Ясно было одно: за это время, за это долгое время, в мире и сидов, и фоморов могло произойти много разных вещей. И почему-то Пашка был уверен, что вещи это не очень хорошие – вот прямо кожей чувствовал. Земля могла показаться им отличным инструментом для решения собственных проблем, но ведь когда лес рубят – щепки летят, не так ли? Что требовалось сделать с земным миром, чтобы решить проблемы двух других, даже не хотелось представлять. А если интересы столкнутся, начнется война – и кому достанется земной мир, тот его и использует по своему усмотрению. Так что: куда ни кинь, всюду клин, как говаривал герой Шона Коннери в фильме «Скала»…
Пашка так задумался, что полупрожеванный пончик вывалился у него изо рта и шлепнулся в чашку с кофе, разбрызгивая коричневую жижу по черному матовому стеклу, которым была накрыта столешница.
Отец поднял глаза – и Пашка знал этот тяжелый, заострившийся, опасно посветлевший взгляд. Нет, только не это!
– Ответь мне на один вопрос, сын мой, – наконец сказал Имс и отодвинул ноут. – Ты ведь до чего-то уже докопался, правда? Иначе с чем связан этот транс, которому позавидовал бы и Далай-лама?
Пашка испустил чудовищный вздох и выловил несчастный пончик из кофе. Наверное, действительно было лучше все рассказать. Ведь две головы лучше, чем одна, а у отца с мозгами всегда было все в порядке. Да и кто тут крутой парень?
И он рассказал.
Отец долго молчал, потом вынул из валявшейся на столе пачки сигарету, отошел к окну и закурил в форточку.
Пашка молчал, почему-то чувствуя себя виноватым за симпатию к Мерлину, за эту неожиданную всеобъемлющую жалость, что до сих пор холодила его сердце.
Он не чувствовал страха, он, скорее, чувствовал печаль.
– Лепрекон? – наконец спросил отец. – Он пошел за тобой, говоришь? И как он выглядел?
– Да не особо приметно, – пожал плечами Пашка. – Как бомж, скорее. Ну не как бомж, как такой… слегка опустившийся старикан. Таких десятками видишь на улицах и в метро. В каком-то плаще потрепанном… Ничего такого, что заставило бы тыкать в него пальцем и кричать: «Смотрите, смотрите, это лепрекон»!
– Вот это и гадко, – как-то странно бесстрастно отозвался отец.
– Даа, плохо, что ты грохнул вервольфа, – сумрачно сказал Пашка и пододвинул к себе коробку с мюсли и коробку с соком. – Но что толку расстраиваться? Еще успеем.
– Это уж точно, – прищурился Имс и ткнул бычок в блюдце на подоконнике.
И когда он обернулся, Пашке вдруг стало страшно. Потому что обернулся не его отец, какого он всегда привык видеть. Обернулся какой-то совершенно незнакомый ему человек – с заострившимися чертами лица, с прозрачными злыми глазами: в кино такие бывают у самых отмороженных бандитов, на счету которых десятки трупов. Даже двигался Имс по-другому – чуть набычившись, пригнувшись, как хищный зверь для прыжка, с сутуловатой ленцой, но ленца эта пугала больше, чем видимая готовность к атаке. Даже плечи выглядели шире, и нос вдруг оказался чуть кривым, словно когда-то сломанным.
Вот дерьмо, отчаянно подумал Пашка. Вот же дерьмо, получается, он даже никогда по-настоящему не видел своего отца. Не знал, кто он. Как он вообще прожил свой кусок жизни – будучи настолько слепым и глухим?
Он ничего не знал о мире, в котором жил.
Как он мог думать, что разберется в мирах, о существовании которых до последней недели даже не подозревал?
Глава 19
Одним из отличительных качеств Имса было сразу вычленять из нагромождения обстоятельств главное, не размениваясь на сантименты, сомнения в реальности происходящего и, чего таить, моралистские внутренние монологи. Когда Имс оценивал обстановку и потом принимал решение действовать, он не ведал угрызений совести. Главное было ведь что? Защитить себя и своих близких, действовать в личных интересах. Остальной мир мог катиться к чертовой бабушке.
То, что сейчас он вступал в таинственную мистическую войну, где противники владели магией, его не волновало. А волновало то, что информация о противоборствующих сторонах оставалась крайне скудной. Как-то не доводилось ему раньше сталкиваться с друидами, оборотнями, эльфами и лепреконами.
В голове роились идиотские «полезные советы», почерпнутые из современных сериалов: фэйри боятся железа, любят сливки, надолго вывести их из строя можно, рассыпав соль или крупу – по какой-то необъяснимой причине каждое существо из рода фэйри принимается пересчитывать сыпучие вещества до последней крупинки.
Ничему этому Имс, конечно, не верил. Вряд ли сценаристы, придумывавшие средства защиты от фей для братьев Винчестеров, искали в архивах реальные сведения о магическом народце. С другой стороны, они явно использовали народные сказки и старые легенды, а это уже что-то: иногда сказки не врут.
Имс не глядя выкинул бычок в урну, тут же, на ходу, зажег новую сигарету и свернул за угол, в паутину темных узких улиц, в теплый осенний вечер. Чтобы прочистить мозги, ему иногда требовалось бродить или даже бегать по городу – именно по городу, не по парку – выгуливать себя до посинения. На свежем воздухе, на ходу, Имсу всегда лучше думалось. Когда он шагал вот так, без понтовой машины, без брендовых аксессуаров, напрямую отсылавших к конкретному социальному статусу. Ни дорогих часов, ни портфеля из роскошной кожи, ни пальто, которое одним своим покроем сообщало о люксовой марке, ни зеркальных лоферов. В простой кожаной куртке, джинсах и кроссовках, с накинутым на голову капюшоном толстовки, он чувствовал себя безвестным парнем, склонным к опасным авантюрам.
Тем, кем, собственно и был.
Теперь переговорные «аквариумы» крупных компаний, диаграммы на доске и подсчеты бюджетов на безопасность офисного планктона остались в прошлом. Ему ничем не могли помочь даже бывшие разведчики, если уж быть честным. Тем более бывшие советские разведчики – не готовил их никто к погружению в другое измерение. Например, к встрече с самим Мерлином, с тем самым Мерлином, который выглядел юным пареньком и катался на скейте, несмотря на то, что стукнуло ему несколько тысяч лет. Или с Корвусом, который был не только магом, но еще и каким-то неизвестным существом, оборотнем, насколько понимал Имс, да не простым, а каким-то мульти-оборотнем… кажется, фоморы могли превращаться в кого угодно по желанию. И еще – чертовски хорошо управляли снами. А тема снов Имса интриговала всегда.
Опять он вспомнил Артура – на этот раз всплыло в памяти, как сидели они в патио за шатким столом в сицилийском городке Таормина, пили миндальное вино и обсуждали будущую встречу с тем самым реставратором картин, который заподозрил в полотне Караваджо, висевшем в одном из именитых музеев Мальты, подделку. «Вишенкой на торте» позднее выступило то обстоятельство, что реставратор оказался еще и членом ордена иезуитов, но в тот блаженный вечер ни Артур, ни Имс об этом не знали и вели себя почти беспечно. Имс, прилетев на Сицилию из Момбасы, вообще дрых до обеда, так расслабленно себя чувствовал. Сицилия одуряюще пахла апельсинами, на Артура можно было положиться, да и вообще – Артур Имса донельзя забавлял.
Сейчас и здесь положиться ни на кого было нельзя. Да даже на самого себя, как оказалось, положиться было нельзя – это Имс уяснил, наступив на горло собственному самолюбию. Прикончив единственного Хранителя, которого им мог предложить Мерлин, Имс явно допустил промах.
Из Пашкиного рассказа стало ясно, что сам Мерлин в открытую конфронтацию ни с одной из сторон вступать не хочет, ибо не может нарушить договор, а значит, и открыто защищать никого не станет.
Хотя, усмехнулся Имс, много ли времени понадобилось бы магическим расам, чтобы вычислить, чей волк отирается вокруг игроков? Мерлин многим рисковал, только поставив Имсу защитный знак омелы.
С другой стороны, как понял Имс, хитроумные маги играли по принципу «что напрямую не запрещено, то разрешено», а о таких тонкостях контракт ничего не говорил. Он обязывал Мерлина вручить проснувшимся магам нун, и Мерлин это сделал. Также он обязывал его не вмешиваться, пока игроки не дойдут до уровня, нужного для расширения порталов настолько, чтобы сюда, в земную реальность, могли проникнуть главные маги. Были ли еще какие-то условия, ограничивающие в действиях Мерлина, Имс не знал.
