Для ускорения дела генерал просил по принятии решения протелеграфировать ответ о согласии или отказе переговорить с ним «по этому поводу». Письмо имело помету «В. секретно» и в заключение содержало просьбу «пока дело не решилось, держать его в строжайшем секрете (подчеркнуто Брусиловым. – А.Б.), в случае же отказа вернуть письмо отправителю».

Желиховская колебалась. Но бомбардировка письмами продолжалась. Состоялось свидание. Согласие Желиховской перевело подготовку к бракосочетанию в практическую стадию. Брусилов все же устроил проверку: просил невесту еще раз «поразмыслить свой шаг» и поэтому предложил отсрочить свадьбу на два месяца. В письме, датированном 4 (17) ноября, он так объяснил Желиховской логику своих действий: «По многим данным, в Тебе я уверен не был. Это правда, что я ворвался в Твою жизнь как ураган и я опасался, что в вихре его Ты не разобралась и будешь потом жалеть об этом непоправимом шаге, а потому, оставляя себя связанным по отношению к Тебе, я предоставлял Тебе свободу мне отказать или же отложить свадьбу, чтобы осмотреться… Как только Ты заявила, что желаешь теперь же связать свою жизнь с моей, я тотчас же это и устроил с радостью… Мне именно нужно было, чтобы Ты решила сама и потребовала свадьбы теперь же, чтобы это исходило от Тебя, по свободной воле».

Судя по дальнейшему содержанию письма, Желиховская не только не согласилась отсрочить свадьбу, но, наоборот, настаивала на том, чтобы венчание состоялось ранее обговоренного при свидании срока. И Брусилов вынужден был оправдываться и объяснить: «Я не мог исполнить Твоего желания ускорить нашу свадьбу на 8-е потому, что не хватило бы времени на исполнение всех формальностей и на получение разрешения вступить в брак, ибо Скалон (командующий войсками Варшавского военного округа) ездил в Вержболово встречать государя и вернулся только сегодня, а разрешение он должен сам подписать». Мы привыкли, что воспитанные люди пишут Вас – Вам с большой буквы, но, как видим, Брусилов в знак почтения писал с заглавной и Тебе – Твоего…

Генерал разработал детальный план венчания. Учитывая, что штаб его корпуса дислоцирован в Люблине, а Желиховская жила в Одессе, местом венчания назначил Ковель, где сходились железнодорожные линии из этих городов и был дислоцирован подчиненный Брусилову драгунский полк. Примерно семь часов – время между прибытием в Ковно поезда из Одессы и отправлением поезда на Люблин – отводилось на церемонию венчания. Кадровый военный, для которого соблюдение соответствующей случаю формы одежды было делом само собой разумеющимся, инструктирует будущую генеральшу: «Имей в виду, что венчаться женщина должна с покрытой головой, таков церковный устав. Так как Ты венчаешься в дорожном, а не в свадебном платье, то нужно будет Тебе иметь (не знаю, как это у вас называется) чепец или наладку или же не чрезмерно высокую и широкую шляпу на голове».

В последнем предсвадебном письме от 6 (19) ноября Брусилов оговаривает способ оповещения о выезде Желиховской из Одессы в Ковель: «Дорогая моя невесточка! 9-го ноября, при отъезде из Одессы в 11 ч. 50 м. у[тра], пошли две телеграммы на мое имя. Одну – срочную (подчеркнуто Брусиловым. – А.Б.) в Люблин (иначе я ее наверно не успею получить), а другую: Ковель, вокзал, до востребования, генералу Брусилову. В обоих сообщай кратко о часе выезда. Таким образом не здесь, так там, я получу одно или оба извещения о Твоем выезде».

Утром 10 (23) ноября генерал Брусилов встретил свою невесту на вокзале в Ковеле. Венчание состоялось в церкви драгунского полка. Жених был в блестящем парадном мундире, невеста – в сером суконном дорожном платье и белой шляпе. На венчании присутствовало только несколько свидетелей. Родственникам и знакомым, в соответствии со списком, составленным Брусиловым, были посланы извещения. Обряд состоялся в намеченный час и прошел точно по плану. Так, менее чем через два месяца после начала, успешно завершилась матримониальная кампания генерала Брусилова.

В дореволюционной России родственные связи играли существенную роль. Поэтому семейные унии являлись объектом пристального внимания. Показательно, что отставной премьер С.Ю. Витте, мать которого была родной сестрой бабушки Н.В. Желиховской, счел необходимым сразу же отметить в воспоминаниях новость – замужество родственницы, крестницы его младшего брата Александра. Было у Надежды Владимировны одно пристрастие, значение которого простодушный супруг не понимал. Она была дочерью писательницы Веры Желиховской и племянницей Елены Блаватской. В Государственном архиве Российской Федерации в Москве хранятся служебные и личные материалы Алексея Брусилова и его жены Надежды Владимировны Брусиловой (урожденной Желиховской). Наибольшее внимание привлекает эпистолярное наследие семьи Желиховских за 1870-е – 1920-е годы. Это несколько тысяч страниц! В семействе усиленно увлекались оккультными занятиями, теософией. То было одним из распространенных в ту пору в России явлений: оккультные «науки», как во всякое предгрозовое время, усиленно распространялись и становились неким пропуском в масонствующее подполье.

Приходится ныне даже выступать в защиту Брусилова, как истинно верующего православного христианина. На этом фронте критиканства ему ставят в вину его молодое увлечение оккультизмом. Брусилов и не скрывал этого: «Меня интересовали и оккультные науки, которыми я усердно занимался вместе с писателем Всеволодом Соловьевым, С.А. Бессоновым, М.Н. Гедеоновым и другими». Поветрие было такое. А тут еще близкое родство с семейством Блаватской, которое, не без основания, православный мир воспринимал с настороженностью и не жаловал. Однако прагматичный и твёрдо верующий Брусилов не придавал Блаватской большого значения и прямо заявлял: «Ее психологические фокусы – такой, в сущности, вздор». А вот его неизменно теплое отношение к церкви не вызывает сомнения: «Помню яркий, светлый день Крещения. Мы все после службы вышли из собора, чтобы присутствовать на молебне с водосвятием и традиционным крещенским парадом. Народу собралось множество – весь мой штаб, войска, горожане, представители администрации, лазаретов, госпиталей, наши приезжие гости».

До сих пор, конечно, потомки эмигрантов и зарубежная церковь не могут простить Брусилову службу у большевиков. Ну, об этом разговор пойдёт позже, но следует напомнить московское свидетельство генерала: «Зная меня как очень верующего человека, ко мне приезжали все митрополиты, епископы и множество священников. Патриарх Тихон навещал меня». Патриарха почему-то не смущало пребывание Брусилова в большевистской Москве, а белогвардейских деятелей и их нынешних адептов смущает. Даже большевики в газете «Известия» отметили: «Когда А.А. Брусилов видит в православии национальный признак русского человека, то эта точка зрения не покажется, конечно, убедительной русскому пролетариату…» Значит, сильно было раздражение газеты Троцкого и Бухарина, что именно в православии видит красный советник признак русского человека!

Под конец жизни, будучи на лечении за границей, Брусилов лично познает всю ненависть эмигрантских кругов. «И когда мысль моя вновь обращалась к эмигрантам, мне хотелось сказать им: “Вы видите, я пришел с Вами молиться, я хочу этим сказать, что только вера в распятого Христа, только помощь и милость Его может всех нас спасти…” Но они с любопытством, а иногда и с высокомерием и злобой смотрели на меня и перешептывались. Я хотел им сказать: “Вы молитесь об упокоении души патриарха, а не знаете его страданий и всего того, что он пережил, вы были далеко, вы бросили его и нас. А наше сердце билось вместе с его сердцем, мы страдали так, как и он страдал. Еще недавно, перед отъездом сюда, мы видели его, и он благословил нас на нашу поездку”». Только истинно православный человек мог сказать фактически перед кончиной: «Старый безумец я, как и безумна вся наша интеллигенция. Мы, сами мы, сделали то, что погубило Россию. По беспечности, по глупости и по многим другим причинам, но мы сами все это подготовили. Особенная вина на нас, верующих людях, ибо неверующие – те не понимали многого, а мы, христиане, должны были понимать». Волей Господа Брусилова и похоронили по православному чину у Смоленского собора кладбища Новодевичьего монастыря. Характерно, что речи красных командиров и деятелей сменялись молитвами священнослужителей.