— С удовольствием, — ответил Маккинсли.
Старик Мейер провел его к густо заросшей виноградом беседке. Перед беседкой была плантация роз.
В семье Дюмоленов летом основательно обедали после пяти вечера. В этот понедельник обедали вчетвером: мадам и мсье Дюмолен, Луиза и Маккинсли. Фруассар еще не вернулся.
Мадам Гортензия в белом свободном платье исполняла домашний ритуал с видом светской дамы. Луиза вышла к столу в брюках.
— Тебе не жарко, Луиза? — пошутила Гортензия.
— Нисколько.
— Оставь ее в покое, — сказал Дюмолен. — Разве ты не видишь, что это знак протеста?
Луиза отбросила прядь волос, упавшую на ее мрачное чело и промолчала.
Дюмолен обратился к Маккинсли:
— Вот вам образец. Молодая девушка, любой ценой жаждущая независимости. Скучающая, но несмотря на это, а точнее, именно поэтому склонная к аффектации… Брюки, странная прическа, таинственный образ жизни… Такой образ я создам в своем сценарии.
Торнтон с удовлетворением приглядывался к девушке.
— И какую судьбу вы уготовили в своем произведении этой молодой особе?
— Об этом вы узнаете завтра. Я думаю, завтра утром моя сенсационная история будет закончена.
— Вот тогда-то мы и подпишем контракт, мсье Дюмолен. Время — деньги!
Писатель отложил нож и вилку, поднял руки в знак капитуляции и сказал:
— Ну, поскольку деньги мы оба ценим, я к вашим услугам.
Они оба рассмеялись.
Режиссер восхищался французской кухней и вином «божоле». Мсье Дюмолен был в хорошем настроении, он беспрестанно говорил, а за десертом даже ударился в воспоминания времен последней войны.
Когда все встали, чтобы перейти на террасу, где обычно после обеда пили кофе, к Гортензии подошла служанка Анни и что-то сообщила вполголоса.
— Ко мне? — удивилась Гортензия и быстро вышла из комнаты.
Через минуту она возвратилась, слегка возбужденная, неся в руках большую квадратную коробку.
— Цветы? — поинтересовался Дюмолен.
— Наверное, цветы… — развернув несколько слоев папиросной бумаги, она вынула охапку орхидей.
— Какая прелесть!
— От кого? — спросил писатель.
Гортензия вынула из конверта карточку.
— Это Фруассар… — улыбнулась она. — Какой галантный.
— Вы одолжили ему машину? — обратился Дюмолен к Маккинсли.
— Да. И попросил еще кое о чем… — поспешно ответил режиссер.
— Что-то его долго нет, — констатировал Дюмолен и поглядел на жену.
Гортензия погрузила лицо в экзотические цветы.
Анни поставила керамический кофейник в тени тента. Крепкий запах кофе заглушил все запахи вокруг. Дюмолены, Луиза и Торнтон покинули столовую и перешли на террасу. Это было исключительно удобное место. Находящееся на самом верху парка, оно было и самым представительным. Одной стеной терраса подходила к пригорку, и с той стороны на бетонную крышу можно было взойти прямо со двора, а две другие стены возносились над неровным газоном на половину этажа. Под террасой размещался холл и парадный вход в дом. Из холла довольно большой ярус лестницы вел в столовую, откуда был выход на этот обширный, крытый тентом балкон.
Мадам Гортензия возилась с расписными чашечками.
— Кофе я ставлю превыше какого угодно алкоголя, — сказал Маккинсли с присущей ему приветливостью. — После кофе мне всегда хочется сотворить что-нибудь этакое!
— Да? Если бы вы ближе знали комиссара Лепера, то убедились бы, насколько бывает бессильным и этот напиток, — рассмеялся Дюмолен.
— Шарль, ты несправедлив, — с упреком сказала мадам Гортензия. — Лепер — беззаветно преданный нам человек, — объяснила она режиссеру. — И совсем не глупый. От-Мюрей — не Чикаго, тут себя особо не проявишь…
— Ты думаешь? Я, конечно, только теоретик в отрасли криминальных загадок, но мнения придерживаюсь иного.
Маккинсли решил коснуться щекотливой темы.
— Я слыхал о вашей потере.
— Луиза! — воскликнула Гортензия. — Ты все-таки проговорилась!
— Нет, нет. С мадемуазель Луизой мы говорили только о литературе.
— О литературе и путешествиях… — вызывающе начала Луиза.
— Точнее, мы говорили о поездке в Соединенные Штаты, — спокойно уточнил Торнтон. — Это мадемуазель Селестина сообщила мне о краже. Кажется, комиссар Лепер энергично взялся за розыски. Будем надеяться на успех.
— А вот и комиссар собственной персоной, — объявил Шарль Дюмолен.
Из-за деревьев появилась плотная фигура в светлой свободной одежде, а следом за ней тоненькая фигурка девушки. Селестина взошла на террасу по каменной насыпи, ее отец выбрал удобный окольный путь.
— Прошу не расстраиваться, я по службе.
— Мы ждем вас к кофе! — позвала мадам Гортензия.
— Самое большое — полчашки, — подчеркнул официальность визита комиссар Лепер, входя на террасу. Потом он важно спросил:
— Мсье Фруассар еще не вернулся?
— К сожалению, еще нет.
— Вы что-нибудь узнали о Жакобе Калле? — допытывалась мадам Гортензия.
— Я в постоянном контакте с комендатурой Тулона. До сих пор полиции не удалось напасть на его след. Но мы времени даром не теряем. Давайте воспользуемся свободной минутой и поговорим об обстоятельствах, при которых брошь, так сказать, дематериализовалась. Мистер Маккинсли, мне очень жаль, что вопреки желанию семьи Дюмоленов я доставляю вам беспокойство. Но моим долгом является ознакомить вас с прискорбным фактом, имевшим место вчера вечером.
— Маккинсли уже знает, — вмешался писатель.
— Тем лучше. Как гражданин страны, в которой преступления в порядке вещей, — с удовлетворением сказал комиссар, — он не будет на нас в обиде за то, что мы займем его внимание всего на несколько минут событием, для нашего города неординарным.
— Я к вашим услугам, — сообщил Торнтон.
— А теперь приступим к более подробному исследованию, — возвестил комиссар Лепер. — У меня есть одна мысль. Но раньше давайте выпьем кофе…
— Ты ведь недавно выпил уже, — обратила его внимание Селестина.
— Ах, да, в самом деле…
Но мадам Гортензия уже подавала комиссару следующую чашку.
— Я бы попросил вас, мадам, приколоть к платью какую-нибудь брошь, можно и обычную булавку. И не застегивать застежку.
— Не понимаю, — сказал Дюмолен. — Ведь та брошь была с застегнутой застежкой.
— Может, да, а может, и нет. Сейчас мы проведем опыт при наличии плохо действующей застежки. Мы должны считаться с такой возможностью. Я сажусь вот здесь, где сидел и вчера. Тут рядом пустое кресло, это мсье Дюверне. Слева пустое кресло, это мистер Маккинсли.
— Зачем? — поинтересовался режиссер. — Я ведь могу тоже сесть.
— А это для того, чтобы вы заменили отсутствующего Фруассара. Здесь мсье Дюмолен, а там мадам Дюмолен. Отлично. Булавка не застегнута, замечательно! Теперь мадемуазель Луиза принесет нам зеленую шаль и набросит ее на плечи мадам Дюмолен.
Луиза через минуту появилась с шалью и укрыла ею Гортензию.
— Прекрасно. Мадам Гортензия в этой шали пройдется по террасе. Прошу вас, сделайте несколько движений. Представьте себе, что наливаете кофе в чашки. Попрошу это изобразить.
Гортензия взяла в руки керамический сосуд и сообщила:
— Кофе уже нет.
— Жаль. Но вы только изобразите, я же сказал. Теперь мадемуазель Луиза идет за другой шалью. Хорошо, вот другая шаль. Селестина стоит в двери, мадемуазель Луиза в некотором отдалении от кресла мадам Дюмолен. Мадам Дюмолен, попрошу снять шаль!
Гортензия решительным движением сбросила с плеч шерстяную материю. Булавки не было.
— Браво! — закричал комиссар Лепер и кинулся к шали. — Вот, прошу вашего внимания, булавка торчит в шали. Я вспоминаю, что вчера в течение продолжительного времени шаль лежала на спинке кресла и все имели к ней доступ.
Гортензия сказала:
— Брошь, которая зацепилась за шаль не очень крепко, могла упасть еще до того, как шаль была снята.
— А теперь проведем опыт при застегнутой броши, — сказал со странным смехом Шарль Дюмолен.
