Огарев не раз упоминается в литературных произведениях Коровина. Особенно ярко этот полицмейстер представлен в рассказе «Садовский и Огарев».

( обратно)

266

Егор Иванович Мочалов - один из директоров ресторана «Эрмитаж», находившегося на Трубной площади.

( обратно)

267

Многие считали себя друзьями Федора Ивановича Шаляпина (1873-1938), но великий артист, будучи с ними даже на «ты», лишь к немногим относился с таким истинно дружеским расположением, какое он питал к Коровину.

Знакомство Коровина и Шаляпина, состоявшееся на Нижегородской выставке в 1896 году, вскоре сменилось столь исключительно дружескими отношениями, что впоследствии Коровин метко определил их как «совместную жизнь». Рассказывая о счастливой для него встрече с Коровиным и Мамонтовым, Шаляпин говорил, что они стали ему тогда «дорогими и нужными людьми» (Ф. И. Шаляпин. Т. 1. С. 141). Целый ряд обстоятельств способствовал такому быстрому развитию их взаимоотношений: страстное увлечение искусством во всем его многообразии, беспредельная тяга к художественным исканиям, наличие большой общности их жизнерадостных и полнокровных натур, что даже делало несущественной разницу в годах (Коровин был старше Шаляпина на двенадцать лет).

Последовавшее вслед за сближением с Коровиным общение Шаляпина с другими художниками самым положительным образом сказалось на расширении и углублении уровня культурно-художественных вкусов Шаляпина, только начинавшего тогда свою сценическую деятельность, и на формировании его актерского мастерства. Опираясь на многочисленные свидетельства, добросовестнейший биограф артиста Э. А. Старк писал: «Общение с художниками имело для Шаляпина значение исключительно выдающееся, и это дает нам ключ к уразумению того, почему всякий образ, который дает на сцене Шаляпин, будь он исторический, так продуман, помимо своего внутреннего содержания, с чисто живописной стороны, почему каждый жест так пластически закончен «…» Их влияние [Серова, Врубеля и Коровина] на всю постановку дела в Частной опере было так велико, а Шаляпин, находясь тогда в расцвете молодости, был настолько впечатлителен, чуток и восприимчив, что неудивительно, если общение с художниками наложило печать на его творчество и привело к тому, что и до сих пор Шаляпин охотнее всего ищет общества художников» ( Старк Эдуард [ Зигфрид ]. Шаляпин. Пг., 1915. С. 204).

Многие спектакли, в которых выступал Шаляпин, как в Частной опере, так и в казенных театрах (Мариинском в Петербурге и Большом в Москве), были поставлены в декорациях и костюмах Коровина, и это содействовало созданию артистом полноценных сценических образов. Кроме того, художник в какой-то степени помогал ему в овладении высотами театрального искусства. К. С. Станиславский указывал, например, что «именно Серов и Коровин натолкнули Шаляпина на отчетливое произношение слов в опере» ( Кристи Г. Работа Станиславского в оперном театре. М., 1952. С. 50). Н. В. Салина, касаясь постановки оперы «Демон» в Большом театре в 1904 году, шедшей в декорациях и костюмах Коровина, писала, что художник сделал также Шаляпину «великолепный врубелевский грим» и «вообще возился с Шаляпиным, как нянька с младенцем» ( Салина Н. В. Жизнь и сцена. Воспоминания артистки Большого театра. Л.; М., 1941. С. 117). Н. И. Комаровская сообщала, что Серов и Коровин дали Шаляпину «несколько уроков „живописи на лице“ и впервые применили гримировку рук», эта же мемуаристка вспоминала, что внешний облик Досифея из «Хованщины» художник и артист наметили вместе ( Комаровская Н. И. О Константине Коровине. С. 68-70). И таких свидетельств творческого общения Коровина и Шаляпина современники оставили немало.

С большой признательностью говорил о своих товарищах-художниках сам Шаляпин, выделяя «наиболее нравившихся» ему Врубеля, Коровина и Серова (Ф. И. Шаляпин. Т. 1. С. 145). В его письмах разных лет неоднократно встречаются слова, полные дружеского чувства и уважения к Коровину. Вот, например, какое письмо прислал в газету Шаляпин в конце ноября 1911 года: «От души поздравляю дорогого Константина Алексеевича с его 50-летием. Огромного таланта этот человек, и многому я научился у него за нашу 15-летнюю дружбу. Скромно течет его плодотворная деятельность, но ярко блестит его талант и его краски. Много и глубоко чувствует его душа красоту, а природу любит он так, что об этом с удовольствием знают даже рыбы. Нужно ли говорить, как добр и отзывчив Коровин к беднякам, молодежи и начинающим художникам. Пусть же долго живет и здравствует дорогой художник на радость нам и на славу дивного искусства. Федор Шаляпин». (Именины К. А. Коровина // Утро России. 1911. № 269. 23 ноября).

Значительно позже Шаляпин, предаваясь размышлениям о своей жизни, писал: «После великой и правдивой русской драмы влияния живописи занимают в моей артистической биографии первое место» (Ф. И. Шаляпин. Т. 1. С. 276). В том, что это было так, Шаляпин усматривал немалую заслугу Коровина, которого он считал «талантливейшим художником и одним из обновителей русской сценической деятельности» (там же. С. 326).

Безусловно, что и Шаляпин многое дал Коровину и стимулировал его творчество. Недаром Коровин говорил: «Идеалом художника-декоратора должен быть тот же гениальный Шаляпин - этот классический певец нашего времени, поистине окрыляющий своим звуком текст автора» ( Коровин К. А. Роль художника на сцене. // Театр. 1913. № 1363. 15 октября. С. 5.)

Естественно, что Шаляпин, при его необычайной восприимчивости и исключительно развитом образном мышлении, сам принялся рисовать и страстно отдался этому увлечению. Коровин вспоминал, что Шаляпин «не мог видеть карандаша, чтобы сейчас не начать рисовать. Где попало - на скатертях в ресторанах, на меню, карикатуры, меня рисовал…»

Учителем Шаляпина в живописи невольно стал Коровин. Н. И. Комаровская вспоминает, что, когда они были в Виши в 1911 году, «Шаляпин часто сопровождал Константина Алексеевича на этюды. Коровин пишет, а Шаляпин пристроится рядом на складном стуле и тоже пишет, поглядывая на этюд Коровина. Тот смеется: „Ты что у меня слизываешь!“» ( Комаровская Н. И. О Константине Коровине. С. 76). Несколько позже Шаляпин, касаясь своих планов на будущее, заявил, что он думает «поработать над рисованием масляными красками», и сообщил, что Коровин обещал ему «дать несколько уроков» (Ф. И. Шаляпин о М. Горьком и своих планах // Столичная молва. 1914. № 366. 2 мая; эта заметка биографам Шаляпина и Горького не известна). Как свидетельствует Н. И. Комаровская, Коровин и Серов находили, что Шаляпин как художник «обладал недюжинным дарованием» ( Комаровская Н. И. Виденное и пережитое. Из воспоминаний актрисы. Л.; М., 1965. С. 119).

Постижение «правды и поэзии подлинной живописи», хотя и отвечало потребностям художнической натуры Шаляпина, необходимо было ему, как он сам признавал, «для полного осуществления сценической правды и сценической красоты» (Ф. И. Шаляпин. Т. 1. С. 276). В этой связи представляет значительный интерес газетная заметка «Шаляпин как художник», появившаяся еще в дореволюционное время и до сих пор остававшаяся не выявленной. В этой заметке говорится: «Широкой публике, вероятно, мало известно, что Ф. И. Шаляпин - недурной художник и что он, прежде чем выступить в той или иной роли, тщательно „зарисовывает“ изображаемый тип, справляясь с массой источников. Тысячи всевозможных гравюр и фотографий предшествуют созданию им какого-нибудь типа. Взяв от истории все, что ему нужно, артист в дальнейшем применяется к своей внешности и создает то лицо, которое, с одной стороны, отвечает типу, а с другой - носит его личные черты. Если бы Шаляпин захотел, он мог бы издать целый альбом рисунков, сделанных им для каждой роли. Но, к сожалению, большинство этих рисунков он с свойственным ему легкомыслием раздарил своим друзьям. Шаляпин не только рисовальщик, но и прекрасный, остроумный, наблюдательный карикатурист. Кто бывал в его уборной в петербургском Мариинском театре, тот видел его уморительные карикатуры на режиссеров и артистов, сделанные одним взмахом угля на стене» (Театр. 1911. № 952. 12 ноября. С. 6-7).