Вы знаете, я здесь иду, а что, собственно, заставило Вас спросить об этом? как и всегда, когда смущался, я попытался скрыть неловкость за граничащей с хамством язвительностью.

Женщина, чуть склонив голову набок, посмотрела на меня долгим взглядом, на дне которого плескалось тщательно скрываемое удивление.

Ну надо же, вымолвила она наконец едва ли не шепотом, словно сделала для себя какое-то открытие, никогда бы не подумала… Но как насмешлива природа!

Что Вы имеете в виду? сразу насторожился я, решив, что природе вменяется в вину создание меня таким уродом.

Нет-нет, быстро ответила женщина, словно поняв причину моей настороженности. – Просто… ты так похож на одного человека, что я… Так ты тот самый парнишка, который приехал к старику?

Мне пришлось признать, что, если она подразумевает под «стариком» моего деда, то я тот самый парнишка и есть.

А Вы, собственно, кто?

Я-то? Да вот… живу я здесь. Во-он в том доме, она указала подбородком на что-то за моей спиной, но я, обернувшись, ничего, кроме привычных дюн да серых волн моря не увидел.

Понятно. А что Вы делали на кладбище?

На кладбище? моя собеседница смешно сморщила нос и быстро отвела глаза. – С чего ты взял? Я с мельницы иду, она там, на том краю поселка, просто так дорога короче…

Понятно, снова сказал я, не зная, как завершить начавшую тяготить меня беседу. Женщина, заметив это, помогла мне:

Ну что ж, приятно было познакомиться, может быть, еще увидимся.

Да мы, вроде, не знакомились…

Она засмеялась и, подхватив свою тележку, покатила ее мимо меня.

Я Мириам. А ты, должно быть, Ульф?

Кивком головы я подтвердил правильность ее догадки и, неловко махнув ей рукой на прощание, пошел своей дорогой.

По кладбищу, оказавшемуся довольно большим и скорее напоминавшему парк благодаря разросшимся здесь деревьям, я бродить не стал – что интересного в однообразии серых надгробий и витиеватых эпитафий? – а, остановившись в арке ворот, тщательно исследовал их и убедился, что кажущийся колокол – чистейший камень и звонить прошедшей ночью никак не мог. Вот так всегда: наслушаешься старушечьих бредней и вообразишь себе черт знает что!

Постояв немного, прислонившись спиной к теплому, нагретому солнцем камню и полюбовавшись открывающимся отсюда видом на море и Птичью Скалу, я стал спускаться вниз, в поселок, однако, пройдя всего несколько шагов, почувствовал на себе чей-то взгляд, заставивший меня поежиться. Помедлив, скованный внезапно охватившим меня страхом, я все же обернулся и встретился глазами с дедом, неизвестно откуда возникшим на том самом месте, где я только что стоял.

Ты что, дед, на кладбище был или тоже с мельницы идешь? спросил я не очень вежливо, но, на мой взгляд, вполне подходяще при общении между близкими родственниками.

С какой мельницы? – нахмурился дед. – И почему «тоже»?

Он стоял в воротах, под самым «колоколом» – высокий, худой, с длинной седой бородой и ниспадающими на плечи волосами, присыпанными, что называется, пеплом времени, и являл сейчас собою фигуру величественную и почти мистическую, вид которой привел мою впечатлительную душу в почти религиозный трепет. Его глубоко посаженные глаза с лиловыми отекшими веками, говорящими о хронической усталости, и одновременно с тем мраморная бледность лба завершали образ святого с полотен мастеров средневековья. Впрочем, на колдуна из тех же времен дед, по моим представлениям, тоже очень походил.

Как это с какой мельницы, дед? Она сказала, что дорога эта ведет также и на мельницу, что находится на другом краю поселка, вот я и подумал, что, может, ты тоже…

Кто – она?

Мириам.

Мириам? Ты встречался с ней?

Ну да, пару минут назад. Она шла с тележкой по этой дороге, а когда я спросил ее, не на кладбище ли она была, то…

Ясно, перебил меня на полуслове старик. – Что еще она тебе сказала?

Больше ничего. Только то, что она живет здесь неподалеку и еще…

Что еще?

Ну, что я якобы показался ей на кого-то похожим.

Она сказала, на кого?

Нет.

Точно?

Дед, это что – допрос? Что ты привязался ко мне с этой Мириам? Кстати, кто она?

Дед, по-видимому, несколько успокоился, приблизился и, взяв меня за плечо, заглянул мне в глаза:

Она – злой рок нашей семьи, и будет лучше, если ты станешь держаться от нее подальше.

Что она может мне сделать?

Не рассуждай! прикрикнул вдруг дед. – Делай то, что я тебе говорю, и тогда избежишь беды. Все, пойдем домой, пора обедать!

Затем, посмотрев на меня оценивающе, негромко добавил:

А и вправду похож, ничего не скажешь… Кстати, ни на какую мельницу эта дорога не ведет, а заканчивается могилами да склепами… и, не оборачиваясь, зашагал вниз, в направлении поселка.

Вечером я снова увидел Оле. Со стороны могло показаться, что мы сговорились о встрече, но только я и в самом деле ничего не знал о его планах, когда собрался прогуляться к подножию Птичьей Скалы, а, быть может, и попытаться подняться на нее, хотя я боюсь высоты. Неспешно огибая Скалу с севера и «наслаждаясь» беспрерывным визгом прожорливых чаек, я вдруг услышал чьи-то голоса за зубчатым скальным выступом и, любопытствуя, осторожно выглянул из-за него.

Оле стоял в позе патриция у куста солероса, размахивая руками и о чем-то с азартом повествуя чудному созданию, замершему неподалеку от него на большой, увитой стеблями морской горчицы, кочке. Девушка, вернее сказать – девочка, ибо на вид ей было не больше тринадцати-четырнадцати лет, показалась мне с первого взгляда какой-то воздушной, невесомой и удивительно светлой, словно была не живым человеком, а иллюстрацией из книги сказок, стоявшей когда-то на полке в моей комнате. Простое, песочного цвета, платьице так ловко облегало ее точеную фигурку, словно было пошито лучшим портным Нордхаузена, а рассыпанные по плечам светлые вьющиеся волосы делали картину сказочной нимфы цельной. Увлекшийся Оле продолжал что-то горячо говорить, но девушка, заметив меня и негромко вскрикнув, вскочила, прижимая зачем-то к груди маленького деревянного тролля. Ее устремленный на меня испуганный взгляд был чуть диковатым и… искренним, так что я опешил. Слова приветствия, для которых я уже открыл было рот, застряли у меня в горле. Будь мы все на пару лет постарше, я решил бы, что бестактно прервал любовное свидание, но нежный возраст этого ангела и излучаемая им чистота не позволили мне смутиться, хотя, должен признать, внешний облик часто обманчив и отличать черное от белого мы учимся гораздо позже, а некоторые из нас – никогда.

Наконец-то заметившему меня Оле мой неожиданный визит явно пришелся не по душе. Он повернулся ко мне вполоборота, давая понять, что не намерен отвлекаться надолго и, нахмурившись, бросил:

Привет. Ты как нас нашел?

Меня развеселила неприкрытая ревность молодого рыбака и я, не удержавшись, ляпнул:

Да очень просто – следил от самого дома.

Следил?! поза Оле изменилась, он стал похож на готового к нападению петуха, выставившего вперед гребень и демонстрирующего шпоры.

Мне стало жалко его, к тому же, я не искал ссоры.

Да брось ты, Оле, сказал я миролюбиво. – Зачем бы мне это понадобилось? Просто вышел прогуляться да случайно наткнулся на вас. А это, должно быть, Йонка?

Довольный своей находчивостью по части избегания конфликтов, я подошел к девушке и, продолжая краем глаза наблюдать за ее ревнивым дролей, протянул ей руку. Она недоуменно посмотрела на нее и вопросительно взглянула на Оле, всем своим видом выражая недоумение. Мне же не оставалось ничего иного, как, покрутив кистью руки в воздухе, неловко сунуть ее в карман. Теперь пришла очередь веселиться парнишке:

У нас не подают женщинам руку и, если не хочешь когда-нибудь ее лишиться, лучше держи ее в кармане.

Почему? Разве у вас не знают приличий? мне было обидно, что я так опростоволосился, но сдаваться я не собирался. Оле фыркнул.

Надо же, приличный нашелся… У нас тут свои приличия, а твоими только свиней кормить.