"Вы достачно убедительны, учитывая ваш опыт," - признался Дэвис. "Я должен сделать вывод, выслушав ваши слова?"

"Да, если вы убеждены, что я могу справиться с этим," - сказал Ли. - "Предложение, в конце концов, было моим, и мне бы хотелось довести его до конца."

Президент наклонился вперед и пожал руку Ли.

"В Кентукки, а затем и в Миссури?" - спросила дочь.

"Кентукки"? - голос Мэри Кастис Ли передал ее тревогу. - "Миссури?"

"Не нужно говорить таким тоном, что это конец земли, моя дорогая Мэри." Ли попробовал пошутить. "Теперь концом земли является Техас."

Шутка не удалась. "Война закончилась, и я надеялась, что ты мог бы остаться здесь, в Ричмонде со мной и со всей своей семьей," - сказала жена.

Другими словами, вы надеялись, что я, наконец, покончу со своей военной карьерой, подумал Ли. Но эта мысль не расстроила его. Как можно обвинять Мэри за желание быть с ним вместе? Пытаясь быть осторожным, он сказал: "Да, правда, что война закончилась, но я до сих пор ношу форму моей страны". Она прикоснулась к рукавам своей серой формы. "Вы знали об этом, когда выходили за меня замуж и терпели все эти годы, что вам вполне удавалось достаточно хорошо."

"О, и в самом деле, очень хорошо," - сказала она горько. Убрав руку с его пальто, она положила ее на колесо своей коляски.

Ли вздрогнул, как под огнем противника. Мэри не так давно стала калекой. Это война забрала ее здоровье. Он стал уговаривать ее: "Я не собираюсь больше воевать, будут только наблюдения за мирными выборами, и я вернусь в Ричмонд этим летом."

"Еще одна половина года уйдет навсегда."

Он пододвинул стул поближе и сел на него, чтобы говорить, не глядя на нее сверху вниз.

"Не знаю, будет лучше или хуже, моя дорогая, но я солдат, и за все все эти годы ты должна была уже привыкнуть к этому. Как бы там ни было, у меня есть долг и я не буду уклоняться от него."

"Независимо от тех, кто любит тебя," - прошептала его жена. Он молча склонил голову; это было, в конце концов, правдой. Мэри Ли вздохнула. "Как ты сказал, Роберт, я осознаю, что я жена солдата. Хотя временами, как в эти последние несколько мирных месяцев, мне было приятно забыть об этом."

"Дорогая Мэри, пока никакого мира нет - есть только перемирие, которое может быть нарушено в любой момент, если Соединенные Штаты, или мы сами сочтем это выгодным. С Божьей помощью, я надеюсь помочь достижению настоящего, прочного мира. Если бы не это, уверяю тебя, я бы отказался от того, что мне предложили."

"Судя по тому, как ты это говоришь, ты, конечно, веришь в это." Голос его жены еще отдавал сарказмом, но гнев уже ушел с ее лица, оставив после себя лишь грусть. "Я не сомневаюсь, что если бы Джефферсон Дэвис поручил тебе возглавить военную кампанию в аду, чтобы добыть там уголь для наших очагов, ты бы просто сказал мне, как всегда: 'прощай' и отправился бы туда безо всяких возражений."

"Может быть, так и было бы." Ли представил себе это и рассмеялся. "Скорее всего так, я полагаю. Я был бы уверен, что вернусь с этим углем, или, по крайней мере, дал бы чертям такого жару, что они запомнили бы его надолго." Это, наконец, заставило Мэри улыбнуться. "Я даже не сомневаюсь в этом." Одна из ламп в столовой замерцала и погасла, заполнив комнату запахом масла и небольшим дымом. Мэри спросила: "Неужели уже так поздно?"

"Половина одиннадцатого," - ответил Ли, взглянув на свои карманные часы.

"Да, уже поздно," - заявила она. - "Поможешь мне подняться наверх?"

"Конечно. Сейчас, только решу проблему с освещением." Он открыл ящик серванта и взял свечу, которую он поджег от лампы, которая еще горела. Он поднялся в спальню, где зажег еще две, а затем снова быстро спустился вниз. В доме царила тишина - его дочери и Джулия уже отправились спать. Колеса коляски Мэри загрохотали по половицам, когда он поднимал ее по лестнице. Опираясь на перила а главным образом на него, она добралась, наконец, до второго этажа. Он повел ее в спальню. Она села на кровать и он подал ей сорочку. "Да, спасибо," - сказала она. Он помог ей избавиться от одежды, туго стягивающей талию, которую она носила в течение дня. Благодаря многолетней практике, он справлялся с ее одеждой так же легко, как и со своей собственной. "Спасибо," - еще раз сказала она ему. "Я буду скучать по твоим ласкам когда ты уедешь."

"Точно будешь?" - спросил он. В этот момент его рука случайно задела на ее левую грудь. Это не было намерением разжечь ее страсть; годы и трудные времена взращивания голодных младенцев сказались на нем. Но тело его жены по-прежнему привлекало его. Их долгие разлуки превращали каждую встречу в новый медовый месяц. Его голос сам по себе вдруг стал хриплым. "Ты не будешь возражать, если я задую свечи?"

Она, конечно же, поняла его; после тридцати трех лет брака она всегда понимала его. "Ну, если тебе не помешает моя ночная рубашка в такой темноте," - ответила она.

"Думаю, я справлюсь с этой проблемой," - сказал он. Затем встал и задул две из трех свечей, затем задумчиво взял последнюю и поставил на тумбочку у кровати. Комната погрузилась в темноту, когда он задул последнюю свечу.

И вдруг он почувствовал привычный резкий приступ боли в груди. Он протянул руку к тумбочке и взял пузырек с маленькими таблетками, что подарили ему ривингтонцы. Он положил одну под язык. Боль исчезла. Бутылочка не издала ни звука, когда он поставил ее обратно; он вспомнил, что таблетка была последней. Когда сон погрузил его в свои объятия, он напомнил себе, что нужно будет запастись большим количеством нитроглицерина, прежде чем отправиться в дорогу. Высокомерие ривингтонцев, конечно, было неприятным, но их возможности пока оправдывали это.

По прямой, от Луисвилла до Ричмонда было около 460 миль. Но Ли это не радовало. По железной дороге выходило почти в два раза дальше. Через Вирджинию и Теннесси до Чаттануги поезда еле-еле карабкались по обледеневшим рельсам. На самом деле это напоминало неторопливый полет вороны. При такой погоде это заняло три дня. Впрочем, Ли был рад такой возможности восстановить свои моральные силы.

"Было бы неплохо поупражняться в остроумии с южанином или даже с янки в нашем вагоне, чтобы затем спокойно отойти ко сну," - сказал он Чарльзу Маршаллу. Тот сидел, выпрямившись на всем протяжении отъезда из Ричмонда, что, очевидно, доставляло ему меньшее удовольствие, чем проведение такого же количества времени в седле.

Майор Маршалл был моложе и бодрее, но такая поездка также угнетала его. Он закивал так энергично, насколько позволяли ему мышцы шеи. "Ведь у нас есть вагоны для некурящих и вагоны-рестораны с туалетами. Почему бы не сделать специальные спальные вагоны? Они позволили бы человеку ездить по рельсам, отдыхая, а не просыпаться через каждые несколько сотен миль и вздрагивать."

Извозщик, который доставил Ли и Маршалла от железнодорожной станции до отеля, оказался, на удивление, белым человеком. Их локомотив, пыхтя, отправился к железнодорожному депо, зданию из кирпича и камня с причудливо искривленной крышей и с продольной аркадой в полтора этажа с рядами окон.

Еще двое белых в холле отеля подхватили их багаж. Ли смотрел на это со все более нарастающим любопытством; в любом южном городке, на их месте были бы черные рабы. Кучер заметил его недоумение. "У нас осталось не так много негров," - сказал он. "Большинство из них убрались на север вместе с янки, когда они отступили, а те, что остались, слишком выпендриваются. Как это они называют, а, вот - мы эмансипированы теперь и не будем работать за деньги, меньшие, что вы платите белым."