Жажда славы.

Ну, ладно, вдохнем в них немного доблести, когда бурлят котлы, трубят тревогу горны, когда потаскушки, прикрыв ладонью рот, поглядывают в окна, когда взблескивают синеватые мечи пред их повелителем, когда звякают пряжки на роскошных доспехах. Когда они движутся по пространству безжизненного города и ветер, поднятый их спешным шагом и скоком несчетных конских копыт, развевает ленты и колышет их плюмажи! Королевские солдаты не ударят лицом в грязь! Приличествует им показаться в замках и с окровавленной головою; они любят добычу и высокие чины, которых им наверняка не видать; это храбрые вояки, однако — ради всего святого — в подходящий момент. Пусть пропадет у вас охота болтать о ратной славе, когда полк стяжает лавры, утопая в грязи, и одиннадцать с лишком дней, обморозив морды, рыщет в поисках шайки разбойников, не убив покамест ни одного? А пожива? Пха, вы полагаете, что этот прохвост Козлик таскает за собой свои клады? Пошли вы куда подальше! Обидно пускать добродушных солдат на этих отчаянных повес — вот увидите, сколько прекрасных жизней погубят они в бою, ведь для разбойников, как ни верти, речь идет о жизни и смерти, и, даже раненые, они будут биться, словно дикие кабаны. А те, кого вы возьмете в плен? Пха, о них и говорить нечего!

Старый граф Кристиан ехал рядом с капитаном Пиво и подбадривал его. Это было невыразимо противно. Пиво, дорогой мой толстячок, едва понимает пятое через десятое; солдатики идут по лесу, будто козочки по мосткам, а вы еще хотите, чтоб он отвечал учтиво. Еще чего! Неужто он станет кланяться этому заморышу на тощей кляче? Похоже, что это бедный родственник, который в просветах меж двумя вспышками чахотки выпросил у дядюшки рекомендательное письмо и с тех пор не кажет к нему глаз. Тысяча чертей! Да если нам удастся заполучить его поскребыша, будет он кланяться нам и благодарить тоненьким голоском, да так умильно, что конь сядет па задницу. Станет настойчиво приглашать в Саксонию и одарит нас подковой, которая якобы приносит счастье. Этот никогда не сойдется ни с одним из тех, от кого капитану могла быть какая ни то корысть. А его признательность? Петушиное пение! Черт его побери! Пиво гримасничает, как озорник-мальчишка у вас за спиной, и, словно озорник, лопочет «не-не-не — ня-ня-ня». Он издевается над графом — прямо срам да и только.

Они выехали на край оврага, и капитан остановил войско: не хочет он спускаться в ущелье, ибо разбойники уже близко.

Два ветра — ветер студеный и ветер теплый — гонят друг против друга две стаи туч: небосвод расколот надвое, и от этих столкновений на землю валит снег и льет проливень. Глянь-ка, вон тень от дождя, исполосованная косым полусветом, а вон чрево снежного сугроба, что разворотила вьюга. И в это мгновение с небывалой силой вздымается ветер, копья накренились, войско клонится, войско придерживает плащи и утирает глаза — слезы застят им свет. В разрывах туч возникает оливковый клин грозы. Вокруг — почти полная тьма. Страх охватывает людей, людей объемлет ужас, и поднимается смятение.

Ах, неисповедимы дела твои, господи! В миг этот Миколаш ощутил на плече своем чье-то прикосновение — это дьявол подтолкнул его острием времени: пора, мол, выступать против короля.

Драгоценные государи мои, примите во внимание, о чем идет речь, и не упускайте из виду ни обстоятельств, ни места действия. Капитан опасался, как бы на него не напали в теснине, и приказал войску разделиться на два отряда.

«Спускайтесь по склонам, — сказал он своим людям, — спускайтесь с оглядкой, один из дозоров приметил на дне пропасти всадников, это разбойники. Ну же, други, бог отдает их в наши руки. Настало время сокрушить их, перебив всех до единого. Смелее, на душегубов!»

Пиво повторяет эти слова, ни на секунду не прекращая подбадривать солдат. По-видимому, он был прозорливым начальником, поскольку все приметы указывали, что небеса уже не благоприятствуют разбойникам. И вдруг солнце затмилось, а снизу, со дна ущелья, куда не достигает глаз, донесся чей-то голос и крик. Дерзкие! Миколаш и Янов байстрюк придушили одного из дозорных королевской стражи. Это утвердило капитана в догадке, что Козликова свора — внизу и он сможет напасть на нее врасплох. Пиво тронулся в путь с той частью войска, которая уже перебралась на противоположную сторону котловины. Граф Кристиан остался с другим отрядом. Глухие леса в те поры не были невидалью. Немец шел и не изумлялся, шел, как ходит борец за правое дело, пользующийся милостями короля, препоручив себя воле всевидящего, который недреманно бдит над своими чадами.

Ах, как часто мы путаем свои собственные желания с умыслом божьим! Разбойники напали на них на самом верху, там, где склон ущелья обрывался почти отвесно, там, где узок простор, в том месте, что прозывается В Крупах. Стало так, что вышли они один на один.

На противном берегу рассеянны стоял Пиво. Его трясло от ярости. Ветер, исступленный укрыватель причитаний и вздохов, несся по долине. Слышны были стоны и улюлюканье, словно это раненые вопили у капитана над ухом.

Безумный день! Мелькание мечей делало неразличимыми лица. Можно было разглядеть лишь шкуру на плечах Миколаша, поскольку стоял он на возвышенном месте. Видно было, как граф Кристиан упал с коня. Сначала он, а потом Лазар.

Солдатушки разбегаются кто куда: одни скатились вниз по склону ущелья, другие укрываются в лесу, а кое-кто спасается бегством вдоль ложбины. Жаль этого войска, этих добрых парней, которые так любят праздники убоя свиньи!

Говорят, будто разбойник не смеет поддаваться ни страху, ни безудержному геройству. Правило это хорошее, и Миколашевы люди его соблюдали. Они вовремя начали отходить.

Прибыв на место стычки, капитан насчитал девять убитых. Один из раненых — между жизнью и смертью, а трое уже отвоевались. Убитых похоронили в снегу, а что делать с ранеными? Капитан вне себя от бешенства, он велит освободить одну из повозок и отвезти этих страшных путников в Болеславу. Кто поведет коней? Выбор пал на мужика, которого солдаты вчера принудили бросить свои работы и вместе с войском идти походом на разбойников. Мужичонка прозывался Кулишек. Всю дорогу не перестанет он поминать бога. Осеняя себя крестным знамением во имя отца, и сына, и святого духа, забрался он на козлы и щелкнул хлыстом. Повозка тронулась, и раненые не смогли уже сдержать стонов.

Незадачливый Кулишек! — Страх и сострадание затеяли спор за его душу; сострадание подталкивало отозваться на муки несчастных, а страх удерживал. Раз сто подмывало его оглянуться, спросить у этих бедняг, где и что у них болит, да нечистый не велит вертеть головой.

Мужичонка затылком чувствует его пагубное дыхание. Кулишека пугает тишина в повозке, от стонов мороз подирает по коже. Крестьянин стянул шапку и вытер со лба ледяной пот. Едет простоволосый, дождь и снег слепят ему глаза, дождь струится по лицу, и голова покойника внутри повозки раскачивается из стороны на сторону — так извилисто и тряско чудовищное бездорожье.

Ах, Кулишек, король поставил тебя стражем спящих и возницей кладбища, не торопись, не гони лошадь, не то вытрясешь душу последнему вояке.

Говорят, что пока они так ехали, мужичонка поседел, — да кто знает, сколько в том правды?

Меж тем Пиво произвел смотр войска и подсчитал потери. Он остерегался вслух давать оценку событиям. Но черт побери! Под силу ли королевскому капитану скрыть досаду? Он сыпет проклятиями.

У погибших солдат за поясами и в седлах нашлось кое-какое золотишко. И что же? Уж не полагаете ли вы, что капитана утешат сиротские денежки? Часть он раздаст наемникам, а на оставшиеся отслужит мессу за упокой души. А теперь — в седло, и — в погоню за разбойничьей шайкой!

«Да ведь Козлик этот — жалкий бродяга, у него задницу видно из рваных штанов и жрать нечего».

«Тем хуже для нас, корнет! — отвечает Пиво. — Значит, все будут показывать пальцами на полк, который преследовал мурашек и даже не затоптал их. Тьфу! Да ведь этот поганец украл у меня графа Кристиана!»