Три счастливых месяца навсегда остались у Камрина в памяти.

Однажды утром, проснувшись, Ангела ожидала сладкий поцелуй.

– Я давно так крепко не спала, – проговорила она протяжно, но открыв глаза, увидела, что вместо Камрина обнимает шкуру медведя.

Отбросив шкуру, она вышла из пещеры. Вокруг уже лежал снег, ослепительно белый и чистый.

– Камрин!..

В ответ прозвучало лишь эхо. С недовольным выражением лица Ангела нехотя принялась умываться снегом.

– Как же Камрин это делает? – произнесла она вслух. – Я бы предпочла принять ванну с ароматом трав и цветов…

– Опять мечтаешь? – раздалось за спиной.

– Ой, Камрин, – воскликнула Ангела, прикрывая свое обнаженное тело руками. – Дай я оденусь… – и побежала в пещеру.

Камрин бросил на снег у входа подстреленного зайца и поспешил за нею.

– Можешь не спешить, снег холодный, но я горячий. Могу тебя согреть.

– Ты же говорил, снег дает бодрость, – сказала Ангела, зябко дергая плечами.

– Но не настолько, как это могу сделать я. Когда же ты перестанешь стесняться меня, ведь я твой муж?..

Вместо ответа Ангела ответила страстным поцелуем:

– Ты опять утром оставил свой цветок в одиночестве!

– Я же хочу, чтобы мой цветок каждое утро питался свежим жареным мясом и козьим молоком, чтобы у него было больше силы обнимать меня.

– Обнять тебя у меня всегда найдется сила, в этом можешь не сомневаться. Ты всегда будешь чувствовать себя в моих объятиях. К тому же, кроме меня ни одна женщина этого не дождется. Ну, все на сегодня, а то на вечер не останется поцелуев. Иди лучше мясо приготовь.

– Ты сомневаешься, – Камрин хотел поймать ее, но она весело рассмеялась, увернувшись из рук, и побежала во двор.

Посмотрев на лежавшую на снегу добычу, Ангела сказала:

– Ты опять спускался в деревню, я же просила не делать этого. Пойми, здесь люди опасны, они не такие, как твои христосцы.

– Милая моя, люди всегда и везде люди. Просто некоторые узрели истину, а некоторые пока нет.

– Дай бог, чтобы ты был прав…

– Любовь моя, не сердись. Я тут видел одну бедную женщину в этом поселке. Она и ее дети голодают – пьяный муж сломал ей как-то руку, ей трудно работать. Она все время ждет, когда кто-нибудь что-нибудь даст поесть ей и ее детям. Разве у нас позволили бы матери голодать?

– Не у вас, но в других странах вашей планеты такое происходило сплошь и рядом! Поэтому тебе надо быть подальше от их проблем, все равно ты их всех не прокормишь. Это не твоя родина, ты только раньше времени попадешь в беду.

– Что ты, Ангела, разве их тебе не жалко?

– Жалко, но я их не пойму. На моей планете такого не встретишь, а эти сами себя губят. Как же низко надо пасть, чтобы позволить унижать себя, быть для кого-то рабыней. Бог наделил всех разумом, и я не представляю, что человек может быть чьим-то рабом. Как можно позволить другим людям помыкать собой? Слава Богу, что наша планета поднялась выше этого. Ну и твой народ тоже, – добавила она.

Камрин наколол дров, развел огонь и начал разделывать тушку зайца. После завтрака, когда они убрали посуду, Камрин сказал:

– Ангела, надои, пожалуйста, молока, я специально принес котелок. Хочу сходить в поселок после обеда, меня будет ждать мать, я обещал ей принести молоко горной козы.

– Ты и так каждый раз относишь дичь.

– Никогда не думал, что тебе жалко.

– Ты хорошо знаешь, что мне ничего не жалко. Но это их проблемы, пусть сами разбираются. Мне жаль только нас. Если они узнают о нашем существовании, то не дадут покоя. А нам некуда податься, мы гости здесь, не забывай!

– Вот именно, гости. Но нас никто искать не станет – снег глубокий, и они вряд ли пойдут в горы. И что с нас взять? Разве что мой нежный цветок, так я еще в силах его сберечь. Весной нас не будет здесь, мы улетим, не так ли? А пока мне необходимо общаться с этими людьми, надо ведь мясо менять на другие продукты.

Камрин был уже достаточно знаком с земной жизнью в этом небольшой портовом поселке, куда иногда приплывали смешные по его понятиям и очень неуклюжие местные парусники. И эта жизнь вызывал у него отвращение – многие люди здесь жили явно на грани нищеты, а кто-то ходил сытый и довольный всем. Видя это, ему быстрей хотелось вернуться на свою планету, к христосцам, брошенным на произвол судьбы. И ничего, кроме этих переживаний, его не волновало. Но это была не только тоска по родине, а волнение от неведения происходящего.

Ангела промолчала. Боль в душе не покидала ее, и как она ни старалась не думать о разлуке, страх с каждым днем почему-то нарастал.

Возвращаясь из города уже затемно, Камрин шел по деревне мимо маленьких и неказистых изб бедняков и больших добротных просторных домов зажиточных людей. То тут, то там был слышен лай собак. Но прежде, чем свернуть к окраине поселка, Камрин еще издали увидел бедную женщину и очень удивился:

– Матушка, уже поздно и холодно, а ты все сидишь на морозе. Почему не идешь домой?

– Ждала тебя, сынок, что-то долго ты не приходил. Я беспокоилась за тебя, думала, что-то случилось. Я душой чувствую, ты не от мира сего. Ты неземной ангел, пришедший с небес от Бога облегчить нашу жизнь.

– Что ты, матушка, я такой же человек, как и вы все. Я уже сто раз об этом говорил. – Камрин достал лепешку и жареное мясо из своего мешка. – Дети, наверное, тебя заждались, иди, матушка, домой, со мной все в порядке.

– Они дети моей дочери, мои внуки. Муж бросил ее, и мы до сих пор не знаем, жив он или мертв. А дочь умерла, еще в прошлом году, – троих детей оставила на меня, старуху. А я сама не знаю, доживу ли до утра с такими мыслями, когда ложусь спать. Молю Бога, чтобы дал мне жизни на то, дабы поднять деток на ноги. У нас тут был дом, ну, не скажешь, что большой, но жить можно было. Да зять мой на пьяную голову проиграл его в карты, и мы остались на улице. Вот и приходится мне просить милостыню, а дети служат при постоялом дворе. Хозяин понятливый, дал нам там уголок, так и живем.

– Сколько лет малышам?

– Старшенькому Богдану, одиннадцать, Насте – восемь, а Витюньке – четыре годика всего. Спасибо тебе, сынок, за помощь. Ты нас подкармливаешь, мы уж чуть ли не каждый день мясо едим, пьем молоко. Даже хозяин интересовался, откуда у нас свежая дичь. А я говорю, что один неземной ангел-охотник меня угощает. Вот сегодня опять Богдан снимет с этого зайца шкурку, а Настя их собирает – будет шить себе шубу. Спасибо тебе сынок!

– Не бойтесь, матушка. А сколько стоит небольшая часть земли, чтобы можно было построить дом и содержать огород? У каждого человека должен быть свой кусок земли.

– Что ты, сынок! – бедная женщина только всплеснула руками. – Каждый бедняк бы мечтал о твоем слове.

Когда Камрин возвратился к пещере, было уже далеко за полночь. Ангела, услышав его шаги, хотела встать с постели и выйти навстречу, но Камрин, положив мешок, бросился к ней:

– Как ты, любимая?

– Да как, – вздохнула Ангела. – Весь день тебя ждала – все ходишь где-то.

Камрин встал перед ней на колени и взял за руки:

– Прости меня, радость моя! Но, знаешь, я снова видел эту старушку. Им с внуками негде жить – ютятся в какой-то каморке при местном постоялом дворе – тут так гостиницу называют. Мне хочется дать этой женщине что-нибудь ценное, чтобы продав, она смогла себе купить землю и выстроить дом.

– У нас здесь нет ничего ценного, – возразила Ангела, – если только ты сумеешь добыть зверя с дорогим мехом. Но ты сам говорил, что зимой охотиться трудно, зверя почти не видно…

Уловив взгляд Камрина, остановившийся на подаренном ей Омеаной золотом кольце с дорогим камнем, Ангела посмотрела на него виновато:

– О, нет, и не думай Камрин, это я тебе не отдам. Это же память о твоих предках, а я подарю его твоему сыну, этим подарком меня с тобой обручили!.