Дорджо горько улыбнулся. И богатства-то никакого, в сущности, не привезли они из похода. Всё, что удалось достать, ушло, как вода сквозь пальцы. Одна пленная девка сдохла, не дойдя до купцов, вторая удавилась на какой-то гнилой верёвочке… Остальная добыча пошла на покупку коней, потому что от Злого города братья ехали уже вдвоём на одной кобыле. С чем вышли, с тем и вернулись. Не считая того, что вернулись двое из четырёх.

И вот они снова вернулись в Урусию. Дорджо вспомнил потрясение, которое ощутил при виде Кыюва — какой огромный город!

И в третий раз усмехнулся Дорджо. Теперь там только развалины вперемешку с костями. И среди тех костей где-то покоятся кости Джала. Из всех братьев остался один Дорджо, не считая, конечно, старшего Гэрэла, оставшегося в родных степях.

И снова показалась было удача Дорджо. За храбрость его возвели в сотники. А может, не столько за храбрость даже, просто прежнего сотника убили под Кыювом, как и многих…

И это был последный раз, когда удача показалась Дорджо. Здесь, под этим вот городком урусская стрела пробила насквозь сапог. Хорошо ещё, без ноги не остался… Однако поход на запад лично для Дорджо закончился. Его назначили сотником, дабы держать пути подхода подкреплений в великое войско Бату-хана.

Сотник вздохнул. Там, в богатых землях на западе, сотник уже не смог бы унести золото и серебро, доставшееся на его долю. А тут, в разорённых землях, какая добыча? Конечно, сотник не простой воин, но…

На этом месте размышления Дорджо были прерваны. Полусотня Жиргэла с гиканьем и визгом неслась от развалин, а за ней скакали какие-то всадники…да это урусы!

Полусотня монгольских воинов таяла на глазах. Кто-то ещё отстреливался на скаку, с полуоборота, но врагов было гораздо больше, и они тоже стреляли на ходу — кто из урусского лука, кто из монгольского, короткого и тугого. Стрелять вдогонку проще, и вот уже последний монгол из полусотни Жиргэла валится с коня мешком, а следом за ним летит наземь и сам Жиргэл. Эх, и зачем разделил сотню… Может, отбились бы?

— Уходим, быстро! Гарма, Гунта, Начин — отрываетесь от нас в том лесу, скачите на Дэрвич. Пусть хан знает — на нас напали урусы! Все остальные за мной! Стрелять с полуоборота, близко урусов не подпускать!

— Хэй-хэй-хэй!

Оставшаяся полусотня разом сорвалась в галоп, перестраиваясь на ходу — лучшие стрелки позади, и уже выхватили из налучей тугие луки. Дорджо ощутил мимолётную гордость: не растеряли ещё боевые навыки его воины, не зажирели в обозе… Однако всё потом, сейчас надо отрываться от урусов. И пока преследуют их полусотню, трое гонцов спокойно уйдут к урусскому городу, уцелевшему оттого, что вовремя признал власть Бату-хана. Там стоит тысяча воинов Гучина, оставленная как раз на такой случай…

— Хэй-хэй-хэй!

Стрелки в арьергарде разом открыли стрельбу, особо не целясь — всё равно с двухсот шагов на полном скаку, да ещё стреляя назад попасть можно лишь случайно. Главное, не подпускать урусов близко. Сейчас урусские кони начнут уставать, и отряд Дорджо уйдёт от них… Урусские кони быстрее монгольских, и сильнее их, но зато монгольские могут скакать хоть полдня, если не гнать их чересчур…

— Хэй-хэй-хэй!

Отряд с ходу влетел в длинный лесок, рассечённый надвое полузаросшей дорогой. Верёвку, натянутую поперёк дороги, Дорджо заметил загодя, и с размаху рубанул по ней саблей, намереваясь расчистить путь. Однако сабля со звоном отскочила — под рыхлой пенькой пряталась стальная цепь! В следующую секунду конь монгольского сотника врезался в препятствие, и он кубарем полетел на землю.

— А-а-а-а!!!

Стрелы, выпущенные урусами, разом скосили арьергард, уменьшив и без того невеликий отряд Дорджо почти наполовину. Трупы ещё валились наземь, а урусские всадники уже сунули луки в налучи и выхватили из ножен мечи, и ещё через пару секунд разъярённая погоня настигла монголов, сгрудившихся на лесной дороге. Вдобавок из-за деревьев выступили четверо урусов — старик и три подростка — и принялись расстреливать славных монгольских воинов из охотничьих луков, как овец, и некому были им ответить стрелою — шёл рукопашный бой…

Всё кончилось очень быстро. Сабля вылетела из руки Дорджо, не успевшего вскочить на коня, и сильный удар мечом плашмя свалил его обратно на снег, уже покрывшийся алыми пятнами крови.

— Живой, паскуда? — сотника окружили бородатые физиономии, и среди них рослый воин в воронёных богатых доспехах, редкая вещь. — Взять его!

Дорджо грубо подняли, заломив руки. В голове всё плыло, перед глазами плавали зелёные пятна.

— Кто такой? — произнёс тот самый урус в воронёной броне по-монгольски, с сильным акцентом.

— Гучин снимет с вас шкуры живьём… — прохрипел монгол.

— Это вряд ли. Всё будет как раз наоборот! — усмехнулся урус. — Моё имя Мстислав, князь Рыльский.

Вот теперь Дорджо стало страшно. По-настоящему страшно.

— Коназ-ашин…

— Да ежели б волк… Отмщение вам есьм имя моё. За поругание земли русской.

Зелёные пятна всё плыли и плыли перед глазами Дорджо. Проклятая судьба… Если б знал, что коназ-волк это — ну что стоило воткнуть себе кинжал?

Солёные волны омывали берег, лениво и томно переливаясь среди окатанных водой камней. У самой кромки воды стояли двое.

— … Закон Ясы однозначен и прост, Сыбудай. Он не допускает двуличных толкований, и потому велик. Я должен ехать в Каракорум.

Сыбудай молчал, глядя вдаль. Вокруг виднелись шлемы охранных нукеров — достаточно, впрочем далеко, чтобы услышать, о чём говорят двое. Ещё дальше, по правую руку, раскинулся город, большой и красивый. Город лежал перед ними, как связанная жертва, с ужасом наблюдая за полчищами всадников.

— Видишь ли ты этот город, Бату? Это первый город в неслыханно богатой стране, на пороге которой ты стоишь. Эта страна богаче всех остальных…

— Что я слышу? Сам Сыбудай призывает меня пренебречь законами Ясы?

Старый монгол помолчал.

— Нет, Бату. Разумеется, нет. Я просто хочу, чтобы ты иногда вспоминал, что эта страна могла бы быть твоей, но не стала.

Сыбудай говорил ровно, размеренно.

— Всё зря, Бату. Вся моя жизнь. Я не исполнил завещания Тэмучжина, великого Чингис-хана. Мы не дошли до Последнего моря.

— Послушай, мой Сыбудай, — мягко заговорил Бату-хан, — мы и так сделали очень, очень много. Больше сделал только сам великий Чингис-хан, но это ведь Чингис-хан! И потом, наши силы не бесконечны, к сожалению. Каждый город в этой стране имеет крепкие каменные стены, которые не разрушить так просто, как стены урусских деревянных городов. Каждый взятый город — это тысячи убитых монгольских воинов. Настанет момент, когда силы иссякнут, и тогда…

— Силы иссякают только у глупцов и трусов, мой Бату. У мудрых и смелых правителей они лишь растут с каждой новой победой.

Бату-хан вздохнул. Сыбудай, конечно, великий полководец, но порой его фанатизм начинал бесить. Он полагает, что все монголы живут только для того, чтобы дойти до Последнего моря, а там хоть умереть. Между тем подавляющее большинство воинов в войске Бату-хана мечтает о вещах простых и понятных. Богато убранная юрта, роскошные халаты, красивая посуда, много добрых коней и прочего скота… И юные наложницы, да, а также послушные рабы.

Всё это лето они лихорадочно готовились к продолжению похода. Из степи в угорскую землю тянулись подкрепления, собираемые отовсюду. Да, им удалось восстановить численность войска, и теперь у Бату снова сто двадцать тысяч воинов. Однако всё же не триста тридцать, как перед стенами Кыюва. Надо быть реалистом… Однако, пожалуй, стоит успокоить старика. Вон как расстроился, в самом деле.

Бату-хан улыбнулся.

— Мы ещё вернёмся сюда, мой славный Сыбудай. Мы ещё дойдём с тобой до Последнего моря!

Сыбудай долго молчал, глядя на море, раскинувшееся перед ним. К сожалению, не последнее.

— Я всегда говорил тебе правду, мой Бату, скажу и на этот раз. Нет, мы сюда не вернёмся. Уж можешь мне поверить.