И непреклонная Скади решила: не трону его, если всё-таки придётся сражаться.

– А ещё мы возьмём глаза Тьяцци и бросим их в самое Небо, и там они станут двумя звёздами, – сказал Один.

И подумалось Скади, что звёздное Небо, пожалуй, увековечит память её отца крепче, чем все рассказы о мести, которую могла бы совершить она, дочь.

– Хорошенько подумай, воительница, – сказал Один. – Истребовать выкуп с Богов – это много почётнее битвы!

И тут тугодумному Хёниру вспомнилось, как они жарили мясо и сын Лаувейи ударил орла. Он сказал:

– А Локи, зачинщик распри, пускай тебя рассмешит!

– Добрый совет, – согласились Асы и Асиньи. – Пусть он следующий раз думает хорошенько, прежде чем хвататься за палку!

– Вот уж вряд ли кому-нибудь скоро удастся меня насмешить, – сказала гордая Скади. – А в остальном ваш выкуп, пожалуй, стоит отмщения. Я его принимаю.

Перевернула она копьё остриём вниз и завязала ремешком ножны меча – так и Люди с тех пор поступают, когда у них на уме мир. Открыли Боги ворота и впустили Скади к себе в Асгард, усадили за стол и до вечера пировали.

Когда же стало темнеть, поднялся с хозяйского места Один, и два ворона взмахнули чёрными крыльями на его широких плечах. Взял предводитель Богов глаза убитого Тьяцци и могучим размахом метнул их в тёмное Небо, сопроводив заклинанием… полыхнуло белое пламя, прорезали ночной мрак две огненные стрелы – и две новые звезды засияли на небосводе. И до сих пор горят они там, так что каждый может найти их и удостовериться – ни слова лжи нет в рассказе о Тьяцци и Скади.

А потом молодые Асы разулись и предстали перед дочерью Великана закутанными в плащи с головой, так что она видела только их ноги. Долго приглядывалась Скади, пытаясь угадать младшего сына Одина, и решилась наконец, указала на самые пригожие ноги, промолвив:

– Вряд ли что некрасиво у Бальдра…

Откуда могла она знать, что Бальдр не пытал счастья среди женихов, ведь у него уже был маленький сын и жена Нанна, которую он очень любил.

Сбросил с головы плащ юноша, на которого указала Скади, – и оказался Ньёрдом, хозяином Ноатуна, заложником из племени Ванов… Ничего не сказала воительница, но про себя подумала: вот уж теперь даже выдумщик Локи не принудит её улыбнуться.

Между тем Локи притащил в дом козу. Коза упиралась и отчаянно блеяла, потому что Локи привязал её верёвкой за бороду. Встали они посередине палаты, у всех на виду, потянулся обидчик орла схватить козу за рога… и уронил вдруг штаны. Тут-то Скади прыснула в ладонь от неожиданности и ткнулась лицом в плечо Ньёрда, сидевшего подле неё, и Ньёрд обнял невесту, а Локи побежал вон, подхватывая одежду. И услышала дочь Великана, как засмеялись вокруг Асы и Асиньи, и не столь уж немилым показался ей Ньёрд, разговорчивый и весёлый, как море в ласковую погоду. Взяла Скади жениха за руку, стала расспрашивать о кораблях, о китовых дорогах и островах, встающих из волн…

Это знают Боги и Люди: нет смерти, пока звучит смех. Вот почему, схоронив любимого человека, устраивают пир и веселятся как могут, вспоминая об умершем что-нибудь смешное и не слишком пристойное. Смерть боится веселья, боится весёлых россказней о проделках любви: ведь если Мужчина и Женщина вместе смеются – это новая жизнь…

Пир был в самом разгаре, когда Скади заметила по другую сторону стола прекрасную Асинью и повернулась к жениху:

– Кто эта красавица? Расскажи про неё.

– Мы зовём её Гевьон, – ответил Вана-Ньёрд. – Мало того, что она красивее многих, она ещё и поёт так, что невозможно наслушаться. Как-то раз она пела для Гюльви, конунга шведов, и он в награду подарил ей столько земли, сколько поднимет её плуг. Тогда Гевьон позвала своих сыновей – видишь их подле неё? – обратила всех четверых в могучих быков и сдвинула плугом в море целый кусок страны с горами, лесами и возделанными землями… Теперь его называют островом Зеландией, а в Швеции, на его прежнем месте, теперь озеро Меларен…

Тогда Скади спросила ещё, на сей раз очень тихо:

– Скажи мне, кто это такой рядом с Бальдром, слепой, сильный и грустный?

– Это Хёд, его брат по отцу, – так же тихо ответил Бог моря и кораблей. – Он слеп от рождения, знать, так суждено: даже Асинья Эйр, славная врачевательница, не смогла для него зажечь солнечный свет.

Тогда Скади, с детства привыкшая быть самой ловкой и зоркой, впервые задумалась, как это страшно – ни разу в жизни не увидать бушующие морские волны и чистый утренний снег, тень орла, скользящую по песку, и робкие весенние цветы в морщинах древних утёсов… и непривычная дрожь пробежала по спине дочери исполина.

– Почему же с ним все так неласковы? – вновь спросила она жениха. – Даже Один – а ведь он обоим отец!

Опустил голову Ньёрд, и почудилось Скади, будто серый морской туман затянул пригожие берега.

– Есть пророчество, – медленно выговорил сын Ванов. – Быть Хёду слепому убийцей светлого Бальдра… Нам про то поведали Норны – Урд, Верданди и Скульд. И вовеки не будет худшего горя ни у Богов, ни у Людей.

И добавил:

– Бальдр – самый смелый из нас. Но его мужество особого рода. Он не боится быть добрым и справедливым, что бы ни сулила судьба.

Ледяным ужасом повеяло на Скади, замолчала она и долго не решалась произнести ни слова. Лишь смотрела во все глаза на незрячего Аса, бережного в движениях. И видела, как Бальдр заботливо передавал брату рог доброго мёда, пронесённый над святым огнём очага, и как Хёд брал кабанье мясо руками, избегая ножа, – хоть немного отсрочить недобрый приговор Норн, зловещее предсказание…

Скади и Ньёрд поженились и стали сначала жить в Корабельном дворе. Там родились у них дети – Фрейр и Фрейя. Но минуло время, и Скади затосковала: начали сниться ей зимние обледенелые скалы, отцовский дом, водопады в ущельях и заснеженные долины в горах, где она училась стрелять дичь и бегать на лыжах. Захотелось дочери Великана вернуться на родину, не сумела она прижиться в Ноатуне, на берегу, где день-деньской с криками кружились морские птицы… Но что делать, если Ньёрду жизнь не в жизнь была без корабля, без солёного ветра и скрипа снастей, без полосатого паруса, летящего над головой?

Посоветовались муж и жена и решили, что станут проводить девять дней в Ноатуне, а другие девять – в горах, на родине Скади. Но не получилось. Однажды, вернувшись к морю, Ньёрд печально сказал:

Тогда Скади ответила, что в Корабельном дворе ей было не легче, чем ему – в горах, в заснеженной чаще:

Попробовали супруги жить врозь, он – у моря, она – за перевалами. И снова не вышло, потому что они любили друг друга, а Фрейя и Фрейр любили мать и отца. И кажется Людям, что Скади и Ньёрд до сих пор всё не могут решить, где же им поселиться. Когда Скади гостит у мужа в его Корабельном дворе – крепкий лёд сковывает фиорды и морские проливы, а вокруг островов появляются белые ожерелья, и теперь это называют зимой. Когда же Ньёрд едет к ней в горы – оттаивают водопады и радуги повисают над облаками вьющихся брызг, а из-под белых глыб ледников с журчанием выбегают ручьи: Бог моря освобождает воду из плена, принося лето на смену зиме…

Горные Великаны и обросшие инеем исполины Хримтурсы никак не могут смириться с тем, что посередине Мидгарда зеленеют возделанные поля, а в Асгарде каждый день льётся мёд на пирах Вальхаллы и цветёт яблоневый сад Идунн. Оттого нет покою храбрейшему защитнику Богов и Людей, Тору. Редко выпадает ему провести дома три ночи подряд: то и дело приходится рыжебородому Асу спешить кому-то на выручку, то и дело он вновь запрягает неутомимых козлов, Таннгниостра с Таннгрисниром, в надёжную колесницу и отправляется на далёкий северо-восток – туда, откуда летят холодные ветры, родившиеся меж ледяных гор, туда, где стынет на вечном морозе Железный Лес, гнездо Троллей, ведьм и всякой другой нечисти.