— А дальше нас будут изощренно ловить на всех углах этого города, — сказал Кропотин. — И еще вот что я думаю.., мы с Лерой не пойдем к Фокину.

— Даже не думай, — холодно проговорил Свиридов. — Ты сам не понимаешь, что говоришь. Впрочем, говорить ты волен все, что угодно, а вот делать будем только то, что скажу я.

Кропотин сделал какое-то резкое движение, но Свиридов легко перехватил руку Димы и сжал так, что тот изогнулся от боли в дугу.

— Что же это творишь, болван? — на этот раз почти добродушно проговорил Влад. — Попал, как кур в ощип, втянул меня в такое.., молчи, ты еще ничего не понимаешь!., втянул меня в такое дерьмо, и теперь еще рыпаешься?

Кропотин, кажется, поняв, что Свиридов — это не самое худшее из всех подстерегающих его зол, притих и только подозрительно поблескивал прищуренными маленькими глазами…

Свиридов оказался прав. В окнах фокинской квартиры действительно горел свет. Причем, по всей видимости, почти во всех комнатах и в кухне.

Звонить долго не пришлось. Уже через несколько секунд после первого звонка за дверью послышались шаги, дверь приотворилась, и показалась физиономия Афанасия; по всей видимости, он снова был в серьезном подпитии.

— Ета хто тут? — изрек он.

— Я же говорил, что сегодня канун какого-нибудь великого церковного праздника, — весело сказал Влад и, протолкнув хозяина квартиры в прихожую, зашел сам и жестом велел зайти Лере и Кропотину.

— А, вы? — пробормотал отец Велимир. — А я не…

— Не по церковному уставу одет, — кивнул головой Свиридов, окидывая взглядом домашнее облачение отца Велимира: на нем болтались какие-то жалкие желтые трусы в цветочек, которые к тому же эротично распоролись на бедре. — Что, опять кого-нибудь исповедуешь?

…Влад угадал даже численность «исповедуемых» святым отцом прихожанок: две. Причем на каждой из них одежды было не намного больше, чем на их «духовнике»: одна была в кружевной комбинации, а вторая и вовсе в одних скудных по прикрываемой ими площади трусиках. На появление новых людей они отреагировали довольно оригинально: одна с дурацким смехом накинула на себя фокинскую рубашку, которая смотрелась на ней как балахон, а вторая, заикаясь, спросила Свиридова:

— В-вы епископ?

— Нет, — не сумев сдержать улыбки, ответил Влад, — не епископ. Так что можете продолжать ваше ночные молитвы.., никого не отлучу от церкви и не лишу Афони сана.

— А что случилось? — спросил отец Велимир.

— Потом расскажу. Дело серьезное. Если хочешь, можешь продолжать свои богоугодные дела.

Афанасий схватил Влада за плечо и зашептал ему в самое ухо:

— Щас я этих клав за полчаса укатаю и приду…

— Ну что же, действуй, отец Велимир, — отозвался Влад. — Я знаю, нет тебе равных в деле полнощных молитв.

Свиридов пришел на кухню, где уже сидели Лера и Кропотин, и сказал:

— Ну вот, до утра мы в безопасности. Вы, кажется, совсем не хотите спать?

Свиридов был совершенно прав: несмотря на то, что бурные события последних суток должны были вымотать Диму и Леру, выжать, как лимон, спать не хотелось.

И все знали почему.

Это мощный психостимулятор, украденный у Церетели, препарат, названия которого они не знали, но каждой клеточкой тела чувствовали его бодрящее, фонтанирующее действие, — это он не давал им спать и принуждал что-то делать: говорить, смеяться, ходить, заниматься сексом, слушать музыку, словом, делать что-нибудь, чтобы дать выход клокочущей энергии из грубо вскрытых тайных резервов организма.

— Это весьма кстати, — продолжал Влад. — Потому что я должен знать, каким образом ты, Кропотин, оказался связан с Григоренко и Кривовым.

— А вы.., а ты знаком с ними?

— Еще бы, — невозмутимо ответил Свиридов. — Я знаком с ними довольно-таки неплохо. Но я не об этом.

Он провел ладонью по холодному лбу и, остановив на Диме тяжелый немигающий взгляд, проговорил:

— Мне известно, что ты обманул нас, когда сказал, что служил в пехотных войсках. Я понял это еще до того, как получил самые непререкаемые доказательства. Понял еще в «Полишинеле». Тебе знакомо название «Капелла»?

Дима побледнел…

— Ну, рассказывай, — тоном, не допускающим возражений, проговорил Свиридов.

Возможно, Кропотин еще трижды подумал бы, стоит ли ему доверяться не самому близкому человеку, который, вполне возможно, просто блефует, говоря, что ему известно столь многое.., быть может, все это красивая комбинация, спланированная Свиридовым и Перевийченко.., но ему неудержимо захотелось очиститься от того, что он так долго — без права выплеснуть — держал в себе. Вероятно, виной тому наркотик Церетели, а возможно, и не только он. Во всяком случае, Кропотину уже было все равно.

Он сломался.

Кропотин в самом деле был в армии только два месяца с небольшим.

Всем понятно, как могут встречать в наших доблестных Вооруженных силах человека, который полтора года отучился в институте — то есть в учебном заведении, которое не укладывается в сознание тупых дебилов, составляющих большую часть любого призыва на действительную военную службу, будь этот призыв хоть осенним, хоть весенним.

А Кропотину с дебилами особенно не повезло.

Потому что олигофреном номер один во всем подразделении, куда имел счастье угодить Дима, был некий старшина Молчанов, тупой садист, сквернослов, алкоголик и буян.

— А, бля, опять пидоров ученых присунули, бля? — такова была первая фраза, которой встретил Кропотина этот замечательный воинский чин.

Старшина Молчанов был из числа тех, кто полагает, будто если Земля и вертится, то лишь потому, что на ней занимается муштрой взвод новобранцев.

При этом старшина не знал созвучной песни Высоцкого: «От заката мы землю крутили назад.., было дело сначала. А обратно ее закрутил наш комбат, оттолкнувшись ногой от Урала», а о самом авторе знал только то, что это был еврейский блатной певец типа Шуфутинского или Розенбаума.

И этот человек совершенно искренне брался сделать из «этих га-алимых салаг» настоящих «мужиков, а не баб с яйцами».

Орудия и методы подобной трансформации личности поступивших на армейскую перековку парней были предельно просты и очевидны: чистка сортиров до тех пор, «пока он не заблестит, как конская задница», муштра на разбитом полигоне, заваленном мусором, а также беседы с солдатами о жизни с непременным применением всего матерного лексикона и всех конечностей — с кулаками и увесистыми сапогами — для лучшего усвоения простых армейских истин.

Кропотин тоже не раз попадал под «вразумления» старшины Молчанова. Однажды Кропотин чистил на кухне картошку, и там появилось мудрое руководство именно в лице товарища старшины. Он посмотрел на Диму определенно с неодобрением, а потом ударом ноги вышиб нож из рук подчиненного.

— Рррррядовой Кррропотин!!! — брызжа слюной и дыша невыносимым перегаром в сочетании с гнилостно-кариесным зловонием, заорал он так, что задребезжали окна. — Как ты чистишь каррртошку?

Привык, что дома мамочка за тебя все раз-раз, чикчик, и все хлоп, бля, и в ажуре! Тут тебе не там!

Молча-ать!!

И он для профилактики пнул и без того безмолвствовавшего и испуганно хлопающего ресницами Диму так, что тот еле устоял на ногах. Потом подобрал нож, а в другую руку взял неочищенную картофелину.

— Показываю перррвый и последний раз! — рявкнул Молчанов. — Уставной продукт каррртошка беррется в левую руку, нож кухонный числом одна единица — в прравую. По команде начинать чистить!

Он попытался было надрезать кожуру, но нож пошел боком, порезал товарищу старшине пальцы и выпал из его дрожащей от утреннего похмельного синдрома руки.

Старшина головокружительно выругался и, швырнув картофелину в стоящего по стойке «смирно» Кропотина, вывалился из кухни, отчаянно топоча сапогами и задевая плечами дверные косяки.

Тот самый случай с чисткой сортира и падением в него молчановского пистолета, который Кропотин рассказывал на посиделках у Ильи, был последней каплей, что переполнила чашу терпения товарища старшины, который и без того, мягко говоря, недолюбливал своего подчиненного.