— Этот моторчик начал давать перебои.

Он многое пережил на волжском берегу, а также на других фронтах, и, конечно, все это не могло не оставить следа на сердце.

На участке 13-й гвардейской стрелковой дивизии Родимцева обстановка сложилась для нас очень тяжелая. В полдень 20 сентября в район центральной переправы просочились автоматчики противника. Командный пункт дивизии обстреливался автоматным огнем. Часть подразделений 42-го гвардейского полка дивизии находилась в полуокружении, связь работала с большими перебоями. Штабные офицеры связи армии, посылаемые в штаб к Родимцеву, гибли. Полк Елина, направленный к центральной пристани, запаздывал: в пути его заметила авиация врага и непрерывно бомбила.

Армия могла помочь этой дивизии только артиллерийским огнем с левого берега, но этого было явно недостаточно.

Левее дивизии Родимцева, на реке Царица, все время шли жестокие бои. Там сражались батальоны 42-й стрелковой бригады М. С. Батракова, 92-я стрелковая бригада моряков-дальневосточников и полк дивизии Сараева. Связь с ними часто рвалась, и нам трудно было установить положение дел на этом участке, однако ясно было одно — противник подтянул свежие силы и стремится во что бы то ни стало прорваться к Волге в центре нашей обороны, расширяя прорыв. Поэтому надо было продолжать контратаки в районе Мамаева кургана. Если бы мы ослабили удары здесь, то тем самым у противника были бы развязаны руки и он всеми силами обрушился бы на наше левое крыло и раздавил бы наши части, оборонявшиеся в центре города.

В ночь на 22 сентября в город переправился один стрелковый полк 284-й дивизии Батюка, который был поставлен восточное Мамаева кургана в армейский резерв.

Около двух часов ночи меня вызвал к телефону командующий фронтом генерал-полковник Еременко. Он сообщил, что одна из танковых бригад Сталинградского фронта прорвалась через фронт противника с севера и вот-вот должна соединиться с нами в районе Орловки. Я поднял всех на ноги, сел за телефоны и всю ночь искал эту бригаду, ждал, кто первым доложит радостную весть о встрече войск Сталинградского фронта с 62-й армией. Но такого доклада мы не дождались. Несколько дней спустя нам стало известно, что бригада не дошла до цели. Она целиком, вместе с командиром 67-й бригады полковником Шидзяевым, погибла в глубине боевых порядков противника.

Дни 21 и 22 сентября были критическими для войск 62-й армии. Противник ценой больших потерь первый раз разрубил армию на две части: на участке 13-й гвардейской стрелковой дивизии он вышел на улицу 2-я Набережная, а его передовые подразделения — к центральной пристани.

К исходу дня 21 сентября 13-я дивизия занимала фронт: овраг Крутой, 2-я Набережная улица, площадь 9-го Января, улицы — Солнечная. Коммунистическая, Курская, Орловская, Пролетарская, Гоголя — до реки Царица.

Некоторые подразделения этой дивизии были окружены и дрались до последнего патрона. Однако подробных данных, особенно сведений о судьбе 1-го батальона полка Елина, мы не имели. Вот почему во всех сводках, а затем в газетах и книгах о Сталинградской битве указывалось, что батальон, сражавшийся за вокзал, погиб 21 сентября 1942 года, что от этого батальона остался в живых только один младший лейтенант Колеганов…

Скажу откровенно: до последних дней я не верил, что этот батальон погиб 21 сентября, ибо еще тогда по поведению противника чувствовал, что в районе вокзала и левее действуют наши воины, что фашисты несут там большие потери. Но кто там дрался и как — об этом никто не знал, и судьба этих людей как бы лежала на моей совести тяжелым камнем. После опубликования моих записок «Армия массового героизма» и после передачи отрывков из этих записок по радио я получил много писем, в том числе и от инвалида Великой Отечественной войны Антона Кузьмича Драгана. Старый боец писал, что он может рассказать о том, что случилось с батальоном, после того как фашисты заняли вокзал. Письмо взволновало меня. Наконец-то, спустя пятнадцать лет, можно будет выяснить судьбы людей, о которых я так часто думал. Я не верил, что воины, которые семь дней стойко дрались с фашистами в районе вокзала, могли быть перебиты за одну ночь или сложить оружие.

И я не ошибся. Летом 1958 года во время отпуска я поехал навестить автора этого письма. Он живет на Черниговщине в селе Ликовицы, Прилукского района. Встретившись, мы как бы сразу, с первого взгляда, с первых слов, узнали друг друга.

Здороваясь, Антон Кузьмич тут же напомнил мне, где мы с ним встретились первый раз:

— Помните, это было вечером 15 сентября, возле церкви на Пушкинской. Вы увидели меня и спросили:

«Старший лейтенант, где твои люди?.. Ах, здесь, ну, тогда получай задачу: надо вышибить фашистов из вокзала. Ясно?..»

— Да, помню, — ответил я.

И как бы вновь увидел перед собой разбитый дом, дымящийся берег, по которому передвигаются люди с винтовками и автоматами, подвижного, небольшого роста, с воспаленными глазами старшего лейтенанта, обвешанного гранатами. Это был он — Антон Кузьмич Драган. Он командовал тогда 1-й ротой 1-го батальона 42-го гвардейского стрелкового полка дивизии Родимцева. И как сейчас вижу: молодой коммунист, получив задачу, быстро развернул, свою роту и, удаляясь с ней в сторону вокзала, скрылся в дыму и наступающей темноте. Через несколько минут оттуда донеслась частая перестрелка — рота вступила в бой.

— Разрешите, я расскажу все по порядку! — предложил Антон Кузьмич, когда мы уже сидели с ним за столом.

Вот его рассказ.

— Когда я повел роту к вокзалу и завязал перестрелку с фашистами, меня догнал комбат Червяков. Он приблизился ко мне, и, протирая снятые очки, предупредил:

— Надо их, фашистов, значит, отрезать и удержать. Держитесь там подольше, прихватите запас гранат.

Я поднял роту и в темноте повел в обход вокзала…

Ночь. Кругом грохочет бой. Небольшие группы наших бойцов закрепились в полуразрушенных домах и с большим трудом удерживают натиск противника. Чувствую, здание вокзала в его руках. Мы слева пересекаем железнодорожное полотно. На перекрестке стоит наш подбитый танк, возле него десять танкистов. Накапливаемся вблизи здания вокзала и идем врукопашную.

Внезапный удар, вперед граната, за ней боец. Фашисты бросились бежать, беспорядочно стреляя в темноту.

Так рота овладела вокзалом. Пока гитлеровцы пришли в себя и поняли, что нас всего одна рота, мы уже заняли крепкую оборону, и хотя до утра они несколько раз с трех сторон шли в атаку, вокзал не смогли вернуть…

Незаметно подошло утро. Тяжелое сталинградское утро. Фашистские пикировщики с рассветом стали вываливать на вокзал сотни бомб. После бомбежки — артобстрел. Здание вокзала пылало, лопались стены, коробилось железо, а люди продолжали сражаться…

До самого вечера гитлеровцы не смогли овладеть зданием и, убедившись наконец, что лобовыми атаками нас не возьмешь, пошли в обход. Тогда мы перенесли бой на привокзальную площадь. Жаркая схватка завязалась у фонтана и вдоль железнодорожного полотна.

Помню такой момент: немцы заходят в тыл, они накапливаются в угловом здании на привокзальной площади, которое для ориентира мы называли «гвоздильный завод», потому что там, как донесли разведчики, был склад гвоздей. Оттуда враг готовил нам удар в спину, но мы разгадали его маневр и бросились туда в контратаку. Нас поддержала огнем минометная рота старшего лейтенанта Заводуна, подошедшая к этому времени к вокзалу. Овладеть полностью «гвоздильным заводом» нам не удалось, мы выбили немцев только из одного цеха. В соседнем оставались фашисты.

Теперь бой завязался внутри здания. Силы нашей роты были почти на исходе. Но не только наша рота, а и весь батальон находился в исключительно тяжелом положении. Командир батальона старший лейтенант Червяков был ранен и эвакуирован за Волгу. Командовать батальоном стал старший лейтенант Федосеев.

Фашисты сжимали батальон с трех сторон. Трудно было с боеприпасами, о еде и сне не было и речи. Но страшнее всего была жажда. В поисках воды, в первую очередь для пулеметов, мы простреливали водопроводные трубы, оттуда по каплям сочилась вода.