…Начальник управления генерал Федоров, выслушав доклад Константинова, сказал:

– Начало операции мне обычно представляется ремонтом в квартире. Все было тихо и спокойно, кое-где трещины пошли, обновить, кажется, краску – и все, а как навезут строители материала, как застелят газетами пол, как начнут все крушить и корежить, так, думаешь, прощай, покой…

– Это хорошо, что они у вас застилали пол газетами, – заметил Константинов. – Образцово-показательные, видно, были строители. У меня они норовили ходить по паркету чуть не в шипованных бутсах.

– Это понятно, – ответил Федоров. – Утеря профессионализма. Я это объясняю тем, что войну выстрадали наши бабоньки – у станков-то они стояли, горемыки, и мальчишки по тринадцать лет…

– Мы между станками спали, – улыбнулся Константинов, – до дому не дойдешь, слаб, да и бомбежки, так мы гамаки вешали и в них отдыхали – гудит машина, привычно, успокаивает даже – тогда тишина тревожной была…

– Именно, – после паузы сказал Петр Георгиевич. – Тишина была тревожной… Выколотили двадцать миллионов, а с ними высокий профессионализм поубивали. А что такое профессионализм? Это – тщательность в первую голову, высокая, аккуратная тщательность. Так что, если ввинтиться в существо проблемы, эти самые шипы на бутсах, которыми шлепают по паркету, – понятны и, увы, объяснимы; трагично – но объяснимы. Чаю хотите? Или кофе?

– Кофе.

– Сердце не сорвете?

– Мне кажется, что какое-то, даже самое пустяковое ЧП у нас с точки зрения стрессовой нагрузки пострашнее, чем тонна кофе, Петр Георгиевич.

– Тоже верно, – согласился тот, – но такого рода позиция демобилизует, не находите?

– Так ведь все время под ружьем – тоже стресс; демобилизация – это расслабление.

– Вам бы в схоласты, хитрец вы невообразимый, почти как Славин.

– Хитрее Славина нет никого на свете, – убежденно возразил Константинов.

…Когда секретарь принес две чашки кофе и сушек, Петр Георгиевич достал большой лист бумаги и начал чертить, быструю и точную схему.

– Вам видно? – спросил он.

– Видно.

– Тогда корректируйте, если ошибусь.

– Не ошибетесь.

– Ладно, ладно, не льстите мне. Значит, в поле вашего интереса, особенно после телеграммы Славина, оказался Парамонов, так?

– Так.

– Наблюдение за ним прибавило Ольгу Винтер. А она, оказывается, жена Зотова. Так?

– Именно.

– Я, кстати, запросил Славина, как он относится к отзыву Зотова из Луисбурга. Молчит. Полагаю, у него пока что нет оснований настаивать на этом. Нас не поймут, если мы войдем с таким предложением, фактами не располагаем.

– Дружба Зотова с Глэббом?

– Ну и что? И посол с Глэббом под руку на приемах ходит. Он же не изобличен как сотрудник ЦРУ, одни предположения, он ведь коммерсант, к нам дружески настроенный… Пойдем дальше. Какие здесь возможны комбинации? Парамонов – во время задержания в полиции – завербован на чем-то. На чем? Славин версию не отработал, гадаем на кофейной гуще. Что, однако, дает нашим «коллегам» вербовка Парамонова? Он ведь не располагает информацией политического характера. Зачем он им? ЦРУ такие не нужны.

– Передаточная инстанция.

– Допустим. Между кем?

– Можно представить такую комбинацию: Зотов в Луисбурге наводит на проблемы; здесь разворачивает Винтер – через нее проходят секретные материалы, она знает много; Парамонов – передатчик информации.

– А если чуть скорректировать? Зотов действительно наводчик; Шаргин – главный источник оперативной информации; Винтер – перепроверка данных Шаргина, к ней, в их институт, приходят материалы изо всех практически министерств; Парамонов – согласен – передаточная инстанция. Такое возможно?

– Да. Возможен и третий допуск: Винтер имеет множество знакомых на корте. Ее партнеры – информированные люди. Там, на теннисном корте, она трогает наиболее сложные политические проблемы, а Шаргин работает на уточнении тех вопросов, которые она перед ним ставит; Парамонов – передает информацию.

– Как передает? Где? Кому? Не генералу же Шебеко…

– Он мемуары пишет, не очень-то получается, – заметил Константинов. – Многие наивно полагают, что литература – легкое дело… Бессонница у старика, мы проверили… Каждую ночь гуляет в Парке Победы…

– Где был Парамонов, когда Лунс туда ездил?

– Дома.

– Винтер?

– Не установлено.

– Шаргин?

– Сидел в ресторане с братом.

– А где все они находились во время последней радиопередачи разведцентра?

– Шаргин был на работе – принимать, следовательно, не мог, Парамонов – дома, но, как установил Гмыря, свой «Панасоник» он продал месяц назад через комиссионный магазин на Садовой. Винтер была дома.

– Надо бы график завести: кто где находится во время передач их центра, – я это практиковал во время драки с Канарисом и «папой Мюллером», давало хорошие результаты… Какой приемник у Винтер?

– «Панасоник».

– Славина, кстати, запросите – кто, у кого, когда и за какую цену покупал эти самые «Панасоники», видимо, все в одной лавке брали, а коли в разных – еще интересней.

– Мы займемся этим делом немедленно.

– Сколько интересующих нас лиц оказалось сейчас в «суженном круге»? – спросил Федоров.

– Вечером отпало еще пять человек – они сейчас в отъезде; двое ушли в докторантуру, остальные кристальны, во всех смыслах кристальны.

– Ну это беллетристика.

– Нет, данные проверки.

Петр Георгиевич отодвинул пустую чашку, и в том, как он ее отодвинул, Константинов угадал раздражение.

Он не ошибся.

– Что же Славин медлит со своей версией? Почему ничего не сообщает?

– Он и сам на иголках, но ведь он не умеет спешить, не умеет – и все тут. Он понимает, что, покажи фото тому, кто писал, все наши гадания кончатся, он прекрасно понимает, как мы ждем от него именно этого сообщения, Петр Георгиевич.

Заглянул помощник:

– Товарищ генерал, Панов из отдела дешифровки со срочным сообщением.

– Звонит?

– Вы просили не соединять, так он пришел.

– Пусть войдет.

Панов положил на стол шесть страниц:

– Сразу три, товарищ генерал. Такого еще не было[2].

– Каково, а? – спросил Петр Георгиевич. – Впору просить у вас сигару. Такого рода интенсивность работы может быть лишь накануне событий…

…Генерал-лейтенант Федоров стал чекистом, когда ему исполнился двадцать один год – молодой радиоинженер уехал добровольцем в Испанию, работал там с легендарными дзержинцами-контрразведчиками, учился ремеслу у Григория Сыроежкина, а когда началась война, стал асом радиоигр против абвера и гестапо; сотни гитлеровских агентов были схвачены и обезврежены благодаря работе той службы, которую возглавлял Федоров. Потом – борьба с буржуазными националистами, разгром бандеровцев; выявление затаившихся гитлеровских прихвостней; сражение с Даллесом за выдачу фашистских палачей, перебежавших за океан в поисках новых хозяев. Потом началась его работа против шпионов, которых начали засылать американские разведорганы.