— Уже, — горько усмехнулась Мария. — Идут за данью. Прислали грамоту. Так что встречать придётся дорогих гостей.
— Воистину так… — помедлив, тихо сказал летописец. — Очень дорого гости сии обойдутся.
— … Почему я узнаю об этом только сейчас, Гучин?
Голос Бату-хана звучал негромко и ровно, но от каждого звука этого голоса Гучина прошибал ледяной пот.
— Он действует не так давно, о Повелитель! Притом поначалу он действовал очень скрытно, охотясь только на одиночных всадников и мелкие группы. Я не думал, что тебя заинтересует волк-одиночка, пусть даже и людоед…
— Ты потерял триста воинов, Гучин. Думаю, если бы не наше прибытие сюда, очень скоро ты оказался бы в осаде, как некогда сами урусы.
— Нет, о Повелитель! — с жаром возразил Гучин. — Я бы всё равно поймал его!
— Хорошо, оставим это. Ты должен был собирать с урусов дань. Где она?
— Здесь, здесь, о Повелитель! Всё в целости, ничего не пропало!
По знаку Гучина два здоровенных нукера вынесли большой сундук, откинули крышку. Бату-хан подошёл, задумчиво вынул бобровую шкурку. За ней чернобурую лису, потом связку куньих шкурок. Под ними внавал шли беличьи шкурки, мелочь.
— И это всё? С целого города и страны?
— Местный край разорён, о Повелитель, урусы ленивы… Да ещё пожар…
— Где золото и серебро, Гучин?
Теперь лицо Гучина приобрело зеленоватый цвет.
— У них больше нет серебра и золота, о Повелитель…
— Я не спрашиваю, что есть у них и чего нет. Я спросил тебя, где дань, Гучин-нойон?
Гучин-нойон понимал, что сейчас нужно сказать что-то очень умное и своевременное, но голова и язык отказали напрочь.
— Ну хорошо, вернёмся к разговору чуть позже, Гучин, — подытожил Бату-хан. — А пока всем коням сена…
— Сена тоже нет, джихангир! — неожиданно подал голос монгол в серой неприметной одежде. — Мы проверяли. Этот город пуст, как и его голова. Они не выходят из города, боятся коназа Мастислаба.
— Спасибо, Дэлгэр, — кивнул Бату-хан. — Это правда, Гучин?
Гучин-хан осел на пол.
— О Повелитель!..
Бату кивнул, и два здоровенных нукера взяли хана за руки, третий же накинул на шею удавку из тетивы. Бату-хан смотрел, как дёргается бездыханное, хотя ещё живое тело.
— Унесите и заройте. Дэлгэр!
— Я тут, джихангир!
— Придётся тебе заняться делами в городе. А коназом Мастислабом займётся Бурундай.
— … Давай, давай, не задерживай!
Гонта изо всех сил тянул коней под уздцы, выводя на крутой берег. Кони храпели, недовольные тяжестью воза. Ничего, ничего, кому сейчас легко…
Флегонт, а попросту Гонта Тихий напросился в оружный обоз не по своей воле. Как не по доброй воле пошёл служить татарам… Не откажешь, коли семейство твоё в руку взяли…
— Все, что ли? Поехали! — старший купчина махнул рукой, и оружный обоз тронулся, уходя в лес. Гонта на ходу запрыгнул в сани. Ладно, отсюда до Гомеля рукой подать. Сегодня вечером будем там. Кони резвые, не пожалел князюшка нынче, расщедрился — по три лошадки на воз! Оно и верно, кстати, так-то скорее товар доедет…
Гонта ехал и думал. Да, ему было о чём подумать. Чёрт дёрнул отправить тогда семейство в Киев… Думал, так безопаснее. А потом рвал волосы на себе. Да кто может нынче знать? Ведь в прошлый раз Чернигов так-то спалили, а Киев устоял.
Гонта вновь как наяву вспомнил те страшные дни, когда Киев стоял в осаде. Поседел тогда купчина черниговский Флегонт Тихий. Никто не выбрался из города, и думал он уже, что навсегда потерял ладу свою и ребятишек…
… Он явился под вечер, неприметный человек в небогатой дорожной одежде. Голь не голь, купец не купец. Вот только глаза у него были нехорошие, как у змеи.
«Привет тебе от Агафьи Ждановны, а равно и чад твоих, Флегонт Никитич»
Гонта судорожно сглотнул, боясь верить и одновременно ощущая, как поднимается в нём буйная радость. Живы… Неужто живы?
Вместо ответа протянул человек записку. Гонта дрожащими пальцами развернул, и увидел строки, нетвёрдой рукой жены написанные. Но сомнений не было, она!
«Чем отблагодарить тебя могу я за такую весть, путник?»
Но змеиный взор бесстрастен.
«Можешь, Флегонт Никитич. Отслужи службу нетрудную»
И враз опала радость. Понял купец, кто перед ним и что за службу сейчас потребует…
«Всё верно, купец» — угадал ход мыслей черниговца серый человек. — «Нужно мне ухо возле князя Михаила»
«Кто я, чтобы возле князя великого пребывать?» — ещё надеялся отклонить неизбежное Гонта. Но серый человек был неумолим.
«Можешь. А не сможешь, так извини. Стало быть, поблазнилось мне. И нет у тебя ни жены, ни детей…»
На этом месте кинулся Гонта на человечка, потеряв разум. И встретил внезапный и страшный удар в поддых. Очнулся уже на полу.
«Глупо, купец. Слушай же первое задание…»
Флегонт горько усмехнулся. Так и началась служба на поганых. Верно, первое время питал надежду он, что вывернется, а после падёт в ноги князю. Но после того дела, когда погибли шесть кметей дружины княжьей, и сам гонец, послание тайное везущий, понял несчастный черниговец — дорога назад закрыта.
Правда, и змееглазый не обманул. Вскоре после того вернул семейство, да ловко как — явился в дом якобы купец живым товаром, грек какой-то, и предложил выкупить семью у него. Разумеется, ничего не платил Гонта Тихий, но обставлено было всё достоверно. Поздравляли его друзья, хлопали по спине, и жена плакала навзрыд на плече, шалая от радости. И Гонта сдался. В конце концов, многие русичи служат. Вон воевода киевский какой человек, кремень был, и тот ныне у Батыя…
Деревья расступились, и открылось довольно обширное поле, прилегающее к деревушке-веси, растянувшейся поперёк проезжей дороги. Нахохлившиеся под шапками снега избы смотрели подслеповатыми окошками, затянутыми где бычьим пузырём, где провощённой холстиной. Здесь, под Гомелем, большинство селений уцелело, поскольку лишь случайные отряды монголов добирались до этих мест — путь орды пролегал южнее.
— Засада!!! — резанул по сердцу крик. Гонта схватил лежавшую наготове секиру, но выезжавшие со всех сторон всадники уже натягивали тугие луки, беря на прицел застигнутых врасплох обозников. Их было много, очень много, не меньше двух сотен.
— Эй, купцы честные! — раздался зычный голос, явно русский. — Бросайте-ка ваши ковырялки! Мы русских людей не бьём, коли они сами на рожон не лезут!
Конная стража заколебалась. Одно дело шайка лесных разбойников, а тут целое войско…
— Бросили разом, ну! — приказал всё тот же голос. Только тут Гонта увидел говорившего, высокого воина в русском островерхом шлеме и богатых доспехах.
— Князь Мстислав Рыльский! — пронёсся вздох. Старший охраны сплюнул и бросил меч.
— Сдаёмся, ребята. Чего зря помирать…
— … Почему до сих пор не навешены ворота, Сарлык?
Бату-хан разглядывал воротную башню, некогда Золотые Ворота Киева. Сейчас вместо золотого блеска на Повелителя Вселенной глядел угрюмый чёрный провал.
— О Повелитель, я не думал, что они тут нужны! — начальник гарнизона согнулся в низком поклоне. — Монгольским воинам бояться нечего, а урусов слишком мало… Но если прикажешь, ворота будут стоять через три дня!
В пустом воротном проёме, чёрном от копоти, негромко завывал морозный ветер. Бату даже поёжился, до того неуютно стало. На выходе, обращённом к городу, возле самых ворот валялись огромные жернова, стянутые ржавыми железными полосами, торчали обугленные обломки брёвен… Как будто Киев взят только пару дней, а не год назад. И дальше взору открывалась картина всеобщего запустения. Огромное пожарище, и никаких следов восстановления.
— Почему никто ничего не строит, Сарлык?
Сарлык развёл руками.
— Урусы, которые остались тут, предпочитают жить в ямах, Повелитель.
— И сколько их?
Сарлык помялся.
— Прошлой зимой было двести семей, Повелитель. Нынче осталось семьдесят три.
