А он был очень серьезный человек, наш Василий Сергеевич. Говорит: [197]
— Подавить? Со мной телефонист, провод на дивизион.
— Дави!
Он вызвал по телефону тяжелый пушечный дивизион, скомандовал. Стрелок он отличный. Первый залп был недолетный, водяные толстые столбы взметнулись перед крейсером. Говорю:
— А мы-то тебя везде хвалим, а ты мазу даешь!
Шучу, а он непробиваемо серьезен. Отвечает:
— Стреляю согласно правилам.
Второй залп был перелетный, полковник Гнидин споловинил полученную вилку. Третий залп дивизиона лег на крейсер. Дым поднялся над ним черный, клубами, и в дыму стало видно пламя на корме. Так, в дыму и пламени, крейсер скрылся из виду. В тот вечер мы узнали от пленных, что тяжелый дивизион разворотил крейсеру корму — это был большой крейсер «Граф Шпее». А несколько дней спустя в данцигских доках мы увидели этот военный корабль. Полная развалина. Оказалось, это наша авиация его так «доработала» уже на ремонте.
Уличные бои в Данциге, несмотря на его большую площадь, были скоротечными. Уже 30 марта наши войска полностью очистили город и порт от противника.
После Восточно-Померанской наступательной операции все мы надеялись, что примем участие и в завершающей битве войны — в Берлинской.
— Примем, примем, — успокоил нас генерал И. И. Федюнинский. — Вот познакомьтесь!
Это был приказ командующего фронтом маршала К. К. Рокоссовского. Войска фронта должны передислоцироваться на Одер, в его низовья, принять часть полосы 1-го Белорусского фронта от города Штеттин (Щецин) до города Шведт. Хотя это и берлинское направление, но от Берлина очень далеко. Самый северный фланг всего советско-германского фронта. Побережье Балтики.
А Николай Иванович Шабалин смеется:
— Кто родился в рубашке, а мы, наверное, родились в тельняшках. Так и тянет к морю.
Действительно тянет. За три последних месяца чуть ли не все Балтийское побережье, как говорится, «по-пластунски пропахали». Выйдем на Балтику — уйдем, выйдем — опять уйдем. Эльбинг, Данциг, теперь Штеттин и Западная Померания.
2-я ударная армия совершила 300-километровый марш и заняла оборону по Одеру. А несколько дней спустя началась последняя операция Великой Отечественной войны — [198] Берлинская. 16 апреля после мощной артподготовки перешли в наступление войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов, 18 апреля — наш 2-й Белорусский. Его армии прикрывали с севера войска, наносящие главный удар на Берлин.
2-я ударная армия форсировала Одер северней Штеттина и двинулась вдоль Балтийского побережья в общем направлении на Анклам — Штральзунд. Если под Берлином завязалось ожесточеннейшее сражение, то в нашей полосе мы упорного сопротивления не встречали. До самого Штральзунда, например, не было необходимости в создании артиллерийских группировок из сотен и тысяч стволов, как в предыдущих операциях. Противостоящие нам соединения 3-й немецкой танковой армии поспешно отступали, часто отступление превращалось в бегство. Запомнились мне три приморских пункта — города Грейфсвальд и Штральзунд и остров Рюген. А запомнились вот почему.
Три вражеских гарнизона, три начальника, но сколь различно было их поведение в безнадежной ситуации, когда каждый из них понимал, что жизни третьему рейху отмеряно считанные дни.
Начальник гарнизона Грейфсвальда полковник Петерсхаген рассудил трезво, что, защищая город, он, возможно, на несколько часов оттянет вступление в него советских войск. Но это будут часы боя в городе, которые разрушат его. Он выслал парламентера с белым флагом, а затем, встретившись с командиром 90-й стрелковой дивизии, генералом Н. Г. Лященко, доложил ему о капитуляции гарнизона. Это был у нас первый подобный случай, и читателя, интересующегося подробностями, я отсылаю к изданным в русском переводе воспоминаниям полковника Петерсхагена{75}.
При подходе к следующему городу — Штральзунду командир 108-го стрелкового корпуса генерал В. С. Поленов также предложил начальнику немецкого гарнизона сдать город без боя. Тот категорически отказался. Встретил наши части сильным огнем. Штральзунд мы, конечно, быстро взяли, но сам этот красивый курортный приморский город сильно пострадал от уличных боев.
Третьим был остров Рюген, лежащий напротив Штральзунда, за морским проливом. Начальник его гарнизона через парламентера просил двое суток на размышление. Был [199] вечер 5 мая. Три дня прошло, как пал Берлин и остатки его гарнизона капитулировали. А этот рюгенский начальник все еще хороводился. Виталий Дмитриевич Поленов передал парламентерам, что гарнизон должен капитулировать без всяких условий, иначе вступит в дело наша артиллерия. Это подействовало. Гарнизон капитулировал, но его начальник сбежал на катере в морскую даль.
Весть о безоговорочной капитуляции фашистской Германии мы 8 мая встретили, как и все фронтовики других фронтов и армий, дружными салютами из всех видов стрелкового оружия! Мир! Долгожданная Победа и мир! Победный мир, вырванный у врага вот этими мозолистыми солдатскими руками, что, подняв винтовки, пистолеты и автоматы, салютуют своей стране, своей Коммунистической партии, своему стойкому и мужественному народу, который в невероятно тяжелой и долгой борьбе одолел фашистского Змей Горыныча, смял и задавил его, освободив весь мир от рабства, ему уготованного.
9 мая Военный совет армии устроил торжественный обед в честь Дня Победы.
В конце банкета генералу Федюнинскому подали телеграмму. Он прочитал ее, сказал мне:
— Значит, расстаемся. Ну, мы солдаты. Давай-ка по старинному обычаю обнимемся — и счастливого тебе пути!
Телеграмма была из Генерального штаба. Я должен был срочно, к 11 мая, явиться в Москву, к начальнику Генерального штаба генералу армии А. И. Антонову. Быстро собрался и отправился в Москву, в пути, разумеется, думал, зачем понадобилась такая срочность, если война закончилась. Но ничего путного не приходило в голову. Мелькнула, правда, — совсем мимоходом пришла и ушла — мысль, что воюет еще с нашими союзниками милитаристская Япония. Оказалось, эта догадка была правильной. Я получил назначение на Дальний Восток, в Первую Краснознаменную армию.
Неожиданная командировка
Весной — летом 1945 года Ставка Верховного Главнокомандования направляла через Москву на Дальний Восток большие группы офицеров и генералов с фронтовым опытом. При подборе кандидатов на командные и штабные должности учитывалось, служил ли тот или иной товарищ на Дальнем Востоке до Великой Отечественной войны, знаком [200] ли с особенностями здешнего театра военных действий, с японской императорской армией, с ее сильными и слабыми сторонами. Мне не довелось в предвоенные годы участвовать в боях с японскими агрессорами ни у озера Хасан в Приморье, ни на границе Монгольской Народной Республики на реке Халхин-Гол. Но японскую армию я знал не только теоретически — в 1939–1940 годах мне довелось работать военным советником в Китае, в гоминьдановский армии. Видимо, этот факт сыграл роль при назначении моем на должность командующего артиллерией 1-й Краснознаменной армии.
Соединения 1-й Краснознаменной дислоцировались на юге Приморского края, западней озера Ханка, в приграничном выступе. Отсюда армия нанесла удар в последовавшей вскоре Маньчжурской наступательной операции советских войск. Известно, что операция была успешно завершена буквально в считанные дни. Самое мощное из фронтовых объединений японских сухопутных сил — Квантунская армия оказалась рассеченной и окруженной, она капитулировала, предопределив тем самым капитуляцию милитаристской Японии вообще.
В Маньчжурской операции наша 1-я армия и соседние, 35-я и 5-я, армии сыграли ведущую роль в прорыве через Восточно-Маньчжурские горы и укрепленные районы противника в общем направлении на Харбин и Гирин. Но прежде чем рассказывать об этих событиях с точки зрения артиллериста, хочется вспомнить первую встречу на поле боя с японской армией в Центральном и Южном Китае в 1939–1940 годах.
Говорят, все познается в сравнении. Попытаюсь сравнить свои личные впечатления от боевых действий на территории Китая, разделенных промежутком в пять лет. И хотя операции, предпринятые гоминьдановскими войсками в 1939–1940 годах, и Маньчжурская наступательная операция советских войск 1945 года резко отличаются друг от друга и масштабом, и темпом, и результатами, но все же есть между ними нечто общее — противник был тот же самый.
