И без того уродливое лицо человечка кривилось то ли от боли, то ли от ужаса, и выпуклые глаза с ненавистью смотрели на того, кто возвышался над ним, тонкий и высокий, в темном плаще с капюшоном, словно сотканный из дыма, так колебался и слоился вокруг него воздух. А потом дым стал сгущаться, сгущаться и вот уже завертелся веретеном вокруг уродца с огнями, завопившего, как банши, пока с хлопком не исчез вместе с ним.

Ветер, однако, не утихал, а, наоборот, усиливался: качели на ближайшей дворовой площадке раскачивались и жутко скрипели, как в каком-нибудь фильме ужасов; с летней веранды ближайшего кафе с жалобным всхлипом сорвало полотняный навес; под ураганным порывом опрокинулась навзничь автобусная остановка… Листья кружились в воздухе, не желая опускаться, взлетали вихрями и бурунами, сворачивались в струну и вытягивались углом; деревья шумели, слышался треск ломающихся веток, птицы тревожно кричали и хлопали крыльями...

Мерлин стоял неподвижно, и глаза у него были золотыми и злыми. Руны на его руках змеились, как живые.

– Сиды, – сказал он, когда Пашка поднялся и доковылял до него. – Хинки. Эллильдан.

– Жутко хотелось бы выглядеть посвященным, но для меня это набор букв, – прохрипел Пашка.

– Духи блуждающих огней. Не самые страшные… но силу все же имеют. В болоте или вблизи зарытого клада с ними лучше не встречаться.

– Здесь рядом зарыт клад? – поднял брови Пашка.

– Нет, это охота на тебя и твоего отца. Сидам очень не хочется, чтобы фоморы выиграли наравне с ними, а вы – главная надежда Корвуса.

– Так этот… огневой гном… хотел убить меня?

– Убить или унести в Сид, даже не знаю, что тебя бы больше опечалило. Корвус тоже в силах совершить такое, поэтому… Дай мне мяч.

– Что?! – совсем не круто вылупился Пашка – да что уж там, его роль в принципе крутой было не назвать. То он попадает в ловушку к одному из королей потустороннего мира, то оборотень на него нападает, то этот… как его? Хинки? Да уж, потрясающее везение, просто любимчик судьбы!

– Какой мяч? – переспросил он.

Мерлин прикрыл глаза.

– В левом кармане, достань его.

Пашка, все еще в недоумении, сунул руку в карман куртки и с изумлением обнаружил там теннисный мячик – он даже и не заметил, как машинально прихватил его с собой с урока физкультуры.

Мерлин легко покатал его в пальцах, пару раз подкинул в воздух, потом провел над ним ладонью, что-то шепнул, глаза его снова сверкнули золотом, и мяч поменял цвет – из лимонно-зеленого стал темно-серым и каким-то тусклым, тоже как дым, как сгусток дыма. И когда Пашка снова взял его, ему показалось, что пальцы прошли сквозь мяч, хотя тот выглядел вполне целым.

– Это ключ, – пояснил Мерлин. – Если окажешься в другом мире – и тебе нужно будет выбраться, он взломает параллель и создаст портал сюда, в земную реальность. Даже если ты окажешься за Стеной, он взрежет ее в достаточной мере, чтобы ты мог вернуться. Скажешь только: «Миррдин эльдариллион» и сожмешь в руке.

– А если я потеряю его? – с сомнением глядя на мяч, спросил Пашка, уже в красках представляя, как очередное чудище тащит его в другое измерение.

– Не потеряешь, – усмехнулся Мерлин. – Его нельзя потерять. И его никто не увидит, кроме тебя, так что никто и не отнимет.

– Оу! Окей, такой вариант мне подходит, – кивнул Пашка, сжимая дымный шар и кладя его обратно в карман. – Так, значит, теперь я под твоей защитой?

– Очевидно, – качнул головой Мерлин. – Хотя для меня это не радостное событие: я, хоть и косвенно, нарушаю договор. И если сны, как прежде, будут одолевать тебя, помни о ключе – тогда будешь владеть им и во сне.

– Мне снится парень с длинными хищными клыками, зелеными глазами и такой… темной щетиной, – сам от себя не ожидая, вдруг ляпнул Пашка. – Я думаю, он оборотень. И он… охраняет меня. Но я не знаю, существует ли он на самом деле.

Мерлин на секунду замер, а потом внимательно посмотрел на Пашку, будто проверяя, не послышалось ли ему.

– Все существует на самом деле, все, что ты видишь в своих снах. Но странно, что ты видишь именно его. Его зовут Тайлер Хилл, и он вервольф.

– Я встречу его, если будет большая война, – хмуро пояснил Пашка.

Тут Мерлин вздохнул и невесомо коснулся рукой его плеча. И исчез.

Ветер утих тут же, но – Пашка не удержался, чтобы совершенно по-детски протереть глаза: все газоны вокруг, все тропинки, земля под деревьями, клумбы перед кафе зацвели ослепительно золотыми цветами, такими ярко-желтыми, что смотреть было больно.

И Пашка откуда-то вспомнил, что это дрок. Кажется, когда-то, давным-давно, он считался средством против злых ведьм и прочих… существ.

Жизнь снова показалась ему прекрасной. Он снова дышал, он был свободен, ему дал защиту один из самых могущественных магов былого и грядущего. Может быть, подумал Пашка, снова направляясь к метро и чуть покачиваясь, будто пьяный, – может быть, даже стоило побывать полузадушенным, чтобы тебя спас сам Мерлин.

Главное, чтобы отец оставался в безопасности, а Пашка уж как-нибудь справится с вот такими… казусами.

***

Когда Пашка пришел домой, в квартире было совсем тихо – такая гулкая, солнечная тишина, где очень громко тикали бы часы, если бы они не были электронными. Впрочем, на кухне даже играло радио.

Отец был дома, судя по плащу на вешалке, по портфелю, оставленному на стуле в кухне, по свежим окуркам в пепельнице на окне – Пашка всегда замечал такие вещи. Однако странным образом одновременно остро ощущалось и его отсутствие. В квартире как бы был живой человек – и как бы не было.

Пашка прокрался в спальню отца, едва скрипнув дверью, – тот спал, раскинувшись на заправленной кровати морской звездой, в домашних штанах и майке, слегка приоткрыв рот.

Но Пашка зацепился взглядом еще за одну деталь.

Рядом со спящим на постели валялись пустой шприц и пузырек с розоватым осадком на прозрачных стенках.

Пашку сначала приморозила к полу самая кошмарная мысль: что там, на этих стенках, розовые следы самой смерти. Но тут же он устыдился этой мысли – его отец никогда не походил на Эмму Бовари.

Скорее всего, он решал их главную проблему каким-то одному ему известным способом – и пузырек являлся лишь средством. Возможно, там содержался наркотик, с помощью которого он хотел попасть, например, в приграничный мир, где уже побывал Пашка. А, может быть, просто-напросто эта треклятая ситуация довела его до бессонницы, и он вколол себе сильное снотворное.

Пашка на цыпочках подошел к кровати и осторожно взял в руки пузырек: никаких этикеток, ни намека даже на след чего-то подобного. Потом посмотрел в лицо отца – тот вполне ровно дышал, выглядел здоровым и спокойным, ему не снились кошмары, он не задыхался и не метался. Пашка взял его за запястье – пульс тоже ровный и отчетливый. Отец вроде был в порядке.

Пашка оставил его в спальне, выложил вещи из рюкзака, позвонил Стасу и потрепался с ним о всякой ерунде, принял душ, сделал два бутерброда с сыром и колбасой и даже успел умять их под какой-то сериальчик, а отец все спал.

Впрочем, улицы уже окутали сумерки, и тут Пашка сообразил, наконец, что если отец действительно воспользовался мощным снотворным, да еще внутривенно, то проспит как минимум до утра.

И все же тревога грызла его: а вдруг Имс не рассчитал дозу, вдруг слишком много вколол, вдруг не проснется совсем? Пашка корил себя за эти детские страхи, убеждал в том, что отец крайне редко в чем-то просчитывался, если уж начинал расчет. Но все равно – ему было страшно оставить отца во власти незнакомого лекарства, в плену какого-то уж слишком крепкого сна.

И, обзывая себя тревожной барышней, Пашка вернулся в спальню и сел в кресло напротив кровати, чтобы наблюдать за спящим. Сначала он пытался читать ридер, потом полез в социальные сети на смартфоне, потом накрыл отца одеялом, поправил подушку, еще раз обошел спальню, заглядывая во все углы в поисках чего-нибудь подозрительного, типа вот этого розового пузырька, – но ничего больше не нашел, снова проверил Имсов пульс, сел обратно в кресло, повздыхал…