– Нет, не из-за спирта.

– Еще в доме культуры драку я видела...

– Нет.

– Ну, значит, из-за бумаги, которую мы написали всем домом по поводу гаража во дворе...

– Опять не угадали.

– Тогда не знаю.

– Нина Максимовна, хочу поговорить о жизни.

– Как... о жизни?

– Что поделываете, о чем думаете, как проводите время?..

– Из-за этого и вызвали?

– Да.

– Странно...

– Ничего странного. Вчера я вызвал гражданина спросить, какой он видел сон.

– Зачем?

– Ему приснилось, что якобы совершено весьма оригинальное хищение. Он рассказал об этом приятелю. А через два дня эта кража и верно совершилась. Как это объяснить?

– Так он сам и совершил.

– Нет.

– Тогда приятель.

– Тоже нет.

– А как же?

– Этот сновидец совершенно случайно в электричке краем уха услышал тихий разговор. Точнее, не слышал, а бессознательно улавливал шепот. Ночью же все увидел во сне явственно.

– Воров поймали?

– Да. Он описал приметы шептунов и назвал станцию, где они сошли.

– Интересная у вас работа.

– Вот видите! А вам рассказать про себя не хочется.

– А следователь имеет право вызвать человека повесткой, чтобы выспрашивать про его жизнь?

– Нина Максимовна, она у вас такая неприличная, что и рассказать стыдно?

– С чего вы взяли? У меня все в норме, я человек без комплексов.

– Вот и хорошо. Так как вы проводите время?

– По-разному.

– Все-таки, чем больше занимаетесь?

– Всем понемножку. И в кино хожу, и в театр, но реже. Телевизор, конечно.

– А в дискотеку?

– Раз в год. Отходила свое. Может быть, вас какая-нибудь драка на танцах интересует?

– Нина Максимовна, давайте поговорим так: сперва я задам все свои вопросы, а потом и вы меня спросите. Хорошо?

– Да.

– У вас есть какое-нибудь увлечение?

– Куклы.

– В куклы, что ли, играете?

– Придумываю и шью. У меня их дома штук тридцать.

– А кроме кукол?

– На гитаре играю.

– И хорошо?

– В платный кружок ходила. И пою под гитару.

– Какой же у вас репертуар?

– Не поверите... Песни Высоцкого.

– Да, как-то трудно представить их в женском исполнении.

– В этом весь шарм. Эффект контрастности. Мужественные песни женским голосом.

– Ну, а искусством интересуетесь? Литературой, живописью, музыкой...

– Всем чуть-чуть.

– Бываете в филармонии, в музеях, на выставках?

– Редко.

– Неинтересно?

– Время в дефиците.

– Семьи у вас нет, два выходных дня... Чем же заняты?

– Женщина всегда найдет, куда время деть.

– Куда же?

– Не то, что вы подумали.

– А что я подумал?

– К вашему сведению, мужчины об меня обжигаются...

– К сведению принято.

– Сигарет не курю...

– Хорошо.

– К спиртному не тянет.

– Еще лучше.

– Так что зря вызывали.

– Может быть, у вас какие-нибудь увлечения, склонности, страсти?..

– Склонности... в смысле страсти?

– Ну, можно и так сказать.

– А-а-а... Натяжечка у вас вышла! Я-то, дура, ломаю голову...

– Что вы так?

– Аллергия у меня, аллергия!

– Зачем же кричать?

– Мне, бывает, больничный дают. Например, когда тополиный пух летит. Вот у вас флоксина в вазочке, а мне уже не по себе.

– Переставим вот сюда. У вас аллергия, все понятно.

– Ничего вам не понятно! А мама любит травяной чай.

– И верно, ничего не понятно. У вас аллергия, а мама любит чай...

– Травяной! У нас целый ящик всяких мят, чабрецов и зверобоев.

– Я тоже чай с травами люблю.

– А я с кухни ухожу, когда она их заваривает.

– Мама его пьет небось с конфетами?

– Нет, с кусковым сахаром.

– Надо с медом.

– Почему?

– Тогда ощущение цветущего июльского луга.

– А от сена я прямо дурею.

– И часто бывают эти аллергические приступы?

– Последний раз был... Ага, когда сумочку потеряла, в июне. Пошла от нечего делать в музей живописи. А перед ним тополиная аллея. Пух этот бежит по дорожкам, аж сугробики наметает. Чувствую, сердце заколотилось, слабость... Присела на скамейку. Какая-то старушка сует под нос флакончик с нашатырем, а мне и так дышать нечем. Посидела, превозмогла себя и в музей все-таки проковыляла. Там воздух другой, без запахов и пыли.

– А в чем же вышла натяжечка...

– Вам так преподнесли...

– Что преподнесли?

– Если человек запахов не переносит, может, он дурной травкой интересуется? Наркухой?

– Не знаю.

– Мама давно просит достать для заварки эфедры. Говорят, растет на Иссык-Куле по склонам гор. Пошла я на рынок за картошкой. Там давно приметила мужика с фруктами, из Киргизии ездит. Ну и завела с ним разговор про эфедру. Милиционер тут как тут: «Кто это травкой интересуется?» Адрес мой записал. Глупость какая-то.

– Видимо, милиционер ошибся.

– Конечно. Мне можно идти?

– Нет, Нина Максимовна.

– А что?

– Еще один маленький вопросик...

– Пожалуйста, отвечу.

– Вы упомянули про потерянную сумочку... Что за история?

– А-а, весь день был с приключениями. Сперва с этим пухом, а потом в музее сумочку потеряла. Обратилась к администратору. Но никто не возвращал.

– Потеряли, когда вам было плохо?

– Вряд ли. Потом же билет брала, деньги доставала. Скорее всего, в музее обронила. Там же толчея.

– А что было в сумочке?

– Рублей тридцать денег да всякие женские безделушки. И сумочка денег стоила, польская. Флакончик духов «Жозефина». Мама посылала меня в стол находок, да я не пошла. Если украли, то с концами. Не вернешь.

– Так и пропала?

– Слушайте-слушайте. Думаю, брякну-ка на всякий случай в отделение милиции. Вдруг туда принесли. И только стала вертеть диск, как звонок в дверь. Открываю. Стоит молодой человек интеллигентного вида, улыбается и спрашивает: «Не вы ли Нина Чубасова?» Я киваю. «Получите вашу сумочку». Оказалось, он тоже был в Музее живописи и нашел ее на полу.

– Как же узнал ваше имя и адрес?

– В сумочке письмо лежало ко мне от подружки, из дома отдыха, от Светки. На конверте все есть. Он деликатный невероятно. Говорит: «Извините, что я заглянул в нее».

– Где теперь эта сумочка?

– Вот, с ней и хожу.

– Разрешите взглянуть...

– Пожалуйста.

– Как вы ее носили?

– На плече.

– А как же она могла соскочить?

– Вот здесь ремешок оборвался. Мама пришила.

– Возьмите, спасибо. Как выглядел этот молодой человек?

– Ну, выше среднего роста. Темные волосы до плеч. Бородка скобочкой. Тоненькие усики. Черные очки. Симпатичный, хотя глаза узкие.

– Во что одет?

– Куртка коричневой кожи, кремовая рубашка и крестик на короткой цепочке.

– Золотой?

– Да, на нем все натуральное.

– Ну, а брюки?

– Брюки тоже были.

– Какие?

– Песочного цвета, тонкой шерсти.

– Принес сумочку... Что дальше?

– Пошла его проводить.

– Так сразу?

– Согласитесь, что не каждый бы вернул. И не каждый бы принес на квартиру. Чем отблагодарить? Денег не дашь, обидится. Зайти в дом отказался. Ну, я и пошла проводить до метро. Как бы вместо благодарности.

– Он назвался?

– Да, Валерием.

– Что было дальше?

– Проводила – и все.

– Как шли, о чем говорили...

– Ну, шли набережной, болтали. Я уж позабыла... Солнце за порт садилось. Все красное: и облака, и вода, и чайки. Как будто кусок спелого арбуза в полнеба. Ни домов, ни портовых кранов – сплошное зарево. Мы остановились полюбоваться. Помню, он меня спросил, сколько я вижу цветов и оттенков. Сколько... Да один красный. Так ему и сказала. Знаете, он даже обиделся. «Нина, вы слепая». И насчитал двенадцать. Причем каждый оттенок как-то назвал. Я, конечно, удивляюсь. А он глянул на воду, на небо и грустно говорит: «Нина, это все неправда». Я не ответила. Какая там неправда, когда любому видно. У него от этого неба борода порозовела. Думаю, ну и у меня глаза, наверное, красные, как у кролика. А он говорит: «Нина, это неправда, потому что есть пурпур Ольхина». Я помалкиваю. Что такое пурпур знаю, а об этом Ольхине век не слыхала. Тогда он спросил: «Нина, вы хотели бы увидеть пурпур Ольхина?» Я ответила в том смысле, что какой же дурак не хочет увидеть пурпур Ольхина. Ну... Вот про сумочку и все.