слишком большим ученым, чтобы знать, что мир был сотворен отнюдь не тридцать семь или

тридцать восемь веков назад. И мы знаем, что человек появился на Земле отнюдь не в те

времена, на которые указывают все эти, несомненно ошибочные, Библейские генеалогии.