В Казачьей бухте плавбатарея Мошенского оказалась чрезвычайно полезной. По словам летчиков, она отучила немцев приближаться к Херсонесскому аэродрому и на малой, и на средней высоте.
И хотя не в наших силах было пресечь артиллерийский обстрел летного поля, на нем с ночи на 22 июня начали садиться- и в основном благополучно московские Ли-2.
Вылетали они с Кубани так, чтобы быть у нас после полуночи. Прикрытия никакого, весь расчет на то, что враг не обнаружит. И потому летели поодиночке, с большими интервалами, прокладывая курс над морем подальше от берега.
Много лет спустя я прочел впечатления летчика В. А. Пушинского, который привел к нам первый транспортный самолет: "…горизонт осветился тревожным красным светом. Пролетел еще немного и увидел отблеск огня в бухтах казалось, будто горит сама вода. Это был Севастополь". Вот каким виделся с высоты наш плацдарм.
Ли-2 не привозили почти ничего, кроме боеприпасов, которыми загружались до предела. Но самолет — не корабль, даже не подводная лодка. В рапортичках, поступавших ко мне, вес доставленного по воздуху груза указывался с точностью до десяти килограммов. Однако и пятнадцать — восемнадцать тонн добавочных снарядов, перевезенных за ночь, были дороги.
Еще дороже была появившаяся дополнительная возможность вывозить раненых. Каждый самолет мог взять двадцать пять ходячих или восемь лежачих и двенадцать ходячих раненых — даже чуть-чуть больше, чем малая подводная лодка…
Транспортные самолеты разгружались в загружались за 20–30 минут. Как правило, они заводились на это время в капониры. А наши У-2, обеспечивая товарищам посадку и взлет, носились над позициями, тех вражеских батарей, огонь которых был всего опаснее. Над аэродромом барражировали истребители-ночники.
Воздушные перевозки с Большой земли и обратно наладились, к сожалению, поздно, и даже Ставка не могла тогда дать для этого больше транспортных машин — небогато еще было у нас с ними… Но экипажи Москва прислала первоклассные, способные работать в любых условиях. Как ни усложнялась обстановка, авиагруппа особого назначения (возглавлял ее майор В. М. Коротков) совершала свои ночные рейсы, пока держался Севастополь. За все время вышел из строя лишь один самолет, попав при посадке в свежую воронку. А перехватить на маршруте фашистам не удалось ни одного.
…В разгар июньских боев мы смогли поздравить нескольких севастопольских летчиков с Золотой Звездой Героя. Несколько других авиаторов, в том числе генерал Николай Алексеевич Остряков, были тогда же удостоены этой награды посмертно.
Героями Советского Союза стали командир эскадрильи гвардии капитан М. В. Авдеев, командир звена гвардии старший лейтенант Г. В. Москаленко. Этих истребителей, сбивших по пятнадцать фашистских самолетов каждый, знали в осажденном городе, наверно, все.
Но никто, включая и самого капитана Авдеева, еще не знал, что за два дня до начала июньского штурма он со своим ведомым чуть было не отправил на тот свет фон Манштейна.
Летчики были посланы на разведку вдоль Ялтинского шоссе: мы следили за всеми дорогами, по которым противник подтягивал резервы. Как обычно, при таком задании им надлежало избегать вражеских самолетов, ничем не отвлекаться. Однако молодые ребята не удержались, усмотрев под берегом, между Форосом и Ялтой, быстро скользящий катер, по виду — штабной. Развернулись, пронеслись над ним, строча из пушек и пулеметов, и успели заметить, что катеру досталось: упали как скошенные фигурки на палубе, повалил дым… Повторить заход они не решились — и так уклонились от курса, надо было скорее возвращаться в: шоссе.
В допущенной вольности летчикам пришлось повиниться перед начальством, тем более что о факте атаки пары истребителей на какой-то немецкий катер командующему ВВС флота генералу Ермаченкову уже стало известно из радиоперехвата.
А после войны генерал-майор авиации Михаил Васильевич Авдеев неожиданно обнаружил описание той своей атаки в мемуарах бывшего командующего 11-й немецкой армией. Оказывается, это он 5 июня 1942 года обходил на катере побережье, дабы лично выяснить, насколько просматривается с моря ведущее к Севастополю шоссе. По словам Манштейна, половина находившихся с ним людей погибли и сам он уцелел чудом. Да, второй заход "ястребков" не помешал бы!..
* * *
Разведотдел доложил, что гитлеровцы запланировали взять Севастополь 22 июня, к годовщине своего нападения на Советский Союз. Это по крайней мере третий срок, ставший нам известным с начала штурма. Но и он срывался, и фашисты вымещали злобу на разрушенном городе.
Казалось, весь выгоревший, Севастополь вновь заполыхал чудовищным дымным костром. Тысячами зажигалок забрасываются окраины, слободки — видно, врагу не дают покоя еще уцелевшие там домики. На руины центральных улиц, где вся жизнь давно перенесена в убежища, падают вперемежку с зажигательными и обычными фугасными бомбы короткозамедлевного действия, взрывающиеся через полчаса, через час. Они предназначены убивать тех, кто выйдет тушить огонь, расчищать путь для транспорта.
Эту изуверскую уловку быстро разгадали. Штаб МПВО получил строго ограниченный перечень особо важных объектов, и только там пожары, невзирая ни на какой риск, тушили немедленно.
Внезапно у нас прервалась связь с городским комитетом обороны. Телефонисты выяснили: соединиться с ним не может также флагманский командный пункт СОР и вообще никто. Оказалось, не просто поврежден кабель. При разрыве крупной бомбы завалило выход из штольни городского КП на улице Карла Маркса. Несколько часов он был отрезан, изолирован от города.
Аварийные команды героическими усилиями, неся потери, как в бою, вводили в действие отдельные участки водопровода. В продмагах, перенесенных в укрытия и работающих теперь не днем, а ночью, выдавали по карточкам (нормы с 18 июня были вновь сокращены) вместо хлеба муку, из которой в убежищах пекли на чем придется лепешки. Все это успело стать обыденным, привычным. Но вот дошла до нас и такая новость: в единственной школе, где не прекращались занятия, — в Инкерманских штольнях, завершен учебный год, проведены экзамены, вручают выпускникам аттестаты… Порадоваться бы, да не получается. Щемит от этой новости сердце, двойной тяжестью давит на плечи твоя солдатская ответственность перед людьми, которые продолжают верить, что армия отстоит город.
Их жизнь, и без того неимоверно трудную, с каждым днем усложняло приближение фронта к Северной бухте. Два городских района — Центральный и Корабельный — должны были разместить в своих убежищах население третьего Северного. Вслед за тем потребовалось эвакуировать, освободить для нового боевого рубежа часть Корабельной стороны — района, где жили коренные, потомственные севастопольцы.
20 июня городской комитет обороны постановил:
"Со всех улиц, находящихся в непосредственной близости к Северной бухте, население, предприятия и учреждения переселить…"
В том же решении говорилось: "21 июня сего года приступить к отрывке ходов сообщения по основным направлениям города".
Ходы сообщения — примета переднего края. По существу, им и становился не только берег Корабельной стороны, но и "фасад" севастопольского центра с Графской пристанью, площадью Парадов, Приморским бульваром. А в зону Минометного огня с высот Северной стороны попадал почти весь город.
В конце декабря, когда впервые возникла угроза выхода противника к бухте, мы старались дать себе отчет, долго ли сумеем продержаться, если это действительно произойдет.
Теперь Северная бухта оказалась на линии фронта. В нее, как и в Южную, уже не мог войти ни один корабль (ночью 20 июня в Южную в последний раз прорвались сквозь огневую завесу два эсминца). Портом Севастополя, сжатого тисками осады еще теснее, должна была впредь служить небольшая Камышовая бухта близ Херсонесского аэродрома, где еще в декабре поставили временный причал в навигационное оборудование. Однако не для каждого корабля она годилась.
