– А, это ты. За водой ходила? А я вот погулять решила перед сном, ноги размять…

Тенгиза пошла по тропинке впереди, и Недвига заметила, что подол у нее мокрый – не иначе речку в брод переходила.

Они вместе подошли к своим повозкам, где горел уже яркий костер и на огне жарилось мясо.

– Недвига, я устала тебя ждать, – укорила жена Баяна, – ставь скорее воду на огонь. А ты, Тенгиза, где была?

– А тебе-то что? – огрызнулась та.

Жена Баяна смутилась и ничего не ответила. Тенгиза считалась в походе старшей среди всех женщин из семьи Кутая.

Тенгиза двинулась к своей повозке, но вдруг оступилась и, ойкнув, присела. Из рук ее выпала небольшая дощечка. Недвига тут же подняла ее. При свете полыхающего огня она хорошо разглядела ее: красноватая, с отколотым уголком, с вырезанными черными знаками[30].

– Что это?

– Не твое, отдай. – Тенгиза вскочила и выхватила дощечку. – Это магические знаки. Кто не понимает, тому несчастье приносят. Так что не хватай, что тебе не принадлежит.

– А тебе она зачем?

– Да что вы ко мне пристали все сегодня? – в сердцах воскликнула Тенгиза и скрылась в своей повозке.

Недвига задумалась – не эту ли дощечку передала ей старуха?

– Тенгиза все время злится, – перебила ее мысли жена Баяна. – Не понимаю, что я ей сделала плохого?

– Она не на тебя, а на меня злая. Я же у нее любовь мужа отнимаю.

– Мне кажется, она вовсе его не любит и вообще печенегов не любит.

– Как так? Разве сама она не из этого рода? – удивилась Недвига, которая никогда никого не расспрашивала о Тенгизе и ничего про нее не знала.

– Она неизвестно кто, – усмехнулась женщина. – Мне Баян про всю свою семью рассказал. Говорят, она принадлежала самому кагану[31], и, когда печенежские роды перекочевали в Подонье, каган всем вождям прислал подарки, чтобы не грабили окраины его государства. Для вашего вождя среди подарков была и Тенгиза. В молодости она славилась красотой. Рута больше о ней знает, они ведь обе из Итиля прибыли. Тенгиза и сейчас неплохо выглядит. Чем-то на тебя похожа…

– А как же она стала женой Кутая?

– Вождь умер, а по печенежским обычаям, если воин при жизни никого не назвал женой и не признал каких-то детей своими, то все его добро распределяется между всем родом. Вот отцу Баяна она и досталась, родила ему сына и из рабыни превратилась в жену.

Рассказ женщины удивил Недвигу, но быстро вылетел у нее из головы, поскольку, в общем-то, она давно старалась поменьше общаться со злобной Тенгизой.

После еды, почесав брюхо, Кутай рыгнул и сказал:

– Сегодня я пойду в повозку к Тенгизе.

– Я счастлива, милый, – вторая жена обвила руками его шею, исподтишка победно посмотрев на соперницу.

«Ну и хорошо, – думала Недвига, укладываясь спать на мягких шкурах. – Мне отдых тоже не помешает. А Тенгиза-то как обрадовалась! Нет, не права жена Баяна, думая, что ей безразличен муж. И все же странный сегодня был вечер».

Но сон быстро сморил женщину, не дав ей продумать до конца все, что она увидела и услышала. А ночью случилось происшествие, после которого Недвига вообще не хотела больше об этом вспоминать.

Печенеги, коварные разбойники, не ожидали, что кто-либо еще может действовать теми же средствами, что и они. Хотя ими предусмотрительно был выставлен дозор, он не помешал неизвестному отряду подойти близко к стоянке и напасть на спящих людей.

Недвига проснулась от воинственных криков. Она сразу поняла, что случилось что-то ужасное, выскочила из повозки. Первым, кого она увидела, был Баян. С луком на изготовку он подбежал к ней, крикнул на ходу:

– Быстрее лезь под повозку и не высовывайся.

Дважды повторять не пришлось, она мигом сиганула в пространство между колесами и замерла, настороженно вглядываясь в темноту. Но обзор был невелик: перед глазами мелькали только чьи-то ноги и раздавались устрашающие крики.

Бой кончился так же неожиданно, как и начался. Ночные пришельцы растворились в предутренней мгле, оставив печенегов подсчитывать свои потери.

Из повозок стали вылезать испуганные женщины. Недвига тоже выползла из своего укрытия, отряхнулась. Воины возбужденно переговаривались. Вдруг раздался крик:

– Вождь погиб!

Вождь лежал у своей повозки ничком, между его лопаток торчала рукоятка длинного ножа.

– Странно все это, – задумчиво произнес Баян.

Он нагнулся и резким движением выдернул нож из окровавленного тела. Хрустнула кость, и Недвига невольно зажмурилась, когда из раны брызнула кровь.

Вождя подняли, положили в повозку.

– Надо в стан возвращаться, – решил Кутай, – вождя надо хоронить по обычаю.

– А дозорные где же? – вспомнил кто-то.

Вскоре с дозором все стало ясно. Воины безмятежно спали, сладко похрапывая во сне.

Старший протер глаза, недоуменно уставился на окруживших их хмурых воинов.

– Как вы могли уснуть на посту? – возмутился Баян.

– Не знаю…

– Пока вы тут дрыхли, вождя убили.

Старший мертвенно побледнел.

– Наваждение какое-то, – заикаясь, начал он оправдываться, – ведь раньше с нами такого не случалось. А в этот раз все чудно как-то было, женщины принесли еду и питье, а больше ничего не помню…

– Ладно, в стан возвращаться надо, – снова затвердил Кутай. – Старейшины разберутся, что к чему. Свяжите их, пусть пешком идут.

Всю дорогу Баян и его отец ехали рядом, обсуждая происшествие.

– Странное какое-то нападение. Не грабили, пленных не взяли, неожиданно появились и тут же исчезли, – недоумевал Баян.

– И дозорные почему спали? Ведь не было раньше такого, – вторил ему Кутай. – Брата жалко. На десять лет младше меня. Как он переживал, все хотел сплотиться с другими племенами, сколько троп к ним проложено было, сколько переговоров, ненужных обид друг другу высказали, прежде чем решить вступать в союз. Все насмарку…

– В стане старейшины устроят нам дознание… – переживал Баян. – Что говорить будем? Не уберегли вождя, так и головы лишиться можно…

– Мы не виноваты, а парней молодых жалко. Уснуть в дозоре – позор на весь род. Им уж точно головы не сносить…

Недвига ехала, украдкой поглядывала на красавца Баяна и изредка вздыхала, вспоминая ночное происшествие. В разгар боя он бежал к ее повозке. Зачем? Неужели беспокоился? Хотелось думать именно так. И не было ей дела ни до странных ночных разбойников, ни до боя – она жива, и Баян живой, и большего ей в этой жизни ничего не надо.

За все лето хорошего дождя так и не выпало. Где-то гремели раскаты грома, сверкали молнии, но тучи Стрибог[32] гнал мимо полей, и осенью северяне собрали скудный урожай.

Да и осень подступила к порогу до того жаркая, что разноцветные деревья не спешили сбросить разноцветную листву; и птицы, собираясь в стаи, не торопились покидать родные места. От суши в лесах – ни грибочка. Травы пожухли на корню. Из обмелевшей речки ушла вся рыба. Зверь из леса удалился в непроходимые дебри.

Зато в лесу, на лугах, на полянах и пригорках – повсюду уродилось много ягод. Все лето они поспевали, опережая друг дружку, земляника, малина, костяника, брусника, калина, радуя известных сластен – ребятишек.

Белава заполняла дни до отказа, чтобы не скучать о Веселине, сама себе находила дела и заботы, но ночью все равно приходила тоска. Сколько времени прошло с отъезда любимого! Иная и думать о нем давно перестала бы, а вот она грустит и переживает. Беспокоят сердце то печаль, то сомнение: неужели залетка на одну ночь ею мог серьезно увлечься? – то ревность: может его молодица какая ждала в неведомом Киеве, пока он ей шептал слова ласковые? Изводят душу страхи, и нет от них спасения.

Поздней осенью, едва забрезжил рассвет, в дверь постучали. Белава поднялась с лавки, прошлепала босыми ногами к двери, открыла ее и обомлела: на пороге стоял виновник бессонных ее ночей. Она бросилась в его объятия, прижалась к родной груди.