В 1939 году командировка в Китай была для меня неожиданной. Примерно за полтора года до нее я подал рапорт на имя Наркома обороны К. Е. Ворошилова. Просил послать добровольцем в Испанию, где генерал Франко поднял вооруженный мятеж против республики и при поддержке немецких и итальянских фашистов наступал на Мадрид. Многие советские добровольцы, в их числе и мои хорошие друзья, [201] уже сражались в Испании, защищая республику, а я долго не получал положительного ответа. Подал второй рапорт.
Наконец был вызван в Наркомат обороны и несколько дней спустя, в конце декабря 1938 года, в группе советских добровольцев отправился сперва пароходом во Францию, оттуда поездом к испанской границе. Путешествие было долгим. Мы вздохнули с облегчением, когда уже на автомашинах ехали по горным дорогам испанской Каталонии. Однако радость наша скоро угасла. Навстречу нам двигались толпы беженцев, затем стали встречаться отдельные бойцы и небольшие подразделения республиканской армии. Наконец дорогу загородил открытый легковой автомобиль с советским флажком на радиаторе. В машине оказался представитель нашего военного атташе. Он сказал, что Каталонский фронт прорван противником, дивизии испанских фалангистов и итальянских фашистов вступили в Барселону и другие приморские города. Шоссе перерезано, и, продвигаясь по нему на юг, мы неминуемо попадем в расположение противника. А ведь у нас даже пистолетов нет.
Это были последние недели героической Испанской республики. То, чего не мог добиться противник на фронте, в открытом бою, совершила его так называемая «пятая колонна». Республику предал генерал Миаха. Он со своими сообщниками арестовал многих видных испанских коммунистов и открыл войскам генерала Франко дорогу на Мадрид.
Остатки республиканских войск Каталонского фронта отходили через Пиренейские горы на территорию Франции, где их разоружали и отправляли в лагеря французские жандармы и пограничники. Нам с большим трудом удалось избежать участи быть интернированными в эти лагеря. Вернулись в Париж, оттуда были отправлены на Родину. Это случилось уже ранней весной 1939 года.
Мне дали отпуск, поехал с семьей в Крым, однако на пятый день отдыха получил короткую телеграмму: «Прибыть на службу». Приехал в Москву. В Наркомате обороны предложили поехать в Китай, в гоминьдановскую армию, в качестве военного советника. Ответил, что оказанное доверие оправдаю. Меня включили в группу, где были и артиллеристы, и летчики, и танкисты, и пехотинцы, и командиры других военных специальностей. Всего 26 человек. На подготовку нам отвели неделю. Это были краткосрочные курсы, но опытные преподаватели сумели дать нам и общее представление и частные полезные сведения, касавшиеся разных сторон нашей будущей деятельности. [202]
К этому времени, к лету 1939 года, японо-китайская война продолжалась два полных года. Это, так сказать, официальный счет — с июля 1937 года, когда японские войска начали открытое вторжение в Северный Китай из Маньчжурии. Однако еще в 1931 году агрессор, пользуясь разного рода предлогами, ввел свои дивизии в Маньчжурию и установил в ней жесточайший режим оккупационного террора. Таким образом, японская вооруженная интервенция на территории континентального Китая продолжалась уже восьмой год.
30 июля 1939 года наша группа прибыла поездом из Москвы в Алма-Ату, а два дня спустя пассажирский самолет поднялся с местного аэродрома, и мы, рассматривая проплывавшие внизу снежные пики Тянь-Шаня, перелетели советско-китайскую границу. Иногда среди горных теснин: мелькал больший или меньший отрезок дороги, по нему ползли колонны грузовых автомобилей. Это был Синьцзянский тракт, протянувшийся из Алма-Аты примерно на 2500 км через Северо-Западный Китай, горные хребты и пустыню Гоби до города Ланьчжоу в провинции Ганьсу, к истокам реки Хуанхэ. После того как японские войска захватили почти все крупные приморские портовые города Китая, остальное же побережье блокировали своим военным флотом и авиацией, а англичане стали чинить препятствия на Бирманской дороге, тот тракт стал для китайцев жизненно важным. По нему направлялся из Советского Союза поток военных грузов — танки, артиллерия, стрелковое вооружение, снаряды, мины, патроны, различное военное снаряжение и оборудование, а также ехали сотни советских военных специалистов, которые помогали китайцам овладевать оружием, современными методами и приемами его боевого использования, современной тактикой и оперативным искусством. Над этим трактом пролетали эскадрильи советских военных самолетов, ведомые летчиками, которые впервые в японо-китайской войне дали настоящий бой авиации агрессора: сбили в воздухе, сожгли на аэродромах множество японских истребителей и бомбардировщиков, спасли от разгрома беззащитные дотоле китайские города.
Самолет наш сделал несколько промежуточных посадок для заправки горючим и утром 2 августа приземлился в центре провинции Синьцзян — городе Урумчи. Здесь мы впервые смогли размять ноги. Командир самолета объявил, что в Урумчи переночуем. Был уже вечер, нас отвели в китайский глинобитный, изнутри выбеленный известкой домик — фанзу, покормили горячей лапшой — гуамянцзы. А [203] ложек не дали. Вместо них вручили каждому по две деревянные палочки. Неловко пытаясь прихватывать палочками скользкую лапшу, мы не столько ели, сколько смеялись и шутили друг над другом. Легли спать и только утром заметили, что в окнах ничего не видно — они заклеены белой бумагой. Стекло здесь до сих пор предмет роскоши. Вышли на улицу умыться, а нас уже ждут. Большая толпа — китайцы, монголы, дунгане — стоит вокруг. Мало того что просто смотрят. Стал я чистить зубы пастой, придвинулись любопытные, протягивают руки — дескать, дай попробовать. Выдавил я пасты одному, в мусульманской чалме, он сунул в рот, почмокал, сказал окружающим: «Тин хао! Тин хао!» То есть «Очень хорошо!».
Осмотрелись мы, но смотреть-то особенно не на что. Кругом домишки глинобитные, из того сорта, который у нас называют хибарами. Зелени никакой нет, одни пыльные колючки. Земля как камень. Ветер гоняет пыль столбами. Единственная отрада для глаз — величественные горные кряжи вдали.
Тогда Синьцзян был, наверное, одной из самых отсталых провинций Китая. По крайней мере, у нас, проехавших страну с северо-запада и до юга, сложилось такое впечатление. Синьцзян да и ближние к нему провинции жили еще феодальным укладом. Китайская буржуазно-демократическая революция 1911 года, свергнувшая власть императора, не затронула эти глухие углы. Обошла их и национальная революция 1925–1927 годов. Этот дальний северо-запад с его редкими селениями и кишлаками, разбросанными среди могучих гор и бескрайних пустынь, жил, как и сотни лет назад, в странном смешении мусульманских и китайских обычаев. Князья и ханы имели гаремы в сотни жен. По утрам такой властитель лично наблюдал, как провинившемуся рабу отрубали кисти рук или стопы ног, а вечером с умным видом рассуждал с китайским ученым-схоластом о том, почему «в эпоху Инь верховное божество называлось «ди», а в эпоху Чжоу — уже «тянь».
Ханы, князья и губернаторы провинций Северо-Запада имели собственные армии, печатали собственные деньги, собирали налоги на содержание своего двора, войска и чиновников. Власть центрального правительства, в данном случае правительства Чан Кайши, была чисто формальной. Если местный правитель не хотел выполнять то или другое решение, он просто не выполнял его, и Чан Кайши делал вид, что ничего не заметил. [204]
В общем-то, эти местнические тенденции, пренебрежение интересами всей нации в угоду интересам «своей» провинции или определенной генеральской группировки были характерны не только для Северо-Запада, и у нас еще будет повод вспомнить об этом на конкретных примерах боевых событий 1939–1940 годов на китайско-японском фронте. А сейчас вернусь к нашему воздушному путешествию.
4 августа мы приземлились на аэродроме города Ланьчжоу. Большой, огражденный глинобитными толстыми стенами город стоит у истоков реки Хуанхэ — крупнейшей водной артерии Северного Китая. К северу, в сторону Монголии, простираются полупустынные степи и песчаные пустыни. Оттуда дуют иссушающие ветры, их дыхание мы почувствовали, едва вышли из самолета. Два главных впечатления оставил у нас этот город. Не улицы, а сплошной базар. Кажется, торгуют все — и стар и млад. Кроме магазинов, магазинчиков и лавчонок есть еще масса лотошников. Крик и шум с утра до вечера. Покупателей меньше, чем продавцов.
