— Княже, ни один русич, покуда жив, не покинет поля боя, — продолжал настаивать Свенельд.

— Знаю, воевода. Как и то, что наши воины лягут до единого, но еще больше потеряет Иоанн. Однако что для него изрубленные легионы, коли подходят к нему каждый день новые? Разве мы, Свенельд, пришли на Дунай умереть, а не победить?..

Пылал над окружавшими доростольскую равнину горами закат. Нахмурив брови и кусая губы, Иоанн наблюдал, как шли в очередную атаку его когорты. Вот уже который раз столкнулись они со славянами. Заклубилась над местом схватки пыль, зашевелилась в ней слитная, плохо различимая на расстоянии людская масса. Когда пыль рассеялась, на подступах к крепостным стенам, как и прежде, нерушимо стояли за длинными щитами русы и болгары.

— Это была двенадцатая атака, — тихо проговорил Цимисхий, отводя глаза от Доростола. — И все двенадцать раз князь Святослав отбил меня. Я не смог сегодня победить его.

— Зато киевский князь узнал твою силу, император, — раболепно произнес Куркуас, наклоняясь к Иоанну. — За весь день они ни разу не посмели наступать на нас. А ведь русы князя Святослава известны как раз упорством и неудержимостью в атаках. До сей поры, ни один противник киевского князя не мог устоять перед натиском его дружин. Император, ты первый, кто заставил князя Святослава обороняться, а не наступать… Слава Христу! Русы уходят! — вдруг радостно закричал Куркуас.

Некоторое время Иоанн смотрел, как неторопливо, в строгом порядке втягивались в ворота Доростола колонны славян. Как без всякого движения стояли перед крепостью византийские легионы, даже не пытаясь помешать чем-либо противнику.

— Ты прав, Куркуас, — с грустной улыбкой сказал Цимисхий, — они уходят. Но уходят сами и, самое главное, непобежденными.

На крепостной башне, обращенной к Дунаю, стоял в группе воевод князь Святослав. После только что отгремевшего сражения многие русичи и болгары были еще в пыли, с покрытыми каплями пота лицами, со следами крови на одежде и доспехах. Взоры присутствовавших были направлены на реку, по которой, не спеша, плыли к Доростолу византийские корабли. Блестело в лучах солнца оружие находившихся на палубах воинов, замерла возле катапульт и огнеметов их прислуга. А на берегу, под стенами крепости, группы русских и болгарских дружинников торопливо вытаскивали на песок свои ладьи, стремясь подтащить их ближе к стенам…

Расположившись в кресле на вершине холма, Цимисхий любовался кораблями, бросавшими якоря против стен Доростола. Среди окружавших Иоанна сановников царило радостное оживление.

— Император, киевский князь теперь в кольце, — заметил Склир. — Крепость превратилась для русов в ловушку, из которой не выскочит без твоего разрешения даже мышь.

— Ты прав, — согласился Иоанн, — князь Святослав отныне в надежном кольце. Но разве от этого его варвары перестали быть русами? Или ты, Варда, забыл Преславу?

Всеслав ни разу не раскаялся в том, что взял в напарники Ангела; Десятский действительно оказался отличным проводником и незаменимым товарищем в их трудном, полном риска предприятии. Избегая людных дорог и лесных нехоженых троп, заходя по ночам в глухие селения за хлебом и сыром, он привел Всеслава к горным перевалам, за которыми лежала Македония. Темной грозовой ночью, когда не только человек, но и лесной зверь предпочитал находиться в надежном безопасном убежище, Ангел одному ему известными тропами вместе с сотником проскользнул мимо византийских секретов на противоположную Доростолу сторону перевалов, где первый встреченный ими пастух указал путь к русичам.

Воеводы Святополк и Владимир внимательно выслушали Всеслава, расспросили о событиях на Дунае и в остальной Болгарии. Кое-какие сообщения о происходившем в Преславе и Доростоле доходили через горы и к ним, поэтому еще до прибытия Всеслава воеводы объединили все оказавшиеся за перевалами русские дружины, избрав местом их общего пребывания Македонию. Вбирая в себя по пути отряды славян-добровольцев, русские войска, не дожидаясь приказа великого князя, выдвинулись почти к перевалам и уже вступили в бой с преградившими им дальнейшую дорогу к Дунаю византийскими заслонами. Воеводы несколько раз посылали гонцов к князю Святославу, однако ни один из них не возвратился обратно. Поэтому появление сотника Всеслава, которого оба воеводы знали лично, было как нельзя кстати.

— Ты прибыл вовремя, сотник, — сказал воевода Святополк. — Давно мы ждали вестей от великого князя, хотели знать его планы и то, что надлежит делать нам самим. Разве можно доверять только людской молве? Среди ее голосов звучат также чужие и лживые.

— Оттого мы стояли на перепутье, — вступил в разговор другой русский воевода Владимир. — Одни звали идти к Доростолу, где зимовал великий князь со своей дружиной. Другие — на Преславу, поскольку князь Святослав всегда сам нападал на недруга, а не отсиживался за крепостными стенами. А были такие тысяцкие, что предлагали двинуться даже на Царьград, предполагая встретить на пути к нему и великого князя. Словом, было над чем поломать голову.

Воевода Святополк встал из-за стола, взял со скамьи шлем.

— Теперь все стало на свои места, и отныне у нас одна дорога. Коли великий князь ждет нас у Доростола, мы свершим все, дабы как можно скорее очутиться там.

— Впереди перевалы, а они заняты ромеями, — осторожно заметил Всеслав. — Сбить их оттуда будет не так просто.

— Нас десять тысяч русичей с семью тысячами примкнувших к нам болгар и иных братьев-славян. Ромеи поджидают нас в нескольких местах, через которые можно выйти к Дунаю, а мы всеми силами ударим в одном. А дабы ворог не догадался, где станем пробиваться, будем его одинаково тревожить на всех окрестных перевалах.

— И начнем это немедля, — добавил воевода Владимир, тоже поднимаясь из-за стола. — Великому князю нужна наша помощь — он получит ее уже завтра утром…

Едва первые лучи солнца показались из-за гор, Всеслав и Ангел были на ногах. Вскочив с козьей шкуры, на которой вместе спали, и наскоро умывшись у ручья, они поспешили на место, где воеводы велели им быть утром.

Посреди небольшой деревенской площади, от которой начиналась дорога к перевалу, уже строился русский ударный клин. Отборные, проверенные во многих боях воины становились в ряды по десять человек, смыкались плечом к плечу. Шеренга строилась за шеренгой, и выраставшая на глазах колонна вытягивалась все дальше по дороге. Вскоре на площади появился плотный человеческий прямоугольник, обращенный сотнями глаз к еще покрытому туманом горному перевалу. Начало и бока колонны были надежно защищены тесно сдвинутыми червлеными щитами, на головах воинов виднелись остроконечные русские шлемы с бармицами, на ногах блестели специально надетые для такого случая латные сапоги. Копья дружинников были подняты кверху, и на их остриях были густо набросаны обильно смоченные водой воловьи шкуры.

И вот ударный клин готов к бою. Ярко сверкали его железные голова и бока, тускло блестели под лучами солнца мокрые шкуры. Лишь полные отваги и решимости глаза, видневшиеся в узких просветах между шлемами и верхними краями щитов, напоминали, что этот железный таран внутри живой.

Занявший место впереди клина воевода Святополк взмахнул обнаженным мечом.

— Вперед, други! — разнесся над площадью его зычный голос. — Братья на Дунае ждут нас! Смерть ромеям!

— Смерть! — глухо и грозно рванулось в ответ из-за стены щитов и навеса из мокрых шкур.

Клин, гремя металлом, поднимая сотнями одновременно шагавших ног облако пыли, медленно двинулся за воеводой. В десятке саженей за клином начали строиться новые славянские колонны. Их ряды были уже не так тесны, воины одеты в обычные сапоги, над головами отсутствовали мокрые шкуры. По мере того, как живой таран удалялся в горы, все больше выстроившихся русских и болгарских колонн двигались за ним. По склонам гор, среди которых вилась дорога к перевалу, крались незаметные постороннему взгляду цепочки болгарских лучников, выступивших в поход еще до рассвета. Прекрасно знавшие эти места, лазавшие по горным кручам не хуже диких коз, они охраняли славянские колонны от возможных засад и каменных обвалов, которые могли устроить византийцы.