Когда Типпельскирх проинформировал Молотова о целях этих войск в Румынии, тот с улыбкой заметил, что в настоящее время Англия имеет другую заботу, нежели нападать на Румынию[773].

На этом завершился «прыжок на юго-западе».

В последующие месяцы советско-румынские отношения продолжали ухудшаться. На территории Румынии создавались германские авиационные базы, гитлеровцы обосновались в черноморских портах. Военно-фашистская клика И. Антонеску присоединилась к Тройственному пакту, фактически прекратились торгово-экономические отношения с Советским Союзом, обсуждались конкретные меры военного сотрудничества Румынии с Германией на случай войны. В мае 1941 г. правящие круги Румынии уже стали требовать «общей границы между Румынией и Германией» и не довольствовались «возвратом» Бессарабии и Северной Буковины, требуя присоединения новых советских территорий.

Советское правительство оказало моральную поддержку Болгарии, которая потребовала от Румынии возвращения Южной Добруджи. В Москве были явно недовольны решением Румынии ввести в страну германские войска для «защиты нефтеносного района Плоешти и обучения румынских войск».

Вместе с тем Советский Союз пошел на заключение 26 февраля 1941 г. с Румынией Договора о торговле и мореплавании и Соглашения о товарообороте и платежах. Правда, эти договоренности не получили полной реализации. В июне 1941 г. в качестве союзника гитлеровской Германии Румыния вступила в войну против СССР.

Какую же политическую и правовую оценку в свете вышеизложенного следовало бы дать советской акции по присоединению к СССР Бессарабии и Северной Буковины? В вопросе о судьбе Бессарабии прослеживается поразительное сочетание разных аспектов. Одни из них вытекают из факта непризнания советским правительством румынской оккупации Бессарабии и необходимости восстановить справедливость. Другой же аспект непосредственно связан с согласованными действиями Германии и Советского Союза по перекраиванию территории Восточной Европы.

Учитывая сложность и противоречивость этой проблемы, ее необходимо рассматривать в двух плоскостях: политическое содержание советской акции и методы ее осуществления. По политическому содержанию мера советского правительства была направлена на устранение исторической несправедливости в отношении Бессарабии, бывшей составной части Советской России, и ее трехмиллионного народа – молдаван, украинцев и представителей других национальностей. В международно-правовом плане румынская оккупация Бессарабии была незаконной и поэтому она не была признана Советским Союзом. Кроме того, между СССР и Румынией не существовало договора о ненападении или другого документа, который удерживал бы советское правительство от применения военной силы с целью устранения этой несправедливости.

Несколько по-иному следовало бы рассматривать политическое содержание советской акции в Северной Буковине, территория которой к 1918 г. была частью Австро-Венгерской монархии и никогда не входила в состав ни царской, ни Советской России. Поэтому советское правительство в своем заявлении от 26 июня 1940 г. поступило честно, когда сформулировало свое требование применительно к Бессарабии как ее «возврат», а к Северной Буковине – как ее «передачу» Советскому Союзу. В пользу этой «передачи» приводились следующие аргументы: общность исторической судьбы с Советской Украиной, общность языка и национального состава и, наконец, самый любопытный довод – необходимость возместить тот «громадный ущерб, который был нанесен Советскому Союзу и населению Бессарабии (?!) 22-летним господством Румынии в Бессарабии»[774].

Разумеется, эти «доводы» не соответствовали нормам международного права и не являются состоятельными. Если бы они часто применялись в межгосударственных отношениях, то войны из-за пограничных споров стали бы постоянным способом их решения.

Советское руководство не сочло также нужным поставить вопрос о воссоединении Бессарабии и передаче Северной Буковины Советскому Союзу на народный референдум. При этом оно ссылалось на то, что подобный референдум якобы уже состоялся более 20 лет назад и что этот вопрос поставили перед советским правительством советские и партийные органы Молдавской АССР, а не население самой Бессарабии. Судьба Северной Буковины была также решена без участия ее населения, что тоже противоречило императивным нормам международного права.

Таковы политические и международно-правовые аспекты советской акции в Румынии.

Что же касается внутригосударственного права, то в этом отношении сталинское руководство СССР по отношению к новым своим гражданам допустило не только грубейшие нарушения их прав, но и явные преступления.

Вступившие на эти территории вслед за регулярными войсками Красной Армии войска и органы государственной безопасности СССР развернули против местного населения массовый террор, осуществлялась кампания недоверия к местным кадрам. Политические репрессии охватили в те годы от 67 тыс. до 89,5 тыс. человек. Это были не только молдаване, но и украинцы, русские, евреи, представители других национальностей[775]. Люди гибли в тюрьмах, в концлагерях, были депортированы – в Сибирь, в Казахстан и на Урал. Присланные в Бессарабию и Северную Буковину из России и Украины тысячи государственных чиновников и партийных функционеров верой и правдой насаждали здесь сталинские «порядки».

С весны 1940 г., после подписания мирного договора с Финляндией, Советский Союз вступил в особый период своей предвоенной истории. Он продолжался до 22 июня 1941 г. Это было время (особенно после разгрома Франции в июне 1940 г.), когда стало проявляться охлаждение советско-германских отношений, что, в свою очередь, вызывало серьезную озабоченность советского руководства. Чувствовалось дыхание приближающейся большой войны, что должно было вынудить Сталина принимать срочные оборонительные меры.

Нельзя не признать того факта, что к началу второй мировой войны СССР обладал мощной экономической базой для обороны страны, созданной не только благодаря энтузиазму советских людей в годы предвоенных пятилеток, но и в значительной мере за счет дешевого рабского труда миллионов узников тюрем и лагерей и безудержной государственной сверхэксплуатации народа. Сталин считал, что предвоенная обстановка требовала еще большего усиления командно-административного метода управления народным хозяйством и всей жизнью страны.

Подобные меры дали свои плоды: в 1940 г. в СССР производилось около 50 млрд. кВтч электроэнергии, добывалось нефти более 30 млн. т, угля – около 170 млн. т, выплавлялось стали 18 млн. т, имелось около 60 тыс. металлорежущих станков[776]. Даже учитывая неточность приведенных данных, все же можно утверждать, что по объему промышленного производства СССР в то время стоял на одном уровне с другими промышленно развитыми странами мира, а по некоторым показателям даже опережал их. Одновременно создавалась солидная база и для военного производства.

Что же касается развития сельскохозяйственной сферы, то здесь успехи были меньшими, чем в промышленности, но тем не менее значительными. Так, валовой сбор зерна составил в 1940 г. почти 100 млн. т, хлопка-сырца – более 2 млн. т, мяса (в убойном весе) – около 5 млн. т и т. д.[777] Данные предыдущих лет были ниже.

Признанием в мире пользовалась советская наука, особенно ее теоретические области. В 1939 г. в Ленинграде был заложен циклотрон, а в феврале 1940 г. на заседании в Академии наук И. В. Курчатов сделал важный доклад «О проблеме урана». В конце того же года Курчатов и Ю. Б. Харитон внесли предложение о строительстве атомного реактора. В годы войны это осуществить не удалось. Реактор стал работать лишь в первые послевоенные годы.