Рахм. А разве большевистская Россия не союзница Америки в этой войне?

Импр. О Господи!.. Но интересы разные. Америка воюет, как бы не воюя. Обыватель знает о Пёрл-Харборе… Но он думает, что Сталинград где-то в Африке.

Рахм. Я более высокого мнения о ваших соотечественниках. Думаю, что за истекший год они разобрались в географии и поняли, что Волга куда ближе к Потомаку или Гудзону, чем их учили в школе.

Импр. Влиятельные круги Америки не хотят помогать России. Они препятствуют всякой помощи. Зачем артисту марать руки в этой грязи?

Рахм. Я надеюсь сохранить руки чистыми. И при этом поломать гнусное невмешательство. Я обращаюсь к обыкновенным людям, которые любят музыку, а значит, имеют сердце.

Импр. Вы не представляете, какой вой поднимется в эмигрантских кругах.

Рахм. Я уверен, что рано или поздно, но они одумаются.

Импр. Вы сломаете себе шею, одумайтесь! Одумайтесь, мистер Рахманинов! Не подрубайте сук, на котором сидите. Политика не для вас!

Рахм. В России решается: быть или не быть человечеству.

Импр. Не надо великих слов. Вы же не считаете нас фашистами? Мы просто деловые люди, любим музыку, любим вас и не хотим потерять наше многолетнее и взаимовыгодное сотрудничество.

Рахм. И мне не хочется терять!. Одним словом — мое требование категорично!

Импр. Довольно! Хотите сломать себе шею? На здоровье! Будет не просто провал, будет катастрофа!

Гаснет свет. Звучит Прелюдия ре-минор.

Возле печурки небритые, истомленные бойцы. Среди них — укрытый одеялом Иван. Его одежда сушится над печуркой. На простреленном щите надпись: «Здесь встали насмерть гвардейцы Родимцева». Тихо звучит Прелюдия ре-минор.

Иван. Спасибо тебе! Затонул бы я, если бы не ты…

Боец. Не стоит, папаша!

Иван. Очень даже стоит… Закурить не найдется? Мой табачок малость отсырел. (Ему дают махорку, он закручивает козью ножку.) Сколько раз я тонул, и горел, и взрывался, и пулей меня брали, и штыком, а я все живой.

Солдат. Может, и вовсе не помрешь?

Иван. Может, и так! Но до главного дела — точно не помру.

Солдат. А какое оно — главное дело?

Иван. Ясно какое. Чтоб его назад погнали. Тогда можно и в бессрочный отпуск.

Входит лейтенант.

Лейтенант. Что же нам с тобой делать, отец? Отсюда не выбраться, разве что водой.

Иван. А я сушей уйду. Вместе с вами. На запад. Я солдат двух войн: мировой и гражданской. «Георгия» имею. Небось и тут сгожусь. Буду у вас «сыном полка».

Лейтенант. Скорей уж «дедом полка».

Иван. Винтарь лишний найдется?

Лейтенант. Лишнего оружия у нас хоть отбавляй. С боеприпасами хуже.

Иван. Хороший солдат даром зарядов не тратит!

Вбегает дежурный с криком «Фрицы!». Все бойцы кинулись по своим местам. Иван впервые воевал, закутанный в одеяло.

Затемнение.

Сцена в концертном зале в Нью-Йорке. Рахманинов в безукоризненном фраке, стройный, подтянутый, сидит за роялем. Звучит Прелюдия ре-минор. Прозвучал последний аккорд. Рахманинов с усилием поднялся, сделал шаг вперед, наклонил голову и схватился за поясницу. Мертвая тишина. Спустя несколько секунд раздался голос из зала: «Браво, Рахманинов!» За ним раздался еще один: «Брависсимо, великий Рахманинов! Слава!!!» Последовала буря аплодисментов.

Ведущий (перекрывая овацию). По залу раздавались голоса лучших людей века, среди них: Леопольд Стоковский, Артур Рубинштейн, Томас Манн, Ремарк, Бруно Вальтер, Орманди, Крейслер, Бруно Франк, Стравинский, Теодор Драйзер, Добужинский, Яша Хейфиц, Генрих Манн!

К ногам Рахманинова упал букет белой сирени. Аплодисменты стали затихать. К Рахманинову подбежал журналист.

Журн. Спасибо, мистер Рахманинов. Вы настоящий человек!

Рахм. Вы можете дать мое заявление в вашей газете? Пишите. Весь сбор от моих концертов пойдет в фонд Красной Армии. Я призываю всех честных американцев, своих соотечественников, живущих в Америке, всех людей доброй воли оказать посильную помощь воинам Красной Армии, отстаивающим Сталинград.

Журн. Ну и характер! Больше ничего не будет?

Рахм. Все остальное не важно!

Журналист выходит. Вбегает Наталья Александровна.

Наташа. Сережа, какой триумф!

Рахманинов вручает ей букет сирени.

Рахм. Фея Сирени — это Федюшин — генеральный консул Советского Союза.

Наташа. Сережа, почему ты схватился за поясницу?

Рахм. В самом деле? Я и не заметил!

Темнота.

Усталые, потные, грязные, многие забинтованные бойцы ужинали.

1-й солдат. Сколько я этого горохового пирея сожрал… На всю жизнь музыки хватит.

2-й солдат (с забинтованной головой). Ты, видать, долго жить собрался?

1-й солдат. До самой смерти!

Лейтенант. Не раскупоривайтесь, ребята, и чтоб оружие под рукой. Он скоро опять пойдет!

2-й солдат. Когда он угомонится, дьявол!

1-й солдат. Когда мы его угомоним.

2-й солдат. Покрутите, товарищ лейтенант, может, чего поймаете!..

Лейтенант крутит трофейный радиоприемник. Шум, свист эфирных звуков… И вдруг тихий женский голос:

2-й солдат. Оставьте это, товарищ лейтенант.

2-й солдат. Душевно!

Иван. Рахманинов! Сергей Васильевич! Старый друг!

2-й солдат. Ври, да не завирайся, сын полка! Какой он тебе может быть друг?

Иван. С самых молодых юных лет. Мы с ним одну девушку любили, она после моей женой стала.

2-й солдат. Отбил у Рахманинова бабу?

Лейтенант. Ладно травить! Он — Рахманинов — гений, а ты кто?

Иван. Крестьянин, потом солдат, потом колхозник, потом лес валил, после помощником на катере ходил, теперь обратно солдат. Мы в Ивановке оба жили, это на Тамбовщине, он в барском доме, я — при кухне, каждому свое. А Марина все-таки мне досталась. Правда, ненадолго, померла от рака.

1-й солдат. Что-то неинтересное ты сегодня травишь, сын полка. Повеселее чего не придумаешь?

Иван. Я вам не циркач!

По радио лейтенант поймал тихую музыку, все замолчали, слушают.

Ушастый боец. Расскажите про Рахманинова.

Иван. Зачем тебе брехню слушать?

Ушастый боец. Вы правду говорили. Я тоже учился музыке.

Иван. Да чего говорить-то? Были знакомы. Он барин, я мужик, разная материя. На Марине перехлестнулись. Ныне все быльем поросло, а переживал я крепко. А все-таки верх мой оказался.

Ушастый боец. Я сразу понял, что вы необыкновенный человек… Как только увидел.

Иван. Самый что ни есть обыкновенный.

Ушастый боец. А как же вас с Тамбовщины на Волгу понесло?

Иван. А это я, милок, чтобы к войне поближе.

Сигнал боевой тревоги прекратил разговоры, взвилась красная ракета.

Звучит 3-я часть «Колоколов» (картина разбушевавшейся стихии, обрушившейся на человека. Земля пылает огнем, пожирая все живое. Торжество злой силы). Бой изображается не только звучанием рахманиновских «Колоколов», но и визуально: густым бело-красным дымом, ракетами, трассирующими пулями (все в поэтическом ключе).