– У вас чиккенпокс.

Да блин, какой чиккен и какой покс? Что он хочет сказать? Что это – птичий грипп?

Делать анализ?

Ну да, конечно!

Ну, тогда ещё 100 баксов надо за анализ.

Анализ показал, что это реально чиккенпокс. Позвали переводчицу, она перевела: чиккенпокс – это ветрянка. Маленькие говнюки заразили! Хорошие у Снегурочки получились каникулы, ничего не скажешь! Пять последующих дней были днями моей жизни в аду. Мне хотелось биться головой о стену оттого, что смертельно хотелось чесаться, да так, что душу отдашь кому угодно даром – только бы почесаться! До меня наконец-то дошло откровение, что внешность – это ничто! Сегодня она есть, а завтра её нет. Я раньше никогда не думала, что её вот так – раз, и может не быть! А сейчас я чудовище, гниющее заживо. Кому я на фиг нужна в таком виде?

Позвонил ты, посоветовал звонить в страховую компанию в Москве и в посольство. Нам сказали, что меня не выпустят из страны и все билеты и последующее проживание я буду оплачивать сама.

Первым делом мы позвонили в туристическое агентство, где покупали путёвки, агентство посочувствовало и посоветовало позвонить туроператору, чтобы поменял хотя бы билеты. Туроператор сказал, что моя болезнь – это моя сугубо личная проблема и менять мне билет он не намерен.

Страховая компания сказала, что, увы, эта болезнь не является страховым случаем и поэтому гребите как-нибудь сами. В консульстве и в посольстве посоветовали обратиться за финансовой помощью к родственникам и друзьям. Нужно было около 300 тысяч рублей. На ответ, что родственники и прочие не располагают такой суммой, было сказано, что наш российский президент не даёт денег на помощь россиянам, попавшим в беду в других странах. Для чего существует консульство и посольство, осталось загадкой.

Потом пришёл ты, я боялась, что ты заразишься, но ты не испугался. Сказал, что в вашей семье было восемь детей, и поэтому каждый этим переболел, заражая другого. Смотрел на меня, страшную, и мило улыбался. Боже, какие у тебя красивые ноги… Я даже помирать, видно, буду эстетом. Как можно в 60 лет иметь такие красивые ноги? Уму непостижимо. Ты сказал, что если я тут помру, то ты, так и быть, отправишь моё бренное ветряное тело на родину, что ты – моя страховая компания.

Стало как-то легче на душе. Циничный Лопоух – это просто добрый фей… Люблю. Улыбаюсь…

Саня стала искать зелёнку. Вообще в Тае нет такого понятия, как «зелёнка», а их лекарства для меня – мёртвому припарка. После дня поисков Саня всё-таки зелёнку добыла, намазала меня, как крокодила, с головы до пят и спокойно пила пиво перед теликом. У неё-то отдых, как-никак. Я с ненавистью смотрела на её причмокивающую физию и гребла ногтями тело, за что она меня поругивала.

Кожу мы сожгли зелёнкой так, что болезнь реально прошла, но вот зелень… Доктор осмотрел меня и на английском языке сказал, что только русский может так рваться домой. Посмеялся, взглянув в наши «добрые» глаза, которые «убьют», если он нам не даст справку на самолёт, и подписал бумагу.

В аэропорту соотечественники брезгливо отворачивали свои загорелые морды от моей зелёной, а работники аэропорта десять раз спрашивали, не та ли я мадам с чиккенпоксом, и просили показать справку, что мне можно лететь. В общем, не могу, чтобы хоть как-то не зазвездеть!..

Ну, как тебе мои сказки, Ломо? Наврала как надо?

Ну так… Пойдёт. Давай теперь спать.

…Ты спишь, а я пишу про тебя, Ломо.

Счастливая ночь.

Он никогда не ночевал у меня. А сегодня задержался и даже как будто пошутил, что останется ночевать. Я не поверила, но потом увидела брюки на полке, практически под потолком, рубашку на полу и любовника, покомфортнее укладывающегося на моём диване.

– А я это… не люблю, когда меня люди видят по утрам в натуральном виде. Даже любимые… – тихо проворчала я, но в ответ услышала лишь спокойный, набирающий высоту храп. Я сидела на пуфике в красивой дизайнерской квартире-студии, которую я сняла для свиданий с ним, видела через тонкие струйки шатра-балдахина спящего мужчину и ловила себя на мысли, что никогда не знала, как он спит, как он храпит, что я вообще его не знаю в быту. Это была новая мысль и новые ощущения. Как будто мы вместе, и теперь так будет всегда. Сегодня он поразил меня странным вопросом: «А я тебя устраиваю в сексе?»

Всё бы ничего. Если бы не прошло пять лет с момента нашей первой встречи. И что, все пять лет его это не интересовало? Или забывал спросить? Или он меня забыл? Последнее было бы больнее всего, потому что сейчас я встречалась с ним редко, поскольку жила очень далеко, за тысячи километров. Но я-то его помнила! Каждую минуту, проведённую с ним, каждое слово, сказанное мне.

Я задумалась и спокойно ответила: «Устраиваешь, иначе бы я не летала, как дура». В голосе послышалось лёгкое разочарование и обида на себя.

Он спал. А я пыталась пристроиться с диктофоном к его лицу. Потом передумала. Стало как-то предательски жалко. Человек, может, просто устал. А я тут со шпионскими штучками. Долго не могла найти себе место на диване, он лёг поперёк. Мне вообще нравится спать за спиной, я чувствую себя тогда защищённо, надёжно. Такое ощущение, что я маленькая гусеничка, которую возят на спине. Это тоже, видимо, что-то вроде своей религии.

К спинке продралась, притаилась, лежу, испытывая неземное блаженство. Вдруг меня отбрасывает лёгкая волна пружинистого воздуха. Кто-то… пукнул, и это не я. Мне смешно и уже не до сна. Он такой милый. Живой. Настоящий!.. И даже… храпит. До утра я просидела на пуфике, разглядывая мерцающие звёзды в окне. Там стояла одна из самых счастливых ночей в моей жизни…

Ломо встал, сказал мне, как обычно, «паши!» и ушёл. А я продолжаю писать про него и нашу историю. Навру, конечно, опять что-нибудь, но это же бредотворчество, а значит, имею право.

Он любил смотреть на часы, Она любила убивать время. Он любил спать по ночам, Она любила разглядывать сны. Он любил смотреть прямо. Она любила закрывать глаза. Он любил искать дорогу к цели, Она любила искать смысл в ней. Он любил танцевать под музыку, Она любила плакать под тишину. Он любил плавать в реке, Она любила плыть по течению. Он любил пить чай, Она любила бить кружки. Он любил идти вперёд, Она любила гулять по крышам. Он любил читать умные книги, Она любила писать глупые вещи. Он любил строить крышу, Она любила раскрашивать стены. У них была одна общая любовь: Она любила его, Он любил себя.

Прошло пять лет с тех пор, как я «сошла с ума» и была этому рада. Я творила: писала, рисовала, изобретала, и жизнь во мне бурлила радужными красками. Я была влюблена. Он был стар и несвободен, и мне откровенно это нравилось. Я не хотела семью и в то же время грешным делом подумывала, что стану его последней любовью. И вообще, он был такой «ботаник», неискушённый в любви, чистый, светлый, как солнечный зайчик на стене. Мне нравилось, что он именно такой.

Я доверяла ему безраздельно, а он хотел знать обо мне всё. Ему нравилось шутить, что он любит поковыряться в моей душе, любит подсматривать за чужой жизнью. Мне всё это казалось милым, я с радостью предоставляла ему свою ранее никому особо не нужную душу. Я красива, умна, сексуальна, испорченна до мозга костей. Он – «ботаник», и этим всё сказано. Есть, правда, один нюанс: он – богатый «ботан», что ещё более привлекательно.

Сначала мы жили в одном городе, смотрели на одно небо, и одна и та же погода стояла в наших разных дворах. Он жил в самом сердце города, в элитном доме, я – на окраине, в съёмной страшной комнатке с соседкой за стенкой в придачу. Иногда мы с подружкой раскручивали этого «буржуя» на поездки в другие страны, к морю, и на прочие дорогие развлечения. Я никогда не копила «его» деньги, потому что не думала куда-то сбегать или прятать на чёрный день, чтобы купить себе приличную квартиру. Хотя, конечно, могла. Но я его любила, и мне казалось, что он меня тоже любит. Поэтому, когда его не было рядом, я не скучала, а тратила с подружками его «заныканные» от семьи «деньжищи».