– Мы готовим для себя. Убираем тоже для себя – мы любим, чтобы полы блестели, – отрезала Тайга. – Это совсем другое. Если ты ухаживаешь за домом и улучшаешь его, потому что это твой дом, дом, который ты построил и которым гордишься, – это совсем не то что надраивать его, потому что кто-то тебе так велел. Охотники по-прежнему любят оленину, но здесь, в Холме, мы в безопасности. Мы выращиваем лунофрукты, и они кормят нас; нам хорошо в лесу, и он тоже по-своему к нам привязан. Стекло сверкает, но и режется, одно без другого не бывает. Мы живем сами по себе и ходим в Асфодель, только когда нам нужны новые книги. Или если какой-нибудь пришлец начинает так громко топать, что приходится выйти и посмотреть, кто это устроил переполох.
Сентябрь выдавила из себя улыбку.
– Это про меня, да? Я только что появилась в Волшебной Стране, и мне пока что трудно перемещаться бесшумно. – Чтобы не показаться наивной и бестолковой, она поспешила уточнить: – Я хотела сказать, я уже бывала здесь, в самом Пандемониуме и гораздо дальше. Но мне пришлось уехать, а теперь я вернулась; но я не хотела вас беспокоить, я сама могу позаботиться о чистоте моих полов, хотя вечно жалуюсь, что приходится их мыть. Я бы, наверное, жаловалась, даже если бы наш маленький домик принадлежал лично мне, а не маме с папой, потому что, как ни крути, читать и мечтать я люблю больше, чем возиться с мастикой для паркета, которая к тому же ужасно пахнет. Я, честно-честно, только хочу узнать, где нахожусь, я совсем не охотница, и замуж я не собираюсь и не скоро соберусь. Тем более что в моей стране, когда парень хочет жениться на девушке, то ведет себя очень мило, ухаживает за ней, а потом делает предложение и никого не похищает.
Тайга почесала щеку:
– Хочешь сказать, что у вас никто никого не преследует и никто не убегает? Что девушка может выйти замуж за кого захочет, и никто не сделает за нее этот выбор? Что можно прожить одной хоть всю жизнь, и никто не посмотрит на тебя косо?
Сентябрь прикусила губу. Она думала о мисс Гильберт, учительнице французского, которая вела астрономический кружок, и о том, какой случился скандал, когда та задумала бежать с учителем математики мистером Хендерсоном. Его родители были богаты и ни в чем не нуждалась, жили в больших домах, разъезжали на больших машинах, а математику он преподавал просто потому, что любил решать примеры. Так вот, его семья запретила ему бежать с мисс Гильберт. Они нашли ему девушку, откуда-то из Сент-Луиса, с прекрасными рыжими волосами, и велели им не мешкать с женитьбой. Сердце мисс Гильберт было разбито, но кто же станет спорить с Хендерсонами; тогда-то и возник кружок астрономии. Хендерсоны определенно были охотниками и в два счета выследили эту красавицу из Сент-Луиса. Затем Сентябрь вспомнила бедную миссис Бейли, незамужнюю и бездетную, жившую в маленьком сером доме с миссис Невиц, которая тоже не была замужем, они вместе варили варенье, вязали, разводили кур, и Сентябрь это умиляло. Однако все остальные судачили о них, и жалели, и говорили, что жизнь их проходит зря. Еще она вспомнила про мистера Грейвза, который преследовал повсюду свою миссис Грейвз, пел ей серенады и покупал дурацкие подарки – фиолетовые ромашки, медовые соты, даже щенка бладхаунда, – пока она не приняла от него кольцо и не сказала «да», и все это действительно было похоже на охоту.
И все-таки что-то в этих примерах у Сентябрь не сходилось. Похоже, да не то же. Потому что она думала еще и о своих родителях, о том, как они познакомились в библиотеке, поскольку, как оказалось, оба больше любят читать пьесы, чем смотреть их. «У себя в голове можно устроить самый великолепный спектакль, и совершенно бесплатно», – говорила мама. Если это и была охота, то охотились оба – преследовали они друг друга среди библиотечных залежей и кидались томами Шекспира в качестве предупредительных выстрелов поверх головы.
– Мне ка-а-ажется, – протянула Сентябрь, складывая и вычитая супругов в уме, – что в моем мире, когда дело касается женитьбы, люди договариваются о чем-то вроде сезона охоты. Одни соглашаются быть дичью, а другие – охотниками. А некоторые не хотят быть ни тем, ни другим, и это ужасно трудно, но зато они много узнают о созвездии Гончих Псов, и о равноденствии, и о том, как извлечь семена из шиповника, что идет на варенье. Как они понимают, кто будет кем, для меня загадка, но надеюсь, что придет время, когда я это пойму. В одном я уверена точно: когда это время придет, дичью я не буду, – добавила Сентябрь тихо. – По крайней мере, на вас я бы охотиться не стала; да я бы даже не откусила и кусочка лунного плода, если бы вы сами меня не угостили. Я просто хочу узнать, где я, и далеко ли до Пандемониума, и сколько времени меня тут не было. Вот если бы я, к примеру, спросила о Маркизе – вы бы поняли, о ком речь?
Тайга тихонько присвистнула. Некоторые веркарибу успели обернуться оленями и теперь полеживали, демонстрируя мягкие брюшки и раскидистые рога. Они решили, что незнакомка не представляет для них опасности, раз она не поволокла Тайгу под венец после того, как та показала ей свою шкуру.
– Поганая это была история, – сказала Тайга, потирая голову.
– Да, но это древняя история или современная? – настаивала Сентябрь.
– Маркиза в Весеннем Округе, это последнее, что я о ней слышала. Думаю, что она там надолго. Мы с Нипом, – кивнула она в сторону присыпанного мукой мальчика, – однажды ходили в город в кино и видели ее в новостях. Она просто лежит в своем турмалиновом гробу, как будто крепко спит, а верный черный кот ее охраняет, и лепестки сыплются, и она ни капли не постарела, точно такая же, как в тот день, когда отреклась.
– Она не отрекалась! – возразила Сентябрь, не сумев сдержать негодования. Отречение – это дело мирное, когда человек говорит, что ему надоело править, так что всем спасибо. – Я ее победила. Можете мне не верить, но это правда. Она сама погрузила себя в сон, чтобы я не отправила ее туда, откуда она появилась. Я Сентябрь. Я… Я та девочка, что спасла Волшебную Страну.
Тайга оглядела ее с ног до головы. Нип тоже. Да ладно, ври больше, было написано у них на лицах, ты даже в оленя не можешь обратиться, что с тебя взять?
— Кстати, о твоем вопросе: это было несколько лет тому назад, – наконец произнесла Тайга. – Кажется, в июле. Король Хрустикраб еще объявил этот день выходным.
– Король Хрустикраб? Чарли Хрустикраб? – в восторге взвизгнула Сентябрь, услышав имя паромщика, который однажды, не так уж и давно, доставил ее на своем судне в Пандемониум.
– На самом деле он не любит, когда мы зовем его королем, – уточнил Нип. – Когда он выступает по радио, всегда говорит: «Я вам не Король и не Маркиз какой, давно пора выкинуть из гардероба эту мишуру, эх, вздернуть бы вас всех на рее». Но он дядька добрый, хоть и ворчит все время, что приходится носить эту дурацкую корону. Просто народ подумал, что в Бриарий непременно должен въехать эльф, а никого другого поймать не сумели.
Сентябрь опустилась на диванчик кофейного цвета, сложила руки и спросила:
– А тени, Тайга? Что стало с тенями?
Она догадывалась, что́ услышит в ответ, хотя все еще надеялась.
Тайга отвела глаза. Потом подошла к котелку с жарким и стала старательно его помешивать, соскребая со стенок вкусную корочку. Она наполнила большую миску и сунула ее Сентябрь.
– Лучше про такое не слушать на голодный желудок. Ешь! И лунофрукт тоже. Ты должна с ним расправиться до восхода солнца. Они же ночные твари. К утру он засохнет.
В первый миг Сентябрь отшатнулась – инстинктивно, как отдергивают руку от огня. Она хорошо помнила, как опасалась Волшебной Еды и избегала ее, предпочитая мужественно голодать, – а все потому, что Зеленый Ветер сказал, что если она отведает хоть кусочек, то останется здесь навсегда. Но теперь-то все, что могло произойти, уже произошло, и до чего же она этому рада! Так что Сентябрь принялась за еду, и вкус ее оказался так же прекрасен, как и запах. Крупно нарезанная картошка, заправленная перечной мятой, и что-то еще, легкое и сладкое, вроде зефиринок, только полезнее. Немыслимая смесь – казалось бы, с чего ей быть вкусной? Однако пища была чудесна, она напоминала еще и тыкву, нежную и томную, которая сумела поладить со свежими зелеными яблоками и холодными зимними грушами. Мало того, что Сентябрь насытилась, – душа ее тоже окрепла, будто пустила корни в землю и теперь могла выстоять против невзгод.
