— О чем вы? — опешил Бородин: он никогда не видел таким раздраженным старшину. — Что произошло?

— Товарищ секретарь, будто и не знаете. Полк наш ликвидируют! Такую боевую часть расформировать!..

— Кто вам сказал про полк? — Бородина даже потом прошибло. «Ну и секретарь, ну и партийный руководитель, — ругнул он себя мысленно, — такие разговоры, такие настроения, а ты ничего-то не знаешь!»

— Вчера сам слышал: подполковник Крабов говорил командиру полка: «Ничего, Михаил Сергеевич, вслед за вами и мы пойдем на гражданку». А тот ему отвечает: «Устал я, Лев Васильевич». Он устал! А я не устал со своими ранами! — вскрикнул Рыбалко. — Зачем я тут в этом артиллерийском полку нахожусь? Думаете, другой работы не нашел бы... Фью-фью! — присвистнул старшина. — Руки целы, и в голове мозги не усохли... Но фашист ведь все время тянется к оружию, как кошка к салу.

— Об опасности фашизма думаешь не один ты, весь народ, вся наша партия. Понял?

— Понял, отчего же не понять? — примирительно отозвался Рыбалко. — Но раны мои не понимают. Ноют по ночам, спать не дают, даже в хорошую погоду беспокоят.

— Лечить надо.

— Мою хворобу трудно излечить... Не обижайся на меня, товарищ майор. Я все понимаю, а осколки, — показал он на рану, — не понимают. — Рыбалко достал из шкафа чертеж, развернул его и уже совершенно другим голосом заговорил: — Задумали мы с лейтенантом Шаховым каточки под станины изобрести, чтобы легче и быстрее разводить их. Вот посмотрите.

— Это другое дело! Для нас, военных, главное — служба, учеба. А всякие слухи — это ржавчина, — разглядывая чертеж, сказал Бородин. — Нужная вещь. Сможем ли мы сами изготовить их?

— Одобряете?

— Конечно. Буду поддерживать всячески. А ржавые мысли выбрось из головы.

— Выбрось... — вздохнул Рыбалко. — Головой понимаю, а сердцем не могу смириться... Не могу, товарищ майор!

— Ты что, против мира? — скороговоркой выпалил Бородин.

— Я за мир, но за такой, чтобы ни один капиталист не мог мне вторую ляжку покалечить.

— И я за такой, и партия за такой. Но добиться этого не легко, очень трудно. Чем мы сильнее будем, тем скорее наступит такой мир. Понял, «милитарист»? — улыбнулся Бородин.

Они вышли из казармы.

— И чего это тебя, Максим Алексеевич, так кличут? — спросил Бородин, вслушиваясь в команды сержантов: физзарядка была в полном разгаре. — «Милитарист»...

— Желторотые птенцы, разве им прикажешь? — отозвался Рыбалко, отыскивая среди солдат Цыганка. — Войны они не видели, вот и кличут так. Ничего, подтянем до нужной нормы, обстругаем, не таких ставили на рельсы. Смотрите, как он, этот Цыганок, выполняет команды, будто контуженный... Всюду волынит... Разрешите, товарищ майор, вмешаться? — И, не дожидаясь ответа, Рыбалко подбежал к сержанту Петрищеву, крикнул: — Отставить!.. Слушай мою команду!

...Под вечер, когда окончились занятия, Бородин зашел к Водолазову. Полковник подписывал служебные бумаги, в числе которых был рапорт капитана Савчука с просьбой предоставить ефрейтору Александру Околицыну десятидневный отпуск за отличные показатели в учебе.

— Удовлетворим просьбу командира батареи? — спросил командир полка, показывая Бородину рапорт Савчука. — Ефрейтор первым получил права водителя тягача. Это замечательно, когда наводчик может управлять машиной. — У полковника было хорошее настроение. Вспомнил, как в прошлом году он спорил с замполитом, предложившим организовать в полку вечерние курсы водителей, улыбнулся. Ведь в душе верил: дело советует Ребров. Но оглядывался: а как в других частях, не сядем ли в лужу?

Подписав рапорт, полковник вдруг посуровел: Бородин напомнил Водолазову о недавнем партийном собрании, на котором лейтенант Шахов высказал довольно оригинальное предложение по совершенствованию методики огня по закрытым целям. Ценность этого предложения была очевидна. Но подполковник Крабов с непонятной жесткостью раскритиковал выступление лейтенанта, назвал предложение Шахова подкопом под существующие уставные положения, модной благоглупостью. Сам Водолазов на собрании отмолчался, а после не хотел и слушать, когда заходила речь об этом в полку...

— Ну что вы так на меня смотрите? — Полковник сунул в стол папку с документами. — Разговаривал я с лейтенантом Шаховым. Смелые мысли. Однако же мы должны видеть, что ствольной артиллерии приходит логический конец, ракетная техника вытесняет...

— Полк-то существует, действует, — возразил Бородин.

— Да, конечно, действует...

— В чем тогда дело?

— Дело в перспективе, Степан Павлович. Разве вы этого не понимаете?.. Спорить не будем. Вот пришлют нового командира и... нажимайте на него. — В голосе Водолазова прозвучала нотка не то раздражения, не то усталости.

Бородин рассказал о том, что в подразделениях ходят слухи, будто бы ликвидируют полк. Водолазов оживился, вскочил, для чего-то плотно прикрыл дверь.

— Это моя вина, я дал повод... Да-да, чувствую, что это так. Но надо все сделать, чтобы уберечь людей от демобилизационного настроения, чтобы не пала дисциплина. — Он начал перечислять мероприятия, которые следует провести в ближайшие дни. Теперь перед Бородиным стоял другой Водолазов: то, что он советовал, предлагал, мог сказать человек, глубоко заинтересованный в деле и хорошо знающий жизнь полка, тертый армейской службой, и майор невольно залюбовался полковником. — Все это надо сделать в течение ближайших двух-трех дней, — тоном распоряжения заключил Водолазов.

Он начал звонить командирам дивизионов, требуя от них усилить воспитательную работу с личным составом, решительно пресекать всякие слухи, разлаживающие дисциплину и порядок. Потом вызвал начальника штаба полковника Сизова, приказал ему в двухдневный срок подготовить совещание сержантского состава в масштабе полка.

— С докладом я выступлю сам. Надо, чтобы младшие командиры прочно стояли на своих местах. От них зависит многое. — Он тут же назвал фамилии сержантов, которым следует выступить на совещании и поделиться опытом воспитательной работы.

Начальник штаба ушел. Бородин вспомнил, что Водолазова вызывал к себе генерал Захаров, и спросил:

— Не вернул рапорт командир дивизии7

— Нет...

— Глядя на вас сейчас, я подумал: вернул, товарищ полковник.

Водолазов догадался, почему так спросил секретарь.

— Рапорт — это одно дело, Степан Павлович, а служба — другое: пока я солдат, мои обязанности остаются за мной. — Подумав, он продолжал: — Сегодня приходила председатель женсовета Крабова. Говорит, женщины решили своими силами оборудовать солдатскую чайную в клубе. Понимаешь, чайную! А ресторан, спрашиваю, не хотите открыть? Музыка, водочка, колхозные девчата. «Шумел камыш...» до утра? Елена Ивановна, говорю, я же командир полка, а не председатель треста столовых и ресторанов, что же вы меня обижаете? Она в ответ: «В других частях, товарищ полковник, имеются солдатские чайные», — и газеты показывает: вот, мол, посмотрите... Не стал читать, отправил Елену Ивановну к тебе. Приходила?

— Нет.

— Значит, я ее убедил... Чайная! Ну и времечко же настало — не поймешь, чем командир полка должен заниматься: то ли огневой подготовкой, то ли чайными. — Водолазов оделся, проверил, закрыт ли сейф. — Пойдем, секретарь, субботний день, можно и на час раньше...

Уже на улице полковник спросил:

— Ты-то как смотришь на эту чайную?

— Положительно.

Водолазов остановился, чуть наклонил голову, потом вскинул взгляд на Бородина:

— Ага, так-так... Зайду к Дроздову, великолепный врач... Советует чаще ходить по кручам, не медик, а золото.

Майор остался один. Утром Елена забрала к себе Павлика, пригласив Бородина на обед. Но ему не хотелось идти к Крабовым. Опять Лев будет донимать расспросами, отправил ли Захаров рапорт в округ... К штабу подъехала машина. На ней офицеры отправлялись в Нагорное. «А может быть, к Наташе?» — подумал Бородин и поспешил к машине. В кузове уже сидели Узлов и Шахов. Лейтенанты успели переодеться, и сейчас в выходном обмундировании, с начищенными пуговицами они выглядели еще моложе. Сразу же за воротами Узлов запел. Песню подхватили остальные. Песня была про Орленка, и Бородин невольно вспомнил о сыне. Он постучал по кабине. Машина остановилась как раз против дома Крабовых. Бородин легко выпрыгнул из кузова. «К Наташе можно и потом, в следующую субботу», — успокоил он себя.