- Интересно, какими же они видятся старпому?
- Ветер крепчает, в воздухе пахнет грозой, и скоро придется свистать всех наверх!
- Неужто не придумаем никакого громоотвода?…
Командир хотел еще что-то сказать, но в это время старшина отделения сигнальщиков Евгений Чернецов доложил на мостик:
- Сигнал с флагманского корабля: «Лидеру «Харьков» быть головным!»
В столь сложных навигационных условиях нашему кораблю, его командиру и штурману была оказана высокая честь. Мельников тотчас оставил шутливый тон, перевел ручки телеграфа на «полный вперед» и направил корабль в голову отряда. Приказ флагмана объяснялся еще и тем, что на «Харькове», как на корабле с отличным содержанием и использованием электронавигационной техники, в начале войны гидроотделом флота был установлен первый на флоте морской корабельный радиомаяк (МКР), связанный с работающим на него береговым радиомаяком направленного действия. Благодаря аппаратуре МКР штурман Телятников мог уверенно вести корабль по фарватеру.
Как только мы вступили в голову отряда, с флагмана последовал приказ об изменении курса. Проложив новый курс на карте, штурман доложил: идем в направлении подходной точки № 2, на мыс Айя.
- Все ясно, - сказал Мельников. - Флагман принял решение прорываться в Севастополь вторым фарватером.
Как вскоре доложил Телятников, до поворотного буя осталось пятнадцать кабельтовых. Но на мостике его пока никто не видит. У Телятникова уже проложен курс после поворота; до буя остается десять кабельтовых, но буя все нет. Что такое? Неужели сбились с курса? Ведь вокруг минные поля! И мы не одни, за нами - корабли и тысячи морских пехотинцев. Может быть, штормом [145] сорвало буй? Это лучше, но опять же, без навигационного знака мы не сможем лечь на новый курс. А Телятников, пользуясь данными МКР, докладывает: до буя пять кабельтовых, два…
Наконец, последний доклад:
- Время вышло!…
Следует ложиться на новый курс, но кто поручится, что мы в нужной точке?…
И вдруг с полубака доклад впередсмотрящего:
- Справа у борта мина!
Мельников рванул ручку телеграфа на «стоп машина». С «Харькова» по отряду немедленно передали: «Застопорить машины, дать полный назад!» И вслед за этим: «Вижу плавающую мину!» Отряд немедленно исполнил сигналы. Услышав о мине, из штурманской рубки мгновенно вылетел Телятников, бросился на правое крыло мостика, перегнулся, всматриваясь в темные волны. И вдруг, мгновенно расслабившись, выпрямился, утер ладонью вспотевшее лицо и доложил:
- Это не мина. Поворотный буй. На нем даже огонек мигает.
Мельников спокойно подошел к штурману, посмотрел на море, заметил еле видимый тлеющий огонек. Тотчас был передан иной сигнал, и отряд продолжил путь.
А случилось то, чего нельзя было предвидеть. При сильном холодном ветре буй обледенел и притонул. Штурман настолько точно вывел корабль к бую, что ударом форштевня была сбита большая часть льда, и буй всплыл. Естественно, что краснофлотец, увидев шарообразный предмет у правого борта, принял его за мину, тем более, что ажурная надстройка для огня была деформирована и затемнила и без того слабый свет. Однако для Телятникова ошибочный доклад не прошел бесследно: в Севастополе он обнаружил на правом виске легкую седую прядь. Как он сам потом рассказывал, услышав доклад о мине, в первую минуту решил, что завел корабли на минное поле. Было от чего поседеть!…
Теперь мы уверенно шли фарватером, но ночные часы были безвозвратно потеряны в ожидании тральщика, в привязке к береговым знакам, в поиске второго фарватера. Чем светлее становилось, тем, как назло, улучшалась погода, туман рассеивался. Когда корабли подошли к высокому обрывистому берегу, ветер резко ослабел, волнение моря почти прекратилось. Хорошо, что облачность [146] продолжала оставаться низкой, порядка восьмисот метров. К одиннадцати часам мы только прошли траверз мыса Феолент, до Севастополя оставалось еще примерно двадцать миль. Со стороны противника пока никакого противодействия. Однако тишина эта обманчива.
- Затишье перед бурей! - оценивает обстановку Мельников. - Низкая облачность - это хорошо, предохранит от массовых налетов авиации. А вот почему не видно торпедоносцев? Наверняка, они нас не ждали, тем более на прибрежном фарватере. Однако смотреть в оба!
Это уже относится к командиру БЧ-4 лейтенанту А. М. Иевлеву. Теперь лейтенант тоже постоянно находится на мостике, следит за расстановкой сигнальщиков. За дальней водой наблюдает дальномерщик полтавчанин Сергей Семенков. Он не отрывается от окуляров дальномера, хотя главная его обязанность на корабле - во время налетов авиации и атак торпедных катеров давать дистанцию до них для носовой автоматной батареи.
Здесь же находится и Навроцкий. Обычно он управляет огнем с командно-дальномерного поста, но в предвидении воздушного противника ему лучше держаться поближе к командиру. Здесь он будет знать обстановку и успешнее влиять на использование корабельной артиллерии по воздушным целям, вплоть до применения главного калибра.
Вот уже в который раз за время похода на мостике появляется комиссар Алексеенко. Выглядит он усталым, но голос неизменно бодр. Он только что от морских пехотинцев и докладывает командиру, что после завтрака разрешил бойцам перекурить на верхней палубе, не считаясь с корабельным правилом - курить в строго отведенных местах, ведь на корабле постоянная боеготовность № 1.
- Думаю, правильно сделал, - грустно вздохнул Мельников. - Кто знает, возможно, для многих это последняя спокойная затяжка на корабле. А может быть, и в жизни - ведь на какое опасное дело пойдут они прямо с корабля!
И как бы в подтверждение слов командира мы услышали глухой грохот артиллерии, доносившийся со стороны Севастополя. Там, над городом, горизонт был скрыт густым черным дымом, подсвеченным красным, - казалось, горят не только дома и портовые сооружения, [147] но пылает и сама земля Севастополя, сплошь засеваемая вражескими снарядами.
Самолетов долго ждать не пришлось. Мы увидели их впереди, едва корабль лег на входные Инкерманские створы. Туман к тому времени почти полностью рассеялся, и рассчитывать на скрытый прорыв уже не приходилось. На флагманском корабле взвился сигнал: «Отразить воздушную атаку противника!» Мгновенно на кораблях все пришло в движение, в считанные секунды зенитчики были готовы встретить неприятеля. Шквал мощного зенитного огня рванулся навстречу десятку низко летящих бомбардировщиков. Открыли огонь по самолетам и стрелковые группы морских пехотинцев. Со шкафутов дружно ударили винтовочные залпы, застрочили пулеметы, нацеленные в небо. Пехотинцы выбирали ближние цели и сосредоточивали по ним огонь. С особым мужеством и хладнокровием действовали группы стрелков, которыми командовали политрук М. П. Рубанов и командиры отделений Ф. Ф. Францев и А. С. Иваненко. Невзирая на близкие разрывы бомб и свист осколков, пехотинцы настойчиво продолжали вести огонь…
Как только самолеты были обнаружены, Мельников приказал дать самый полный вперед, понимая, что скорость при маневре уклонения от атак вражеских самолетов имеет первостепенное значение. Первая группа самолетов, идущая на корабли, оказалась у нас справа по корме.
Мы с командиром БЧ-4 Иевлевым сразу заняли свои места: я - на левом крыле мостика, Иевлев - на правом. При массированных налетах авиации мы должны были помогать командиру в определении наиболее опасных самолетов и падающих бомб, от которых следовало уклоняться в первую очередь. Противник сразу нацелился на наши крейсеры. Корабли ответили завесой огня и свинца. На «Харькове» первой открыла огонь зенитная батарея лейтенанта Беспалько, а по мере приближения самолетов ее поддержали автоматы кормовой группы главного старшины Трофименко. Орудия главного калибра старшин Лукьяна Репина и Дмитрия Заики также были готовы открыть огонь, но от разрыва дистанционных гранат могли пострадать люди на идущих позади нас кораблях. Поэтому главный калибр пока молчал.
Невдалеке прогрохотала серия бомб, не причинив [148] нам особого вреда. Зато в непосредственной близости от крейсеров и эсминца «Бодрый» бомб упало столько, что корабли почти не были видны за вздыбившимися фонтанами воды. Казалось, водяные столбы, вопреки всем законам земного притяжения, стоят необыкновенно долго, и никто не был уверен, увидим ли мы вновь целыми наши корабли, когда фонтаны опадут. Но они опускались, а корабли отряда под радостные возгласы всех присутствующих на мостике продолжали нестись к Севастополю, упрямо рассекая неспокойную воду. Вокруг стоял сплошной гул зенитной стрельбы, беспрестанно ухали бомбы и над водой стелился ядовито-желтый дым. Но вот боезапас вражеских самолетов иссяк, они стали уходить, стихла стрельба корабельной артиллерии. И сразу стала отчетливо слышна дуэль нашей береговой артиллерии с артиллерией противника. Наши артиллеристы пытались огнем заставить замолчать фашистскую артиллерию, расположенную с таким расчетом, чтобы вести огонь по нашим кораблям на подходах к городу и обстреливать севастопольские бухты.
