Сегодня у Дани день его рождения. Он совсем взрослый уже. Я им очень горжусь. Для меня он – смысл жизни. Потому что смысл жизни – в самой жизни. А моя жизнь – это мой писатель. И не важно, что будет завтра. В любом случае жизнь с ним будет самым прекрасным, тем, что никогда не повторится. Я очень жду, когда мой любимый муж вернётся из командировки. Потому что люблю его и скучаю. Очень.
И пусть он ругает и злит меня, я всё равно люблю его. Вот так. И на всё остальное наплевать.
P. S. С Днём Рождения, мой любимычка. Твоя Лиза».
Даниель читал письмо Лизы, и что-то его насторожило в нём. Что за философия какая-то звучит у Лизы? Откуда? Лиза никогда не любила философствовать и вдруг нашла всё-таки смысл жизни, и он, оказывается, в нём, в Даниеле. Даниель был рад, и в то же время его творческое чутьё не давало ему покоя. С Лизой что-то происходило. Но что?
Даниель не хотел думать о плохом, он мечтал о том, что скоро заработает много денег, купит Лизе большой дом и даже найдёт дорогого врача, чтобы вылечить Лизу от фригидности. Да и к чёрту эту фригидность, живут же с ней женщины, что прикопался, в самом деле? Лиза же его любит. И он это знает.
Через несколько дней пришло совсем другое письмо от Лизы:
«Привет, Даниель, я не знаю, что происходит. Не могу тебя понять. Я уже свыклась с одной ролью… Ты уехал – и что-то изменилось. Нельзя так надолго расставаться… В общем, я чувствую, что ты от меня чего-то ждёшь, но я не могу или что-то мешает мне это дать. Только относись к моим словам по-взрослому.
Я одно скажу: всё зависит от тебя, я тебя очень люблю и хочу быть рядом. На данный момент, мне кажется, для нас лучше определить некий иной уровень общения… Стать друзьями, что ли, или что-то вроде того. Мне кажется, что в этом качестве мы друг другу больше пользы принесём… Как-то так. Только не суди строго, может, я не оправдаю твоих ожиданий, но какая-то свобода мне нужна. Я хотела когда-то жить только тобой и продолжаю это делать в какой-то мере, но что-то во мне сломалось… Не говорю, что ты виноват на 100 %, но от тебя тоже что-то зависело. Пишу по пьяной лавочке, так что могу и передумать, не суди строго. Ты не со мной, а с кем-то. Я не ревную. Но последнее время мне не хватало тебя. И не важно, что ты обо мне мало знаешь. Мало кто обо мне что-то знает. Да и вообще, ты меня на самом деле не знаешь, потому что я очень скрытный человек. По этим всем причинам мне сложно определить свой путь дальше. Но одно знай: я хочу быть рядом, и я тебя очень люблю. Ты самый близкий и родной для меня человек. Вот так. Ты сам хотел какое-то письмо. Вот и написала».
Он в ужасе читал это новое письмо. Два письма разделяла лишь неделя, но они такие РАЗНЫЕ. То он любимый муж, а то – друг-товарищ. Он не мог поверить собственным глазам.
Даниель летел назад, в их с Лизой дом, с надеждой, что всё это ничего не значит, Лиза пошутила. Лиза встретила его хорошо, бросилась на шею и долго вдыхала запах Даниеля:
– Такой родной! – задыхалась она на груди писателя. И на это время он забыл обо всём, ничто его не тревожило.
Из его дневника: «Мир фантазий манит меня, обнимает за плечи, завораживает, смеясь мне в лицо красивым белозубым ртом. Вы скажете, что это бред?! Да, отчасти, но послушайте, разве вы никогда не фантазировали ни о ком или ни о чём? Быть может, действительно нет, просто смирились с банальностью жизни и суровым реализмом и так и живёте. Как все. Как надо. Как положено. Кем и когда „положено“, неизвестно…
Эти мысли мне пришли сегодня, когда я сидел у открытого настежь балкона с листком в руках. Что-то, кажется, накипело внутри, надо снять эту накипь. А то тяжело как-то. Начинаю этот рассказ.
Воздух подмочен лёгким дождём, вот мне бы сейчас танцевать под ним с тобой! Но никто не поймёт, да и тебя уже у меня нет.
Если кто-то вам скажет, что любовь живёт три года, то я скажу: „Нет. Любовь живёт всегда, если она у вас была“. И страсть тоже живёт у тех, кто умеет её хранить. Но для страсти, наверно, всё-таки нужен огонь, поэтому иногда мы кладём на любовь большой х… и тупо злим человека, который нам дорог, чтобы вызвать ту самую животную похоть, которую именуют страстью. Лизу возбуждает, когда я её злю такими методами. Иногда я увлекаюсь настолько, что уже начинаю не играть, а жить. И, конечно, на время забываю о Лизе. Я же, наоборот, очень тяжело переживаю даже малейший намёк на то, что кто-то может заменить меня хоть на секунду. Ревность меня убивает и ломает во мне мою самооценку. Я не хочу никого видеть и слышать, мне хочется спрятаться от всего мира в какой-то маленький уголочек и тихо там умереть. Это болезненное самолюбие. Я даже не могу определить, высокая самооценка так срабатывает или низкая. Лиза знает об этом, поэтому не шутит так со мной, ей хватает моего „драйва“. А у меня этого драйва столько, что иногда начинает подташнивать от собственной энергии, особенно сексуальной. Дай мне волю, я буду как машинка-автомат, сексуальный агрегат, пахать и пахать…
У меня был „косяк“ перед Лизой, я на два года „уходил в себя“, не обращал на неё внимания как на девушку. Да, я признаю, это было, и знаю, почему: Лиза набрала вес. Я оказался свиньёй и не смог это пережить. Я ведь влюбился в Лизу, именно за её какую-то корявообразность, нервность, лёгкость, и я не смог принять эротически новый образ упитанной женщины.
У меня дурное предчувствие. Сегодня я еду с Лизой на её корпоратив. Всё моё нутро как-то сопротивлялось этому мероприятию, но я так давно не видел свою Лизку – целых два месяца разлуки! – что готов пойти за ней на край света. Соскучился, как собака. Я не люблю сборища людей, мне не знакома работа в коллективе, любые корпорации вызывают во мне откровенную изжогу.
В указанное время я захожу в офис компании, где работает моя Лиза. Обо мне, конечно, много наслышаны, но не видели. Знают, что я писатель и что отличаюсь каким-то непонятным им образом жизни и складом ума. Знают, что Лиза сразу после работы всегда бежит домой, потому что быть с писателем интереснее, чем гулять с сотрудниками после работы. Ещё знают, что писатель этот часто забирает Лизу к морю, потому что ему, видишь ли, нужны вдохновение и отдых.
Я вхожу. Вижу, как сворачиваются головы женщин и даже мужчин. Я – эдакий гламурный подонок, сотканный из свободы и эгоцентризма.
Сажусь за стол, за которым работает Лиза. На нём – смешная кружка с моей наглой мордой и пакетики с вкусным чаем. Лиза любит фруктовый чай. Ещё у неё лежат всякие печеньки в красивых коробочках. Копаясь в Лизином уголочке, я совсем забыл осмотреть людей, работающих тут же. Отрываюсь от увлекательного занятия – осмотра Лизиного рабочего места – и знакомлюсь с ними. Люди как люди, только какие-то обычные, а может, я просто слишком много жил в своём придуманном, только нашем с Лизой фантастическом мире?
Наконец я сажусь в машину одного из сотрудников. Лиза почему-то садится на переднее сидение с водителем, а не сзади, со мной. „Значит, так надо“, – думаю я, но немного удивляюсь. Прислушиваюсь к разговору этого парня с Лизой. Убедившись, что там нет ничего фривольного, даже заскучал. Ехать долго, а на улице весна, солнце и миллионы гормонов витают в воздухе. Здорово! Над своей головой я вижу закрытый люк машины. Как здорово, тут есть люк! Я прошу его открыть и высовываюсь из него! Около часа я, как сумасшедший, торчу в нём и на ходу собираю лицом тёплые капельки майского дождя. Я так счастлив в этот момент, что даже забываю своё дурное предчувствие. Лиза ругается из-за того, что я могу простыть, я, как всегда, талантливо отбрёхиваюсь.
Мы прибываем в тот дом отдыха, где будет происходить двухдневное единение семей сотрудников коллектива, сплочение тем самым компании и повышение трудоспособности работников. Нам выдают ключи от номеров, и мы расселяемся. В номере Лиза аккуратно раскладывает свои вещи, я же бросаю свой чемодан и плотоядно смотрю на Лизу.
Дань, ты чего? – устало улыбается она.
Я, Лизка, соскучился!
