Неотступно стоит и второй вопрос: где все-таки будет главный удар? Повторится ли он с севера?
В конечном счете сходимся на том, что ожидать главного удара следует опять из района Бельбек, Камышлы на станцию Мекензиевы Горы и дальше к Северной бухте. Но направление Камары, Сапун-гора с Ялтинским шоссе в центре также требует неослабного внимания, ибо может сделаться главным в зависимости от обстановки.
В соответствии с этим передовой армейский КП — в Сухарной балке. Там обосновалась оперативная группа штарма и наведывается готовый в любой момент туда перебраться командарм. Мое место на основном командном пункте.
Пока можно, выезжаю накоротке в дивизии. В резервную 345-ю, к Николаю Олимпиевичу Гузю — убедиться, что правильно усвоены все указания, связанные с выдвижением к переднему краю, вероятно уже скорым. В остальные — больше затем, чтобы лишний раз удостовериться, что сумеем с комдивами, начальниками штабов, начоперами понимать ДРУГ друга с полуслова по проводу или через эфир, когда все начнется.
В войсках — та степень готовности, когда все до мелочей проверено уже не раз. Полки, батальоны подготовлены и к тому, что враг может вклиниться, рассечь, окружить. Рассредоточены запасы патронов, гранат, а также пищи, воды. Продуманы, проработаны всякие резервные варианты действий.
Беспокоит, не слишком ли изматываются люди, еще не вступив в бой. На армейском КП я начал на вторые сутки ожидания штурма отправлять кое-кого спать в приказном порядке. Но у нас в штольне все-таки тихо, а на переднем крае можно оглохнуть от адского грохота разрывов. Командиры, однако, уверяют: уже и новички засыпают под этот тарарам.
6-го штурм не начался. Значит — завтра. С этим мы и жили весь день, убеждаясь все больше, что так оно и будет, поскольку данных о других сроках не поступало.
В городе вдруг стало потише. После полудня штаб МПВО сообщил: "Пока меньше четырехсот фугасных, считая и сотню ночных". Наползающие облака осадили, прижали к земле и бухтам дым недогоревших пожаров.
А удары по фронту усиливаются. Сверхтяжелые бьют по позициям береговых батарей. По оценке сдержанного генерала Новикова, огонь по его переднему краю ураганный. Во второй половине дня к правому флангу обороны волна за волной идут бомбардировщики. За Северной бухтой бомбят тоже, но не так.
— Нет., это уже подвох, — вслух размышляет Иван Ефимович. — Хотят, чтобы мы в последний момент стали перестраиваться. Не выйдет!..
Подвоху не верим. Дивизия Гузя остается на прежнем месте — с расчетом на выдвижение к северу. Но на всякий случай прикидываем, как повернуть ее, если понадобится, на юг.
Все, что происходит до вечера, и особенно с наступлением темноты, подтверждает: до штурма считанные часы. Перед фронтом обороны, особенно на участках Ласкина в Потапова, отмечается выдвижение вражеской пехоты в передовые траншеи.
Тем временем благополучно прибывает с Кавказа по воздуху небольшое подкрепление нашей авиагруппе — десять "яков", шесть И-16, один "ил". На подходах к севастопольским фарватерам — транспорт "Грузия" с маршевиками, боеприпасами и даже бензином. Опасный рейс!..
На исходе суток ко мне является без вызова подполковник Потапов. По лицу Василия Семеновича можно понять, что с чем-то важным.
— Взят "язык". Подтверждает, что штурм завтра утром. Подробности смогу доложить через несколько минут. Мои ребята принимают сейчас по телефону…
Пленный, захваченный разведчиками, оказался артиллерийским наблюдателем. Он сообщил, что о переходе в наступление утром 7-го объявлено официально. Но точного часа атаки и артподготовки, по его словам, не знал.
На коротком совещании у командарма было решено: контрподготовку начнем в 2.55. Она оправдается, если даже противник намерен начать в 3.00.
* * *
Сильная, крепкая рука легла мне на плечо, отрывая от тяжелого раздумья над рабочей картой.
— Пойдем, Николай Иванович, на волю, покурим. Ты спал сегодня хоть сколько-нибудь? Пойдем, голова свежее станет.
Это Иван Филиппович Чухнов. Я и не заметил, как он вошел.
Оказывается, уже совсем стемнело. Часы у меня постоянно перед глазами, но, когда засидишься в штольне, время воспринимается как-то отвлеченно.
Заканчивалось 8 июня. Командарм и Чухнов недавно, вернулись с вечернего совещания на флагманском командном пункте СОР — докладывали о втором дне боев. Отдав распоряжения, генерал Петров уехал в войска. Оттуда — на передовой КП. А член Военного совета сейчас поедет в другие дивизии.
Мы стоим на пригорке над штольней и молчим. В городе все еще что-то горит. Над фронтом, за Северной бухтой, расплывчатое зарево от орудийных выстрелов и разрывов снарядов: с обеих сторон ведется методический огонь. Слышно, как от мыса Херсонес прошли на небольшой высоте к переднему краю наши самолеты — одна группа, другая…
Глядя на отсветы приутихшего к ночи боя, я продолжаю видеть перед собой оставленную на столе карту. Там обозначился на северном направлении пока еще неширокий, но опасный вражеский клин.
— Опять станция Мекензиевы Горы… — говорю я, забыв, что Чухнова не было с нами в декабре, когда это ничем не примечательное место — низинка с поселком у железнодорожного туннеля и невысокими холмами вокруг — уже становилось самым тревожным участком.
Но Ивану Филипповичу давно известно то, что происходило под Севастополем без него.
— Да, опять жарче всего там, — откликается он. — Как у Малахова кургана в первую оборону…
К станции Мекензиевы Горы, на рубеж, памятный ветеранам по декабрю, снова выдвигается 345-я дивизия Гузя — основной армейский резерв. Завтра она вступит там в бой.
Но этого может оказаться недостаточно, чтобы восстановить положение, ликвидировать клин. А перебросить туда 9-ю бригаду морпехоты, которая пока прикрывает береговую черту, вице-адмирал Октябрьский не разрешил: опасается десанта.
— Эх, я бы все-таки рискнул снять морскую бригаду с побережья! вырывается у Чухнова. Чувствуется, он все еще переживает совещание на флагманском КП, где поднимался, как я знаю, этот вопрос. И выходит, мы думали сейчас об одном и том же. Однако вдаваться в это не время, и Иван Филиппович решительно заканчивает наш недолгий разговор: — Ну, перекур окончен? Тогда пошли, пора!
…Первые двое суток июньского сражения за Севастополь были так насыщены событиями, вместили столько грозного и героического, что обо всем мне, конечно, не рассказать. Возвращаясь к утру 7-го (понимаю, что читатель этого ждет), постараюсь дать представление хотя бы о главном.
С артиллерийской контрподготовкой мы не просчитались. Немцы действительно назначили свою на три ноль-ноль, и наш удар, начатый на пять минут раньше, сказался сразу же: огонь противника сперва был каким-то беспорядочным, местами просто слабым.
Наша контрподготовка длилась двадцать минут. Большего расхода снарядов мы не могли себе позволить и потому не рассчитывали подавить особенно много неприятельских батарей. Однако некоторые молчали — на какое-то время, как видно, нарушилось управление огнем.
Только к четырем утра вражеская артподготовка набрала силу. К ней прибавилась яростная бомбежка с воздуха. Над рубежами обороны кружило одновременно по двести и более самолетов, на смену отбомбившимся прилетали новые. "Передний край не просматривается из-за дыма и пыли", — докладывали с дивизионных НП. Наступивший рассвет угас, черный дым заслонил взошедшее солнце.
В такой обстановке враг двинул в атаку пехоту и танки. Там, где можно было это разглядеть, увидели цепи фашистских солдат, поднявшихся во весь рост. После той обработки, какой подверглись наши позиции в этот день и за пять предшествовавших, гитлеровцы, должно быть, считали, что если там и остался кто живой, то серьезного сопротивления быть уже не может.
"Пехота противника при поддержке танков и большого количества авиации перешла в наступление по всему фронту обороны…" Так зафиксировали штабные документы начало штурма по первым донесениям из войск. Но атаки атакам рознь. Прошло еще некоторое время, пока окончательно определилось, где главная опасность, главный удар.
