Понятно, что подставки для яиц не были в обиходе у слуг, и Джилли привыкла разбивать яйцо о край стола.

Но теперь она стала графиней, и ей подали яйцо на фарфоровой подставке для яиц фабрики Споуда. Кевин испытал сочувствие к ней, поймав ее панический взгляд на яйцо в чашке. Он прочистил горло и начал демонстрацию совершенной техники поедания яйца по-графски: он мягко срезал ножом верхушку с яйца и снял ее.

Джилли взяла свою ложку и, изо всех сил стараясь не класть локти на стол, сделала пару попыток стукнуть ложкой по своему яйцу. Скорлупа не поддавалась, и Джилли попробовала снова, на ее лице выражались усердие и раздражение.

— Какие-то проблемы, дорогая? — не удержался Кевин, увидев, что ложка снова пущена в ход, причем более энергично.

— Никаких, — отвечала Джилли, сопровождая свой ответ новым ударом по злополучному яйцу.

Ложка наконец пробила скорлупу, но удар оказался слишком силен — и верхушка яйца взлетела в воздух, после чего оказалась на голове у Джилли.

В то же самое время (из-за того, что она не придерживала другой рукой подставку) остальное яйцо вместе с жидким желтком очутилось на ее коленях, а подставка для яиц — на полу, где и разбилась на сотню осколков.

— Проклятые блюдечки! Чертовы манеры! — воскликнула Джилли, стряхивая яйцо с волос и с юбки прямо на стол. — Можно умереть с голоду, если так есть! Что за идиот придумал, что люди должны выглядеть воспитанными, даже когда они просто наполняют свой желудок? Это идиотизм, и я отказываюсь этим заниматься!

— В любом случае я приветствую то, что ты хотя бы попыталась, дитя мое, особенно после того, как я поговорил с тобой об одежде и правилах поведения за столом, — заметил Кевин. — Этот разговор непременно будет продолжен вскоре, ибо я принял твердое решение относительно того, что тебе следует научиться вести себя согласно твоему статусу. Я не намерен, — быстро добавил он, прежде чем Джилли успела его перебить, — провести остаток дней, наблюдая за девушкой, которая ведет себя за столом как свинья. У тебя есть несколько дней, чтобы решить: или ты соглашаешься брать уроки этикета, или питаешься в хлеву. Лично мне безразлично, какое решение ты примешь.

Джилли так крепко сжала зубы, что не могла вымолвить ни слова. Все, что она могла, — это бросить испепеляющий взгляд через весь длинный стол на своего безукоризненно одетого, холеного супруга, обладателя безупречных манер, и представить себе, как яичный желток растекается у него по лицу и по этому самому прекрасному костюму. Она не осмелилась швырнуть в него яйцо — вряд ли он простил бы ей это чудовищное унижение, — но искушение было велико.

Кевин рассмеялся, вспомнив выражение гнева и беспомощности в глазах Джилли, когда она встала из-за стола, так и не позавтракав. Все еще улыбаясь, он тронул лошадь и стал спускаться с холма к Холлу.

Джилли. Что за удивительный ребенок его жена! Кевин надеялся, что сумеет лучше понять девушку, волею судеб ставшую его супругой, или хотя бы найти к ней подход. Но с каждым днем ему открывались новые стороны ее натуры, и приходилось менять все свои представления о ней.

Он слышал, как она распекала нерадивого арендатора, заявляя, что он может собирать вещи и убираться вон, если будет продолжать пить и отлынивать от работы. Он также видел, как она разговаривала со стариками, демонстрируя знание всех их болезней и имен внуков.

Он видел ее записи в учетных и расходных книгах по имению и восхищался ее распоряжениями, посмеиваясь при этом над грамматическими ошибками.

Он слышал отзывы о ней от Хэтти Кемп, Олив Зук, миссис Уайтбред и других слуг — все они говорили о Джилли с восхищением, превознося до небес ее доброту, милосердие и заботу о Холле и людях, живущих в нем.

Он узнал от Хэтти Кемп о ее несчастливом детстве и возблагодарил судьбу за то, что ей было позволено хотя бы до десяти лет прожить в любви и заботе матери.

Он смотрел в ее невинные голубые глаза, согретые отсветом ее сверкающих волос, и ощущал волнение страсти, вспоминая, как прикасался к ее худенькому телу.

Обучить Джилли вести себя в обществе будет нелегко. Это будет настоящая война двух характеров, в результате которой ему предстоит научить ее разговаривать как леди, связно и плавно, одеваться и двигаться, держать вилку и даже разбивать яйцо. Это наверняка будет интересно.

А уж обучать ее искусству любви — он начинал верить в это — будет по-настоящему пленительно!

В надежде, что это поможет наладить отношения с женой, Кевин спросил Джилли, не хочет ли она вместе с ним объехать поместье рано утром. Джилли, взвесив все за и против (за — покататься на одной из лучших лошадей графа, против — находиться целое утро в обществе мужа), решила все же принять приглашение.

Кевин же решил обойтись без помощи Вилли, грума, который всегда сопровождал его в поездках. Когда они отъехали от конюшни, Ролингс спросил Джилли:

— Как давно этот Вилли служит в поместье? Мне кажется, он не привык к скучной деревенской жизни.

— Он раньше был жокеем.

Джилли ограничилась этим кратким ответом, однако Кевину было достаточно его, чтобы понять наконец хотя бы отчасти характер грума. Теперь он знал, откуда взялись обтягивающие бриджи, которые так смешно смотрелись на его тощих ногах, старый жокейский картуз — когда-то он был зеленым, по крайней мере так показалось Кевину, — и не менее смешной длинный желтый шарф, к которому грум питал особое пристрастие.

Поразмыслив в течение минуты о том, не собирается ли Кевин прогнать Вилли, Джилли решила немного рассказать ему об этом низкорослом, тощем, краснолицем человечке.

— Раньше Вилли был очень хорошим жокеем, — сказала она после паузы. — Он сломал ногу на местных скачках три года назад, и я взяла его в Холл, чтобы вылечить.

— Не думаю, что старый граф принял его с распростертыми объятиями, — с улыбкой заметил Кевин.

— О, Сильвестр ничего об этом не знал, — с невинным видом ответила Джилли. — Я его хорошо спрятала, а граф так редко выходил из своей комнаты. А уж после его смерти Вилли перестал скрываться. Он немного… ну… своеобразный, но он хороший человек и хороший грум, — Джилли сделала особое ударение на этих словах, надеясь убедить Кевина в достоинствах своего протеже.

Она не сочла нужным упомянуть о том, что одна из особенностей грума, делавшая его еще менее привлекательным, — редкозубая улыбка — стала результатом инцидента в местной таверне, произошедшего около года назад. Когда кто-то, увидев Джилли, намекнул, что «девчонка созрела для первой скачки» и он хотел бы «стать ее первым седоком», если старый граф не успел еще ее «распечатать», Вилли живо отозвался на эту «остроумную» речь, и, хотя победил в драке, это стоило ему четырех передних зубов.

Нет, Джилли не могла поделиться такой историей с Кевином. Но ей не стоило бояться — ее супруг был проницательным человеком. Он понял, что этот беззубый экс-жокей дорог его жене, и не собирался прогонять его, рискуя огорчить жену и испортить с ней отношения. Он мог испытывать только благодарность к человеку, который хорошо выполнял свою работу. Со своей стороны, он мог не приближаться к нему на такое расстояние, чтобы ощутить исходящий от него запах, по крайней мере за пределами конюшни.

Кевин придержал лошадь и поехал рядом с Джилли.

— Я не выгоню Вилли, дитя мое, если ты этого не хочешь. С меня довольно, если ты ручаешься за его честность.

— Я не назвала его честным, Кевин, — Джилли рассмеялась. — Я сказала, что он хороший.

— Но не честный? — переспросил ее супруг, приподняв одну бровь.

— О нет. Он лжив и изворотлив, как не знаю кто. Но при этом он прекрасный человек. Он не укусит руку, которая его кормит.

Кевин некоторое время смотрел на свою жену, на ее приподнятые в прическе волосы и ямочки на щеках, образовавшиеся от улыбки, и ему вдруг открылся весь юмор ситуации. Вскоре они оба хохотали, и это положило хорошее начало поездке — они прекрасно провели время, разъезжая по поместью, довольные друг другом.