Он не замечал, что точно так же кровь течет из его ушей и носа, и что он давно уже не человек, а зверь, и что шерсть его мокра и красна. Он точно ослеп, и последним, что он узрел, стали вспыхнувшие, как синие прозрачные кристаллы, менгиры. Они сияли где-то очень далеко, безумно далеко, и то же время так близко, что Хилл без труда различал руны, вырезанные на камнях, хотя все остальное укутала тьма.

А потом мир вспыхнул и погас.

***

Развалин больше не было.

Не было и леса – ни леса, ни церкви, ни поляны. А была только черная гаревая пустошь, идеально круглая и хрустящая, от которой еще шел легкий дымок.

Имс задумчиво ходил вдоль ее края и трогал носком ботинка особо крупные угли. Остальные просто смотрели, с одинаково недоверчивым выражением на лицах, слегка чумазых от оседающей гари. И только этот кареглазый пацан хмурился, нет, как-то смешно морщил переносицу, будто хотел заплакать, но держался из последних сил. О чем было плакать? О ком? Тайлер не видел повода. Но парнишка явно кого-то жалел.

Милосердие иногда стучится в их сердца.

Тайлера больше всех волновал Мерлин, но он нашелся тут же – бледный, растрепанный, ослабевший, ссутулившийся в своем темном плаще больше обычного, так что выглядел почти горбатым, но, в общем, все такой же. В чем-то же должна заключаться перемена, болезненно думал Тайлер, в чем-то же должно быть кардинальное отличие великого мага от простого человека, которым Мерлин стал сейчас. Но нет – Хилл этого отличия не находил. Так, может быть, вовсе не в магии было дело?

И вовсе не магия заставляла всесильного короля фэйри прислушиваться к словам Миррдина во все времена?

– Мне кажется, пришла пора выпить горячительные напитки, – отчетливо выразил свое мнение Имс.

Ни у кого не нашлось возражений.

Спустившись с холма к затянутым виноградом улочкам, они долго искали, но все же разыскали еще работавший бар, крыша которого наполовину была съедена какой-то огромной лианой с одуряюще пахнувшими розовыми мелкими цветочками. Солнце заходило, какие-то птицы заполошно кричали в прозрачных и лучистых, совершенно летних сумерках.

Небо очистилось, вдруг дошло до Тайлера. В нем больше не бесновались темные бесформенные существа, не пугали своими глухими стонами и воплями. Значило ли это, что Луг отозвал свою армию? Больше никаких перемен Хилл вокруг не замечал – жадных цветов вокруг не стало меньше, воздух был все так же сладок, кругом переливалась чистейшая вода, и в ней мелькали незримые шустрые создания, почти невидимые человеческому глазу, но прекрасно различимые для острого волчьего.

Они устроились с большим удобством, хотя и на стульях: все кожаные диваны, когда-то стоявшие здесь, уже растащили мародеры этой сказочной недовойны. А вот черно-белые фотопортреты на стенах остались – Тайлер различил на одном из них какого-то епископа, судя по парадному облачению. Все, как в старые добрые времена: носители меняются, персоны – не так чтобы сильно.

Имс перебросился парой слов с барменом – сухим, как жердь, и длинным, как каланча, пожилым мужчиной, в итоге на их стол пожаловала бутылка первоклассного коньяка, который Имс сам начал разливать в простые граненые стаканы. Джим сел рядом с Мерлином и впился в него своими драматическими глазами.

– Ты расскажешь нам?.. Расскажешь нам все, без утайки? Хотя мы ведь ничем не помогли тебе – просто стояли и смотрели, как бараны.

– Я думаю, Лугу понравилось присутствие публики, – тихо улыбнулся Мерлин. – Он всегда любил театр.

– А где мертвые твари, что носились над головой? Этот блондин с рогами собрал их в волшебный ларчик? – поинтересовался Имс.

– Я кое-что обменял на свою магию, – кивнул Мерлин и полез в карман за пачкой сигарет.

Тонкие длинные пальцы его тряслись и ломали барные спички, так что Имс вытащил свою зажигалку.

Тайлер почему-то вспомнил, как впервые увидел Мерлина. Это случилось в конце пятидесятых в Лондоне – пятьдесят шестой, что ли, стоял год. Мерлин тогда работал репортером на телевидении, которое только набирало силу, – делал новости на BBC – и безбожно много курил. Такой нескладный худой парень с черной копной волос, носивший мешковатое и длинное, до самых ботинок, коричневое пальто. Теперь хипстеры, обожавшие проеденные молью дедушкины жакеты не по размеру, визжали бы от восторга при виде такого пальто. А Мерлин во всем смотрелся естественно, словно бы не покупал, а создавал свою одежду из воздуха. Хотя, конечно же, покупал, и чаще всего за гроши на барахолках.

Он тогда сидел на ступенях Лондонской библиотеки и окликнул Тайлера, когда тот проходил мимо. Хилл был тогда еще молод и крайне задирист, поэтому подошел с намерением свернуть нахального дохляка в трубочку. Но им хватило пары минут разговора, чтобы Хилл остался сидеть рядом на этих же ступенях, а потом хватило всего нескольких недель, чтобы раз и навсегда понять, кто здесь хозяин.

Он смутно помнил их встречи: огни в подворотнях, шум дождя, запах мокрого твида, вспышки сигарет, шорох утренних газет, торопливые шаги, тени, следующие по пятам, какие-то совершенно невообразимые задания – так их называл Хилл, поскольку Роуз когда-то оказалась права: ему нужно, нет, насущно необходимо было кому-то быть преданным. Родителей он не помнил, его нашли в лесу около полностью сгоревшего дома, да он вообще ничего о себе не помнил до восьми лет. Кто он, как появился на свет, есть ли у него близкие хоть где-нибудь, ищут ли они его, вспоминают ли о нем, сколько таких, как он, и где их найти... Когда Мерлин встретил его, Тайлер был мелкой шпаной и не знал, куда девать свою треклятую природу оборотня. Он не считал себя монстром, никогда, просто не знал, зачем ему эта сила.

Мерлин не помогал ему создать стаю – он просто сказал, как это можно сделать. Показал некоторых других оборотней и иных существ. И он был единственным, этот странный парень, которому оказалось не все равно.

А еще он владел магией. Для Хилла, получеловека-полуволка, это была одновременно и самая понятная, и самая непостижимая вещь на свете.

И как бы сильны ни были чары Луга, все же по-настоящему любил Тайлер только одного из своих хозяев. Той частью души, которая досталась ему от человека, а не от зверя.

– Мы заключили новый договор, – устало объяснял Мерлин тем временем жадно слушавшей его компании. – Корвус явился ко мне во сне и попросил вызвать Луга, чтобы заключить перемирие. Хотя перемирием это назвать сложно, с его стороны это был полный и намеренный проигрыш. Он отдал Лугу свою жизнь и свои земли, чтобы вернуть им жизнь. В Ллисе почти не осталось магов. Искаженная магия сидов – фоморы называли ее ценнус – сожрала почти все в фоморском мире. Сотни воронов-магов погибли, пытаясь побороть ее. Простые фоморы умирали сотнями, не способные удержаться в одной форме и контролировать даже собственную магию. А Сид был истощен до последней капли. Сидских магов постигла та же судьба, только не от избытка чужой магии, а от недостатка собственной. Почему Луг пошел на страшный риск и использовал свои чары некроманта? Потому что почти все служившие ему маги мертвы. Народ Луга выкосила тоска и жажда по магии, фэйри высыхали без нее, как осенние злаки, и рассыпались в прах. Тайлер видел мутантов, в которых некоторые из них превратились. Сам Луг начал терять силы. И Корвус нашел решение. Я думаю, оно нелегко ему далось, но, быть может, он ощущал вину. Как и я. Луг взял мою силу, чтобы изменить менгиры и расползшуюся по Ллису заразу, и теперь постепенно все придет в равновесие. Ценнус стал кровожаден и черен, его нужно было напоить кровью, и жертва должна была быть великой. Но жизнь короля – величайшая из жертв.

– Так Ллис теперь под властью Луга? – изумленно спросил Имс.

Мерлин кивнул.

– Это что же, эльфийский царек получил все самое сладкое, а остальным – только смерть и разрушение?

– Он увел Тени, – возразил Мерлин. – Это было моим условием.

– Но не закрыл врата…

– Врата открыты.

– И нам самостоятельно придется бороться со всеми разозленными и опухшими от скуки за тысячи лет в Сиде духами?